«Take This Waltz»
покойного Леонарда Коэна.
Это одна из тех песен, которые всегда помогают мне отвлечься и
погрузиться в мир грез, хотя ни одно слово в ней мне не близко. Я пою
те строчки, которые помню, спотыкаясь на одних словах и не к месту
повторяя другие, но папа любит эту песню, и я надеюсь, что он
слышит, как я ее пою, раз уж сам не может петь.
РУФУС
04:46
Я сижу у двери в палату и готовлюсь сказать Матео, что нам пора.
Выманить его из квартиры — это одно. Но теперь мне, похоже,
придется как-то вырубить этого чувака и силой вытащить его из
больницы. Кому-нибудь точно пришлось бы сотворить со мной
подобное, чтобы оттащить меня от моего папки, не важно, в сознании
он или без.
Эта медсестра, Элизабет, смотрит сначала на часы, а потом на
меня по пути в другую палату, куда несет поднос со слегка
заветренной едой.
Мне пора уводить Матео.
Я встаю с пола и приоткрываю дверь в палату. Матео держит отца
за руку и напевает песню, которую я никогда раньше не слышал. Я
тихонько стучу, и Матео вскакивает как ошпаренный.
— Прости, чувак. Ты в порядке?
Матео стоит, его лицо пылает, как будто мы только что играли в
щелчки большой компанией и я жестко его обыграл.
— Да, в порядке. — Чертов врун. — Нужно прибраться.
Проходит минута, прежде чем он отпускает руку отца, но отец
будто сам его держит и не хочет отпускать. Матео все-таки умудряется
освободиться. Потом берет папку для бумаг и кладет на полку над
кроватью.
—
Папа обычно оставляет всю уборку на субботу, потому что ему
не улыбается каждый будний день возвращаться с работы и делать что-
то по дому. В выходные мы с ним всегда убирались и боролись за
первенство в марафоне по непрерывному просмотру телика. — Матео
оглядывается, но в комнате чертовски чисто. Ну то есть с пола я бы
есть не стал, но только потому, что это больница.
— Ты же попрощался?
Матео кивает.
— Типа того. — Он идет в сторону ванной комнаты. — Проверю,
чисто ли там.
— Да уж наверняка.
— Нужно удостовериться, что, когда он проснется, у него будет
чистая чашка.
— О нем позаботятся.
— Может быть, ему нужно одеяло потеплее. Он же не может нам
сказать, что замерз.
Я подхожу к Матео и беру его за плечи, пытаясь как-то успокоить,
потому что его трясет.
— Он не хочет, чтобы ты тут сидел, ясно?
Брови Матео смыкаются на переносице, глаза краснеют. Так
краснеют глаза у того, кто очень опечален, а не зол.
— Я не это имел в виду. Просто сморозил. Он не хочет, чтобы ты
тратил здесь свое время. Послушай, у тебя хотя бы был шанс
попрощаться. А у меня в случае с моей семьей такого шанса не было.
Я слишком много времени потратил на попытки понять, что же им
сказать. Так что я счастлив за тебя — и в то же время жесть как тебе
завидую. И даже если теперь моих слов недостаточно, чтобы
вытащить тебя из палаты, скажу честно: ты мне нужен. Мне нужно,
чтобы рядом со мной был друг.
Матео снова оглядывает комнату, наверняка убеждая себя, что ему
прямо в эту секунду нужно почистить унитаз или проверить, все ли
чашки в больнице безукоризненно чисты, чтобы полностью исключить
вероятность того, что его папе достанется единственная грязная. Но я
сжимаю его плечи и помогаю ему очнуться. Он идет к кровати и
целует отца в лоб.
— Прощай, пап.
Потом начинает пятиться от кровати, шаркая ногами, и на
прощание машет своему спящему отцу. Мое сердце грохочет в груди, а
ведь я всего лишь свидетель этой сцены. Должно быть, Матео сейчас
готов разорваться на части. Я кладу руку ему на плечо, и он
вздрагивает.
— Прости, — произносит он у двери. — Я очень надеюсь, что он
очнется сегодня. Ровно ко времени, понимаешь.
Я бы на это не рассчитывал, но все равно киваю.
Мы выходим из палаты. Матео в последний раз заглядывает
внутрь и закрывает за нами дверь.
МАТЕО
04:58
Я останавливаюсь на углу возле больницы.
Еще не поздно побежать обратно в палату к папе и там дожить
этот день до конца. Но несправедливо подвергать риску остальных
людей в больнице, ведь я сейчас — бомба замедленного действия. Не
могу поверить, что я снова на улице, в мире, который меня убьет, и
сопровождает меня Последний друг, чья дальнейшая судьба тоже в
полной заднице.
Сохранять в себе мужество уже невозможно.
— Ты в порядке? — спрашивает Руфус.
Я киваю. Мне сейчас очень хочется послушать какую-нибудь
музыку, особенно после того, как я попел у папы в палате. При мысли,
что Руфус слышал, как я пою, у меня внутри все сжимается. Но ладно.
Это ерунда. Он промолчал, а может, ничего толком и не слышал. Из-за
этой неловкости мне еще сильнее не терпится окунуться в музыку,
укрыться от окружающего мира с головой в компании мелодий,
которые всегда дарили мне идеальное одиночество. Еще одна любимая
песня папы —
Достарыңызбен бөлісу: |