98 Читаем Бальмонта покровная». Важно, что поэт-символист пред-
ставляет Афродиту – богиню, непосредственно
причастную к миру высшему, вневременно-
му – низринутой в мир земной («Довременным
вихрем вкинута, / Мирозданием низринута / В
ткань меняемых затей, – // Над морями, над от-
косами, / Вся обрызганная росами / Рассыпаю-
щихся звёзд, / Выше слов и выше доводов, / Ты
внимаешь свисту оводов, / Пролетевших через
мост…» (с. 50)). Образы символически пре-
ображённого мира (Огонь, Вода, музыка («на-
певность»), тканый воздух), соотнесённые с
мифологической приметой – морской ракови-
ной, атрибутом Афродиты, создают в концовке
стихотворения не архаичный образ, а поистине
вневременный символ вечной любви и красоты.
Возможно, с целью подчеркнуть символический
характер ремифологизированного образа поэт
отказывается от прямого называния.
По принципу биполярности связаны с
этим текстом 15 стихов, открывающиеся име-
нем-ключом. «Имена» – так называется первое
из них, в котором определена творческая задача:
воссоздавая неповторимый облик женщины, от-
печатавшийся в сердце, передать неповторимые
лики любви. В концовке стихотворения соотно-
шением венок – венец подчёркивается драмати-
ческая сторона любви, готовность принять му-
чения – и хранить в памяти все мгновения люб-
ви: «Люси, и Дагни, и Мария, / И Мирра, блеск и
сладость сна. / Так от зари и до зари я / В венок
сплетаю имена. // Венок ли? Знак ли светлый
пира? / Скажи, о сердце из сердец, / Венок ли,
вкрадчивая Кира, / Не остролистый ли венец?»
(с. 52).
Завершается этот ряд стихотворений со-
нетом «Двое». Драма любви передаётся в нём
в аналогичных образных параллелях: «Безвест-
но – счастье или истязанье», «Их саван, и наряд
их подвенечный, / Алмаз минуты, но в оправе
вечной» (с. 60). Уже во втором катрене повтора-
ми ключевого слова два и метафорической об-
разностью передаётся сила и красота взаимной
любви, а также – её легендарный характер: «Два
лика, перешедшие в сказанье, / Узор для сказ-
ки, песня для певца, / Две розы, воскурённые
сердца, / Два мира, в жутком таинстве касанья».
Обобщающий, мифологизированный образ этой
любви проявляется в заключительном терцете,
где возникают имена Ромео и Джульетты и под-
чёркивается вечность и бесконечность истинной
любви: «Ромео, ты сейчас в Дороге Млечной / С
Джульеттой ткёшь из искр свой звёздный Час»
(с. 60).
Последнее стихотворение третьей части
носит очень точное название: «Мерцанье». В
двух строфах, из которых оно состоит, – два со-
стояния, два характера, два вида любви, – воз-
можно, два её этапа, проявляющиеся в глазах.
Образы первой строфы – «дымка томной неги»,
брызги волны, сны зарниц, излом огней, «свет
с игрой теней» – всё это знаки «Любви почу-
дившейся», таинственной, неявной – в мечтах,
во снах. Вся вторая часть построена на образах
яркой, неотвратимой, страстной любви: «Глаза
осмеленные тайной глаз хотящих. / Цветы за-
жёгшиеся сказкой в тёмных чащах. / Любовь
пронзающая больно и светло. / Всепроникаю-
щее – лик меча – весло» (с. 60). Так завершает-
ся часть книги, которую условно можно назвать
«Лики Любви».
Рубежную функцию выполняет стихотво-
рение «Солнце», в котором отражена позиция
лирического героя-поэта, объединяющая всю
завершающую часть: «Я стою на пределе». Не
случайно все 18 стихотворений, вынесенные в
завершение книги, так или иначе отражают в
себе ключевые образы мифопоэтического строя
бальмонтовской лирики и основные мотивы не
только книги «Дар Земле», но и поэзии Бальмон-
та в целом: путь творчества, всеединство миро-
устроения, место человека во Вселенной, дви-
жение ко Господу через преображение. Все эти
мотивы приобретают в финале книги особенно
высокое звучание и ёмкое содержание, их отли-
чает философская направленность и драматизм.
Стихотворения «Солнце» и «Ночь», от-
крывающие последнюю часть книги, непосред-
ственно соотнесены не просто на основании
семантического контраста свет / тьма, но и в
развёртывании нарративного сюжета: прощание
с вечерним Солнцем – и переход в ночь (харак-
терно, что в книге «Перстень», откуда взяты эти
стихи, их непосредственная связь отсутствует).
На первый план, однако, выступает символи-
ческий характер пейзажных образов. Солнце –
«горячее сердце Вселенной» – соединяет с ней
сердце человека («…целое Солнце заключаю я
в сердце»); однако утрата любви и веры лиша-
ет человека этой сакральной связи: «Вот я один.
Клад утрачен мой ценный. / И хоть целое Солн-
це заключаю я в сердце, / Разлюбив человека, я
лишился Вселенной, / Нет больше веры в еди-
новерце» (с. 61). Одиночество, потеря жизненно
важных опор – наследия древних времён («древ-
них основ» – см. стихотворения «Ступени», «Те-
рем»), человеческой любви и веры – равноценно
утрате целой Вселенной и заставляет мечтать