Тень победы

1.
Летом 1940 года Сталин и Гитлер изменили лицо Европы. Германия
разгромила и оккупировала Францию, Бельгию, Голландию, Люксембург, а
Советский Союз присоединил к себе Эстонию, Литву, Латвию, Бессарабию,
Северную Буковину, кусок Финляндии. На Европейском континенте
остались только два мощных государства, только две больших армии:
германская и советская.
Сложившуюся ситуацию следовало осмыслить и обсудить. И вот в
сентябре 1940 года все командующие советскими военными округами и
армиями, начальники их штабов, некоторые командиры корпусов и дивизий
получают сообщение о том, что в декабре в Москве состоится совещание
высшего командного состава. Совещание собиралось весьма необычное.
Было известно, что проводится оно по приказу Сталина. Ожидалось
присутствие не только Сталина, но и всего состава Политбюро. На
совещании предстояло заслушать и обсудить доклады. Центральный
доклад – «Характер современной наступательной операции». Подготовить
его было поручено командующему Киевским особым военным округом
генералу армии Г. К. Жукову.
В «Ледоколе» я писал, что получив такое задание, Жуков провел
единственное в своей жизни теоретическое исследование. Прошу
прощения у своих читателей. Я ошибся. Никаких теоретических изысканий
Жуков в своей жизни не проводил. Автором доклада был полковник И. Х.
Баграмян.
Гениальный стратег Жуков любил поражать слушателей глубиной мысли.
Но мысли – чужие. Жуков щедро рассыпал жемчужины военной мудрости,
которые в изобилии готовили для него безвестные полковники.
Но в данном случае получился сбой. Безвестный полковник Баграмян в
ходе войны и после нее догнал Жукова в воинском звании, – сам стал
Маршалом Советского Союза. Вот он и поведал миру, что в 1940 году
служил источником жуковской мудрости. О том, как был сотворен доклад
Жукова, Баграмян рассказывал подробно и многократно. Жукову не

оставалось иного, и он откровения Баграмяна вынужденно подтвердил: да,
занят я был ужасно, потому полковник Баграмян выполнял мою работу.
Давайте же издадим вопль изумления. Или несколько воплей, ибо причин
для изумления много.

2.
Защитники жуковской гениальности могут найти множество неотложных и
срочных дел, которыми по самое горло был загружен командующий
войсками Киевского особого военного округа. Однако, что бы апологеты ни
придумали, мы останемся при своем мнении: не могло быть ничего более
важного, чем выступление на этом совещании. Согласимся: Киевский
особый военный округ могуч и важен. Не будем спорить: у командующего
много дел. Однако, предстояло совещание наивысшего уровня, на котором
должен был обсуждаться самый важный вопрос: как уберечь страну от
разгрома и гибели. Что могло быть важнее? Проблемы Киевского особого
военного округа меркнут в свете важности предстоящего события. Жукову
дали возможность подняться над рутиной одного округа и окинуть
взглядом стратегические дали. Делами округа на короткое время могли бы
заниматься заместители Жукова. Во главе округа стоит военный совет,
который помогает командующему принимать решения. Военный совет
способен управлять округом в отсутствии командующего. Есть у Жукова
начальник штаба, есть первый заместитель и просто заместители, есть
начальник артиллерии, командующий ВВС, начальник разведки и еще
целая ватага генералов. Пусть они занимаются Киевским округом, а сам
великий стратег пусть совсем немного времени уделит раздумьям о
грядущей войне и безопасности страны. Советский Союз для Жукова
должен быть превыше всего. Не так ли?
Если бы Сталин и члены Политбюро считали, что доклад может
подготовить какой-то полковник, то ему бы и поручили сочинить трактат и
его зачитать. Но в Москве считали, что этим делом чрезвычайной важности
должен заниматься стратег первого ранга. Жукова по недоразумению тогда
считали стратегом, потому из Москвы пришел приказ именно Жукову
лично готовить доклад. Этот приказ как бы отодвигал на второй план дела
Киевского округа, временно освобождал Жукова от ответственности за
округ и требовал заниматься делом государственного значения. Да ведь и
Жуков поставлен командовать округом не для того, чтобы все проблемы
решать самому, а для того, чтобы подобрать хороших помощников и
заместителей и заставить их работать. У хорошего командующего все

работает как отлаженный механизм, а сам он погружен в мысль. Если бы
Жуков был хорошим командующим, то его отсутствие на время подготовки
доклада не должно быть замечено никем. Командующий должен поставить
работу в округе так, чтобы все его подчиненные действовали слаженно и
четко независимо от того, присутствует шеф на командном пункте или
отсутствует, сидит в кабинете или не сидит. Если бы Жуков поставил
управление округом правильно, то ему бы хватило времени заниматься
безопасностью страны.
Но у Жукова все наоборот. Сам он занимается делами Киевского округа, и
десятки генералов из его окружения заняты тем же. А о грядущей войне и
безопасности страны за Жукова думает полковник.
Да, полковник Баграмян, который написал доклад вместо Жукова, потом
поднялся на большие высоты. Но в том-то и дело, что Жуков этого взлета
не ожидал и не предвидел, Жуков заставил думать вместо себя заведомо
малоизвестного человека, который в тот момент нигде ничем себя не
проявил. Вот отношение Жукова к безопасности страны.
Защитники Жукова утверждают, что великий полководец был ужасно занят,
что у него просто не было времени думать о грядущей войне. Согласимся.
Но если о грядущей войне не думать, тогда вся остальная кипучая
деятельность стратега – бестолковая суета.

3.
Вспомним, как после войны Жуков объяснял свой плач при отъезде в Киев.
Еще раз повторяю его слова: «С ощущением надвигающейся трагедии я
смотрел на беззаботно провожающих меня родных и товарищей, на
Москву, на радостные лица москвичей и думал: что же будет с нами?
Многие это не понимали…» Итак, они глупенькие за год до войны не
чувствовали ее приближения и ничего не понимали, а гениальный Жуков
все предвидел и все понимал. И вот ему, всевидящему, выпала уникальная
возможность за полгода до войны высказать то, что наболело, прямо
Сталину в глаза в присутствии всего состава Политбюро и высшего
командного состава Красной Армии. Вот бы Жуков и рассказал Сталину,
Молотову, Кагановичу, Маленкову и другим, что трагедия надвигается! Но
о своем гениальном предвидении надвигающейся беды Жуков поведал
доверчивым слушателям после войны, а тогда, перед войной, со Сталиным,
членами Политбюро и всем высшим руководящим составом Красной
Армии своими тревожными предчувствиями почему-то делиться не стал.
А ведь не могла подготовка доклада быть трудной. Не надо мудрствовать.
Не надо теории, не надо заумных рассуждений. Если ты знаешь, что война
неотвратимо надвигается, если знаешь, что готовность к войне не
соответствует современным требованиям, выскажи это. То, о чем думаешь,
то, о чем плачешь, то и скажи. Ну хоть заплачь перед Сталиным, как плакал
на вокзале 8 июня 1940 года!
И не могла подготовка доклада занять много времени.
В августе 1939 года Жуков провел блистательную операцию по окружению
и разгрому 6-й японской армии в монгольских степях. Это был первый в
ХХ веке сверкающий образец настоящего блицкрига. Немецкое вторжение
в Польшу произошло позже – в сентябре. Да, немецкий блицкриг в Польше
был шире по размаху. Однако советский блицкриг в Монголии было
гораздо труднее организовать. В Европе был хотя и напряженный, но мир.
Внезапный удар в мирное время подготовить проще. А в Монголии уже
шла война. Достичь внезапности в ходе войны труднее – противник начеку.

Кроме того, германская армия в войне против Польши использовала свои
стационарные аэродромы, базы снабжения, командные пункты, узлы связи,
госпиталя, ремонтные заводы и базы, а в Монголии не было ни железных и
ни каких других дорог, ни лесов, ни аэродромов, ни телефонных линий, ни
телеграфных. Каждое бревно для строительства блиндажа, каждый
телеграфный столб, каждое полено для солдатской кухни приходилось
везти за сотни километров. Оружие, боеприпасы, горюче-смазочные
материалы приходилось везти по бездорожью иногда за тысячи
километров. Японская армия – одна из сильнейших в мире. По уровню
стойкости, дисциплины, отваги в бою и готовности к самопожертвованию
японская армия не знает себе равных. И вот против этой армии была
проведена молниеносная сокрушительная операция, в результате которой
японские войска потерпели поражение, равного которому не было во всей
предыдущей истории Страны Восходящего Солнца.
Во второй половине 1940 года из всех высших командиров Красной Армии
один только Жуков имел опыт проведения внезапной, молниеносной
наступательной операции с участием десятков тысяч солдат, сотен танков,
самолетов и орудий. Вот он и должен был передать свой опыт остальным
командирам, которые такого опыта не имели. И не надо помощи какого-то
полковника Баграмяна. Надо просто и ясно рассказать: я готовил операцию
так и так, а проводил ее вот эдак. Понятно, что будущие операции Красной
Армии по захвату Европы будут отличаться от операций в пустынных
степях. Жукову следовало показать разницу между операциями в
Центральной Азии и грядущими операциями в Центральной Европе. Вот и
все.
Представим, что Жуков сам готовил операцию по разгрому 6-й японской
армии на Халхин-Голе. В этом случае ему не надо прилагать никаких
умственных усилий для подготовки доклада. Ведь он уже давно все
продумал еще там, в степях Монголии. Остается только продиктовать
машинистке свои воспоминания.
Но Жуков не готовил сам операцию на Халхин-Голе, потому и не мог без
чужой помощи внятно рассказать о ее подготовке и проведении. Вместо
себя писать трактат о наступательной операции Жуков сажает полковника
Баграмяна, который в тот момент опыта ведения современной войны не
имел. Он тогда вообще никакого боевого опыта не имел. В Первой мировой
войне Баграмян служил в запасных частях. В ходе Гражданской войны был

командиром кавалерийского эскадрона. Но не в Красной Армии. Он воевал
против нее. И не особенно успешно. В Армении, где командовал Баграмян,
никаких достойных упоминания боев, операций и сражений не было. После
Гражданской войны, в декабре 1920 года, Баграмян переметнулся на
сторону победителей. Вот ему Жуков и поручил думать вместо себя о
грядущей войне и готовить рецепты грандиозных побед.

4.
Поражает тема доклада.
Нас учили, что Советский Союз готовился к отражению вражеского
нашествия. Если так, то на совещании высшего командного состава надо
было решить один только вопрос: как вражеское нашествие отразить.
Почему же этот вопрос не обсуждался? Почему главной и единственной
темой совещания было подготовка к вторжению в Центральную Европу?
Мы видели горестного Жукова, который еще в июне 1940 года, подобно
плачущей Ярославне, скорбел о грядущих жертвах. Коль так, откажись от
доклада! Если в тебе осталось сорок граммов совести, если тебе дорога
судьба страны и ее народа, встань и скажи: не о наступлении надо думать,
дорогие товарищи, а об отражении агрессии! Прежде чем насиловать
чужую жену надо подумать над тем, как свою собственную от
изнасилования уберечь. Прежде чем планировать вторжение в Германию,
давайте подумаем об обороне своей страны.
После войны Жуков объяснял свои слезы при отъезде в Киев в июне 1940
года весьма возвышенно: «Я окончательно укрепился в мысли, что война
близка, она неотвратима… Но какая она будет эта война? Готовы ли мы к
ней? Успеем ли мы все сделать?» Это он рассказывал нам после драки.
Почему эти красивые слова он не сказал там, на совещание высшего
командного состава? Почему он не задал эти вопросы Сталину и другим
товарищам из Политбюро? Вместо этого Жуков с высокой трибуны
совещания говорил совсем другие слова: «Необходимо воспитывать нашу
армию в духе величайшей активности, подготовлять ее к завершению задач
революции путем энергичных, решительно и смело проводимых
наступательных операций». (Накануне войны. Материалы совещания
высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940. Москва. Терра.
1993. Стр. 151)
Вот его цель: завершение Мировой революции. Вот его метод: внезапные
сокрушительные наступательные операции.

5.
Историки-коммунисты нашли объяснение, почему Жуков на совещании
говорил не об отражении агрессии, а о завершении задач Мировой
революции путем агрессивной войны. Объяснение вот какое: Жуков
планировал быстренько отразить агрессию, и тут же перейти в
наступление. Хорошо придумано. Но придумано задним числом. И если
Жуков планировал быстренько отразить агрессию, а потом бросить
Красную Армию в решительное наступление на территорию противника,
то следовало так и поступить. Следовало эту самую агрессию быстренько
отразить. Отчего же не отразил?
Одно из двух: или никакое отражение агрессии вовсе не планировалось,
или планы отражения агрессии в два счета оказались нереальными и
невыполнимыми, то есть дурацкими.
Я склоняюсь к первому объяснению: об отражении агрессии никто не
думал, агрессия Германии против СССР считалась невозможной, потому
стратегическая оборона Красной Армии не предусматривалось и не
планировалось. И об этом говорит стенограмма совещания и множество
других документов: об отражении агрессии ни Жуков в своем докладе, ни
другие докладчики и выступающие даже не вспомнили. Жуков говорил о
внезапном нападении на противника. «Победу обеспечит за собой та
сторона, которая более искусна в управлении и создании условий
внезапности в использовании сил и средств. Внезапность современной
операции является одним из решающих факторов победы. Придавая
исключительное значение внезапности, все способы маскировки и обмана
противника должны быть широко внедрены в Красную Армию.
Маскировка и обман должны проходить красной нитью в обучении и
воспитании войск, командиров и штабов». (Накануне войны. Материалы
совещания высшего руководящего состава РККА. 23-31 декабря 1940.
Москва. Терра. 1993. Стр. 151)

6.
В своих мемуарах Жуков назвал тему доклада на совещании, но текст
почему-то не опубликовал и подробностей не сообщил. Вот они: «Всего на
площади 30 на 30 км будет сосредоточено 200000 людей, 1500-2000 орудий,
масса танков, громадное количество автотранспорта и других средств».
Это Жуков говорил о концентрации сил одной из советских армий
вторжения перед наступлением, добавляя, что таких армий будет много.
Все, что написал полковник Баграмян, Жуков предложил Сталину, членам
Политбюро и высшему командному составу Красной Армии. Эти
предложения были приняты и осуществлены. Смотрите немецкую хронику,
листайте немецкие журналы 1941 года, вы увидите все то, о чем говорил
Жуков: «масса танков, громадное количество автотранспорта и других
средств». Все это было собрано у границ. И все сгорело. Немецким
летчикам не надо было даже искать цели. Такую цель нельзя не заметить.
Не надо было даже целиться. Тут не промахнешься.
Если двести тысяч солдат, полторы-две тысячи орудий, «массу танков,
громадное количество автотранспорта и других средств» поставить в
оборону, то можно создать непроходимый барьер на фронте в несколько сот
километров. Если же поставить в оборону не одну армию, а все двадцать
шесть советских армий, то фронт будет непробиваемым от Ледовитого
океана до Черного моря. Но ни одна из двадцати шести советских армий в
Европе не стояла в обороне, ни один корпус, ни одна дивизия, ни один
полк. Все они были собраны в ударные группировки на предельно узких
участках. Именно так, как рекомендовал великий стратег.
У Жукова много рекомендаций в докладе: раненых не надо вывозить далеко
в тыл, стратегические запасы надо сосредоточить у самых границ, «надо
создать базы на грунте в 15-20 км от переднего края». Все было
осуществлено. У самых границ германская армия захватила сотни тысяч
тонн боеприпасов, горюче-смазочных материалов, продовольствия и
прочего, а Красная Армия осталась без снарядов, патронов, без бензина и
хлеба.

Продолжим чтение доклада Жукова: «Господство в воздухе – основа успеха
операции. Это господство достигается смелым и внезапным мощным
ударом всех ВВС по авиации противника в районах ее базирования». Для
этого: «Авиация располагается на аэродромах на удалении: истребительная
30-50 км, бомбардировочная – 75-100 км от переднего края».
Но в этом случае наша авиация может попасть под внезапный удар. Как же
уберечь свои самолеты от внезапного удара противника? Жуков дает
простой ответ: «Особой заботой командира и командующего ВВС армии
будет – не дать разбить свою авиацию на аэродромах. Лучшим средством
для этого является внезапный удар нашей авиации по аэродромам
противника… Внезапность является главным условием успеха».
Вот видите, Жуков думает и о сохранении своей авиации. Точнее –
Баграмян об этом думает за Жукова. Но рецепт сохранения своей авиации
все тот же: ударим внезапно по германским аэродромам и этим сохраним
себя от внезапного удара. Других вариантов защиты наших аэродромов не
предусматривалось.

7.
Эти рекомендации тоже были приняты. Но потом, весной 1941 года, Жуков
настоял на том, чтобы аэродромы придвинули к границе еще ближе, –
истребительной авиации на 20-30 километров, бомбардировочной – на 50-
70.
Не надо быть ни великим стратегом, ни ясновидящим, чтобы не понимать
опасность такого расположения авиации. Давайте представим себе пост
службы ВНОС (Воздушное наблюдение, оповещение, связь) и солдатика,
который ранним воскресным июньским утром сидит на этом посту. Над его
головой вдруг загрохотала армада германских бомбардировщиков. Наш
солдатик поднял телефонную трубку и сообщил куда следует: «Слышу шум
многих моторов, идут, высота…, курс…»
Прикинем, сколько потребуется времени, чтобы в соответствующем месте,
куда стекается сообщения от многих наблюдателей, информацию оценить,
принять решения и отдать соответствующие распоряжения. Допустим, на
это уйдет одна минута. А теперь представим себя в роли дежурного по
авиационному полку или авиационной дивизии, – звякнул телефон: боевая
тревога! Дежурному надо разбудить командиров, летчиков, инженеров,
техников, механиков, всех их надо собрать и из военного городка доставить
на аэродром. Ведь не под крыльями самолетов они спят. Потом надо снять
маскировку с самолетов, снять чехлы, завести и прогреть двигатели,
вывести самолеты из укрытий, вырулить на старт, подняться в воздух,
набрать высоту…
А теперь задачи из элементарной математики для учеников третьего класса:
скорость самого тихоходного германского бомбардировщика Ю-87 – 350
км/час, сколько минут ему потребуется для того, чтобы от государственной
границы пролететь 20-30 километров и бросить бомбы на взлетную полосу
советского приграничного аэродрома?
И еще одна задача для учеников начальных классов. Ситуация: все
советские командиры, летчики и техники не спят никогда. Все самолеты
всегда готовы к взлету, и их двигатели постоянно работают. Все решения

принимаются мгновенно и так же мгновенно передаются исполнителям.
Если советский авиационный командир, получив сигнал тревоги, начнет
немедленно поднимать в воздух самолеты с интервалом в 30 секунд, то
сколько потребуется времени, чтобы с одной взлетной полосы поднять в
воздух и вывести из-под удара 120 бомбардировщиков?
А если на аэродромах не по 120 боевых самолетов, а по 150-170, то сколько
тогда потребуется времени?
Не надо быть гениальным стратегом, не надо звать на помощь группы
высоколобых экспертов, не надо современной электронной техники, чтобы
понять: при таком расположении авиации использовать ее для обороны
государства невозможно. И давайте оставим разговоры об «устаревших»
советских самолетах. Если бы все они были сверхсовременными, то все
равно при таком их расположении, отреагировать на внезапный удар
противника невозможно. И давайте не будем рассказывать басни о том, что
мало было самолетов. Было их много. Было их чудовищно много. Но что
толку, если бы их было вдвое, втрое или в десять раз больше? Представьте
себя авиационным командиром: у вас на каждом приграничном аэродроме
не по 120-150 самолетов, а по 300, вам от этого легче? Воздушные армады
противника, перелетев границу, через 5-10 минут накрывают ваши
аэродромы, а вам только на подъем в воздух 300 самолетов требуется два с
половиной часа. Если они будут взлетать через 30 секунд. А если задержка
на старте? А если они взлетают с интервалом в 40 секунд?
Кстати, 300 самолетов на одном аэродроме – не моя фантазия. Бывало и
такое. Бывало и хуже. Генерал-полковник авиации Л. Батехин приводит
сведения: 60-я истребительная авиационная дивизия базировалась на одном
аэродроме размером 800 на 900 метров. (Воздушная мощь родины. М.,
Воениздат, 1988, стр. 160). Дивизия – это пять авиационных полков. Как
правило. Бывало и больше. А, может, дивизии были не полностью
укомплектованы? К этому вопросу мы еще вернемся и увидим, что
советские авиационные полки и дивизии самолетами были укомплектованы
полностью, кроме того, – часто имели не по одному комплекту самолетов, а
по два и более. И если бы все авиационные командиры, все летчики,
техники, механики и прочая аэродромная братия каждую ночь спали под
крыльями самолетов, то и тогда при внезапном нападении поднять авиацию
в небо и вывести ее из-под удара было невозможно. Даже если бы вообще
летчики никогда не спали, если бы они сидели не вылезая в кабинах

самолетов, если бы двигатели работали не останавливаясь, то все равно при
внезапном ударе противника наша авиация неизбежно погибала. А после
этого гигантские скопления советских танков, пехоты и артиллерии
превращались в циклопа с выбитым глазом.
И хорошо, если ваш аэродром далеко от границы, в 12-15 километрах, тогда
у вас 2-3 минуты времени от момента перелета противником воздушной
границы до падения первой бомбы на взлетную полосу. За 2-3 минуты
можно что-то предпринять. Но не все же аэродромы находились так далеко
от границ. Генерал-полковник Л. М. Сандалов свидетельствует:
«Штурмовой полк перебазировался на полевой аэродром в 8 км от
границы.» («ВИЖ», 1971, № 7, стр. 21) Это – 74-й штурмовой авиационный
полк 10-й авиационной дивизии 4-й армии Западного фронта.
Перебазирование – 20 июня 1941 года по приказу начальника Генерального
штаба РККА генерала армии Г. К. Жукова.
Не позавидуем командиру этого полка. Если бы он, бедняга, все ночи
напролет сидел с телефонной трубкой возле уха и если бы в момент
нарушения воздушной границы сигнал боевой тревоги был немедленно
передан на аэродром, то у командира полка было бы в запасе чуть больше
минуты времени в случае, если летят тихоходные немецкие Ю-87. А если
удар наносили скоростные Ю-88, то времени у командира оставалось
меньше минуты. Если же ударит с той стороны немецкая артиллерия, то
времени вообще никакого не остается: в один момент снаряды перепашут
взлетную полосу, разнесут в клочья боевые самолеты, и будут долго
рваться бомбы на складах и долго будет смрадом застилать небо горящий
бензин. Именно это и случилось утром 22 июня.
Бывало и хуже: на советский аэродром в Оранах (Литва) 22 июня 1941 года
ворвались немецкие танки. Тоже картина не для слабонервных: на
аэродроме – летчики, их вооружение – пистолет «ТТ». Против танка это не
лучшее оружие. У охраны – винтовки. У мотористов – гаечные ключи.
Хорошо нашим железнодорожникам: у границ по приказу Жукова были
сосредоточены десять железнодорожных бригад численностью в 70 тысяч
человек для перешивки германской колеи на широкий советский стандарт.
Так вот бойцы железнодорожных бригад пробовали от немецких
автоматчиков отбиваться кувалдами, лопатами, кирками, разводными
ключами. А в авиации кувалда не у каждого. Как без кувалды от танков
отбиваться?

Совсем не один аэродром в Оранах в первый день войны попал под
танковые гусеницы, много их было…

* * *
Говорят, Сталин во всем виноват. Однако в данном случае мнение о
сталинской вине не подтверждается. Накануне войны Сталин решил
заслушать своих стратегов. Стенограмма совещания высшего командного
состава РККА свидетельствует: Сталин в работу совещания не вмешивался,
своего мнения не навязывал и не высказывал. Каждый маршал и генерал
говорил то, что считал нужным сказать, то, что думал.
Сталин намеревался заслушать мнение своих стратегов. Но у стратега
Жукова не оказалось времени на подготовку к совещанию. Жуков не мог
высказать того, что думал, не потому, что ему мешали говорить, а потому,
что он ничего не думал.
Но я утверждаю: Жукова за разгром 1941 года ругать нельзя. Какой с
Жукова спрос? За Жукова думал другой дядя. Вот он во всем и виноват.

жүктеу/скачать 445,35 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: