* * *
Треск моторов проносился над гоночной трассой, как пулеметный огонь. Пахло сгоревшим
маслом, бензином и касторкой. Чудесный, возбуждающий запах, чудесный и возбуждающий
вихрь моторов.
По соседству, в хорошо оборудованных боксах, шумно возились механики. Мы были
оснащены довольно скудно. Несколько инструментов, свечи зажигания, два колеса с запасными
баллонами, подаренные нам какой-то фабрикой, немного мелких запасных частей – вот и все.
Кестер представлял самого себя, а не какой-нибудь автомобильный завод, и нам приходилось
нести самим все расходы. Поэтому у нас и было только самое необходимое.
Пришел Отто в сопровождении Браумюллера, уже одетого для гонки.
– Ну, Отто, – сказал он, – если мои свечи выдержат сегодня, тебе крышка. Но они не
выдержат.
– Посмотрим, – ответил Кестер.
Браумюллер погрозил «Карлу»:
– Берегись моего «Щелкунчика»!
Так называлась его новая, очень тяжелая машина. Ее считали фаворитом. – «Карл» задаст
тебе перцу, Тео! – крикнул ему Ленц. Браумюллеру захотелось ответить ему на старом, честном
солдатском языке, но, увидев около нас Патрицию Хольман, он осекся. Выпучив глаза, он глупо
ухмыльнулся в пространство и отошел.
– Полный успех, – удовлетворенно сказал Ленц. На дороге раздался лай мотоциклов. Кестер
начал готовиться. «Карл» был заявлен по классу спортивных машин.
– Большой помощи мы тебе оказать не сможем, Отто, – сказал я, оглядев набор наших
инструментов. Он махнул рукой:
– И не надо. Если «Карл» сломается, тут уж не поможет и целая авторемонтная мастерская.
– Выставлять тебе щиты, чтобы ты знал, на каком ты месте?
Кестер покачал головой:
– Будет дан общий старт. Сам увижу. Кроме того, Юпп будет следить за этим.
Юпп ревностно кивнул головой. Он дрожал от возбуждения и непрерывно пожирал
шоколад. Но таким он был только сейчас, перед гонками.
Мы знали, что после стартового выстрела он станет спокоен, как черепаха.
– Ну, пошли! Ни пуха ни пера! Мы выкатили «Карла» вперед.
– Ты только не застрянь на старте, падаль моя любимая, – сказал Ленц, поглаживая
радиатор. – Не разочаруй своего старого папашу, «Карл»!
«Карл» помчался. Мы смотрели ему вслед.
– Глянь-ка на эту дурацкую развалину, – неожиданно послышалось рядом с нами. –
Особенно задний мост… Настоящий страус!
Ленц залился краской и выпрямился.
– Вы имеете в виду белую машину? – спросил он, с трудом сдерживаясь.
– Именно ее, – предупредительно ответил ему огромный механик из соседнего бокса. Он
бросил свою реплику небрежно, едва повернув голову, и передал своему соседу бутылку с пивом.
Ленц начал задыхаться от ярости и уже хотел-было перескочить через низкую дощатую
перегородку. К счастью, он еще не успел произнести ни одного оскорбления, и я оттащил его
назад. – Брось эту ерунду, – зашипел я. – Ты нам нужен здесь. Зачем раньше времени попадать в
больницу! С ослиным упрямством Ленц пытался вырваться. Он не выносил никаких выпадов
против «Карла». – Вот видите, – сказал я Патриции Хольман, – и этого шального козла еще
называют «последним романтиком»! Можете вы поверить, что он когда-то писал стихи? Это
подействовало мгновенно. Я ударил по больному месту. – Задолго до войны, – извинился
Готтфрид. – А кроме того, деточка, сходить с ума во время гонок – не позор. Не так ли, Пат? –
Быть сумасшедшим вообще не позорно. Готтфрид взял под козырек: – Великие слова! Грохот
моторов заглушил все. Воздух содрогался. Содрогались земля и небо. Стая машин пронеслась
мимо.
– Предпоследний! – пробурчал Ленц. – Наш зверь все-таки запнулся на старте. – Нечего не
значит, – сказал я. – Старт – слабое место «Карла». Он снимается медленно с места, но зато
потом его не удержишь. В замирающий грохот моторов начали просачиваться звуки
громкоговорителей. Мы не верили своим ушам: Бургер, один из самых опасных конкурентов,
застрял на старте. Опять послышался гул машин. Они трепетали вдали, как саранча над полем.
Быстро увеличиваясь, они пронеслись вдоль трибун и легли в большой поворот. Оставалось
шесть машин, и «Карл» все еще шел предпоследним. Мы были наготове. То слабее, то сильнее
слышался из-за поворота рев двигателей и раскатистое эхо. Потом вся стая вырвалась на
прямую. Вплотную за первой машиной шли вторая и третья. За ними следовал Костер: на
повороте он продвинулся вперед и шел теперь четвертым. Солнце выглянуло из-за облаков.
Широкие полосы света и тени легли на дорогу, расцветив ее, как тигровую шкуру. Тени от
облаков проплывали над толпой. Ураганный рев моторов бил по нашим напряженным нервам,
словно дикая бравурная музыка. Ленц переминался с ноги на ногу, я жевал сигарету, превратив
ее в кашицу, а Патриция тревожно, как жеребенок на заре, втягивала в себя воздух. Только
Валентин и Грау сидели спокойно и нежились на солнце. И снова грохочущее сердцебиение
машин, мчащихся вдоль трибун. Мы не спускали глаз с Кестера. Отто мотнул головой, – он не
хотел менять баллонов. Когда после поворота машины опять пронеслись мимо нас, Кестер шел
уже впритирку за третьей. В таком порядке они бежали по бесконечной прямой. – Черт
возьми! – Ленц глотнул из бутылки. – Это он освоил, – сказал я Патриции. – Нагонять на
поворотах – его специальность. – Пат, хотите глоточек? – спросил Ленц, протягивая ей бутылку.
Я с досадой посмотрел на него. Он выдержал мой взгляд, не моргнув глазом. – Лучше из
стакана, – сказала она. – Я еще не научилась пить из бутылки. – Нехорошо! – Готтфрид достал
стакан. – Сразу видны недостатки современного воспитания. На последующих кругах машины
растянулись. Вел Браумюллер. Первая четверка вырвалась постепенно на триста метров вперед.
Кестер исчез за трибунами, идя нос в нос с третьим гонщиком. Потом машины показались
опять. Мы вскочили. Куда девалась третья? Отто несся один за двумя первыми. Наконец,
подъехала третья машина. Задние баллоны были в клочьях. Ленц злорадно усмехнулся; машина
остановилась у соседнего бокса. Огромный механик ругался. Через минуту машина снова была в
порядке. Еще несколько кругов, но положение не изменилось. Ленц отложил секундомер в
сторону и начал вычислять.
– У «Карла» еще есть резервы, – объявил он. – Боюсь, что у других тоже, – сказал я. –
Маловер! – Он посмотрел на меня уничтожающим взглядом. На предпоследнем круге Кестер
опять качнул головой. Он шел на риск и хотел закончить гонку, не меняя баллонов. Еще не было
настоящей жары, и баллоны могли бы, пожалуй, выдержать. Напряженное ожидание прозрачной
стеклянной химерой повисло над просторной площадью и трибунами, – начался финальный
этап гонок. – Всем держаться за дерево, – сказал я, сжимая ручку молотка. Лепц положил руку
на мою голову. Я оттолкнул его. Он улыбнулся и ухватился за барьер.
Грохот нарастал до рева, рев до рычания, рычание до грома, до высокого, свистящего пения
моторов, работав ших на максимальных оборотах. Браумюллер влетел в поворот. За ним неслась
вторая машина. Ее задние колеса скрежетали и шипели. Она шла ниже первой. Гонщик, видимо,
хотел попытаться пройти по нижнему кругу.
– Врешь! – крикнул Ленц. В эту секунду появился Кестер. Его машина на полной скорости
взлетела до верхнего края. Мы замерли. Казалось, что «Карл» вылетит за поворот, но мотор
взревел, и автомобиль продолжал мчаться по кривой.
– Он вошел в поворот на полном газу! – воскликнул я.
Ленц кивнул:
– Сумасшедший.
Мы свесились над барьером, дрожа от лихорадочного напряжения. Удастся ли ему? Я
поднял Патрицию и поставил ее на ящик с инструментами:
– Так вам будет лучше видно! Обопритесь на мои плечи. Смотрите внимательно, он и этого
обставит на повороте.
– Уже обставил! – закричала она. – Он уже впереди!
– Он приближается к Браумюллеру! Господи, отец небесный, святой Мопсей! – орал
Ленц. – Он действительно обошел второго, а теперь подходит к Браумюллеру.
Над треком нависла грозовая туча. Все три машины стремительно вырвались из-за
поворота, направляясь к нам. Мы кричали как оголтелые, к нам присоединились Валентин и
Грау с его чудовищным басом. Безумная попытка Кестера удалась, он обогнал вторую машину
сверху на повороте, – его соперник допустил просчет и вынужден был сбавить скорость на
выбранной им крутой дуге. Теперь Отто коршуном ринулся на Браумюллера, вдруг оказавшегося
только метров на двадцать впереди. Видимо, у Браумюллера забарахлило зажигание.
– Дай ему, Отто! Дай ему! Сожри «Щелкунчика», – ревели мы, размахивая руками.
Машины последний раз скрылись за поворотом. Ленц громко молился всем богам Азии и
Южной Америки, прося у них помощи, и потрясал своим амулетом. Я тоже вытащил свой.
Опершись на мои плечи, Патриция подалась вперед и напряженно вглядывалась вдаль; она
напоминала изваяние на носу галеры.
Показались машины. Мотор Браумюллера все еще чихал, то и дело слышались перебои. Я
закрыл глаза; Ленц повернулся спиной к трассе – мы хотели умилостивить судьбу. Чей-то крик
заставил нас очнуться. Мы только успели заметить, как Кестер первым пересек линию финиша,
оторвавшись на два метра от своего соперника.
Лепц обезумел. Он швырнул инструмент на землю и сделал стойку на запасном колесе.
– Что это вы раньше сказали? – заорал он, снова встав на ноги и обращаясь к механику-
геркулесу. – Развалина?
– Отвяжись от меня, дурак, – недовольно ответил ему механик. И в первый раз, с тех пор как
я его знал, последний романтик, услышав оскорбление, не впал в бешенство. Он затрясся от
хохота, словно у него была пляска святого Витта.
Достарыңызбен бөлісу: |