В конце они оба умрут

дышит, как будто изо всех сил старается не расплакаться по-
настоящему.
— Ты в порядке? — Очевидно, что нет, — тупо задавать такие
вопросы.
— Нет. — Матео распахивает дверь. — Пойдем, пока Лидия за
мной не погналась.
Я и сам не прочь поскорей отсюда двинуть, поверьте, но играть в
молчанку не собираюсь. Я иду за Матео и качу рядом велик.
— Ну давай, сбрось груз с души. Не будешь же ты весь день его
таскать.
— Да нет
 
у меня никакого всего дня! — орет Матео, как будто его
только сейчас по-настоящему вывело из себя, что его не станет на
свете в восемнадцать лет. Оказывается, внутри у него полыхает пожар.
Он останавливается у обочины и садится на бордюр в полном
отчаянии. Может, он ждет, что какая-нибудь машина сейчас разом
избавит его от страданий.
Подножку от велика — вниз, Матео — вверх. Я просовываю руки
ему под мышки и поднимаю его. Мы уходим от обочины дороги,
прислоняемся к стене, и Матео дрожит. Он в самом деле не хочет быть
на улице, и, когда он сползает по стене на землю, я следую его
примеру. Матео снимает очки и утыкается головой в колени.
— Слушай, сейчас не будет пылкой речи. У меня нет никаких
заготовок, и вообще я не такой человек. — Я сделаю кое-что получше.
— Но я знаю, в каком ты сейчас отчаянии, чувак. К счастью, у тебя
есть выбор. Если ты захочешь вернуться к папе или к подруге, я не
стану тебя останавливать. Если захочешь отделаться от меня, не стану
преследовать. Это твой Последний день, блин, проживи его так, как
сам хочешь. А если тебе нужна помощь, чтобы его прожить, то я
рядом.
Матео поднимает голову и косится на меня.

— По-моему, довольно пылкая речь.
— Да. Виноват. — Мне он больше нравится в очках, но и без них
он выглядит хорошо. — Чем хочешь заняться? — Если он свалит, я
отнесусь к его решению с уважением и начну продумывать свой
следующий шаг. Надо проверить, что там с плутонцами, но
возвращаться в интернат нельзя: нет уверенности, что за зданием не
установили слежку.
— Я хочу идти дальше, — говорит Матео.
— Верное решение.
Он снова надевает очки, и, если вам захочется провести какую-то
аналогию с тем, что теперь он смотрит на мир новыми глазами, — то
флаг вам в руки. А я просто испытываю облегчение, что в этот день не
останусь один.
— Прости, что наорал на тебя, — говорит Матео. — Я все еще
считаю, что уйти не попрощавшись было правильным решением,
пускай я и буду сожалеть об этом весь сегодняшний день.
— Я со своими друзьями тоже попрощаться не успел, — говорю я.
— Что там случилось на твоих похоронах?
Я все время говорю о честности и призываю его снять груз с
души, а сам не то чтобы очень с ним откровенен.
— Их прервали. И я так до сих пор и не смог связаться со своими
друзьями. Надеюсь, они все-таки появятся до того как… — Мимо
проезжает машина. Я хрущу суставами пальцев. — Просто я хочу,
чтобы они знали, что я в порядке. Чтобы не гадали, жив я или нет. Но
не могу же я им слать сообщения до тех пор, пока неизбежное наконец
не случится.
— Создай себе профиль на форуме «Обратный отсчет»
, —
предлагает Матео. — Я столько историй там перечитал, что могу
помочь тебе разобраться.

В этом я не сомневаюсь. Хотя, если руководствоваться такой
логикой, я уже должен быть королем секса, столько порнухи
пересмотрел.
— Не, это все не для меня. Я даже к тамблеру и твиттеру так до
сих пор и не привык. Только к инстаграму. Увлекся тут недавно
фотографией, пару месяцев как. Инстаграм — это кайф.
— Можно посмотреть твой аккаунт?
— Конечно.
Я отдаю Матео свой телефон.
Профиль у меня открытый, потому что мне в принципе все равно,
кто из незнакомых мне людей на него наткнется. Но смотреть, как
незнакомый человек просматривает твои фото, — как-то странно. Я
чувствую себя обнаженным, как будто только что вышел из душа, а
кто-то смотрит, как я оборачиваю задницу полотенцем. Мои самые
первые фотки из-за плохого света выглядят довольно
непрофессионально, но редактировать их я не могу, и это, наверное, к
лучшему.
— Почему они все черно-белые? — спрашивает Матео.
— Я завел аккаунт через несколько дней после того, как переехал
в интернат. Мой кореш Малкольм сфотографировал меня… Вот
фотка… — Я подвигаюсь ближе к Матео и прокручиваю страницу в
самый низ, к моим первым фотографиям. Полсекунды перед этим я
стесняюсь грязи под своими ногтями, но потом забиваю. Я кликаю по
фотке, где сижу на кровати в Плутоне, закрыв лицо руками. Малкольм
указан как автор этого кадра. — Это моя третья или четвертая ночь в
семейном интернате. Мы играли в настольные игры, но в голове у
меня все взрывалось от чувства вины за то, что я вполне сносно
провожу время… Не, вру. Я офигенно проводил время. И от этого
становилось только больнее. Я ушел, не сказав никому ни слова, и

Малкольм пошел за мной, потому что меня слишком долго не было. И
сфоткал мой нервный срыв.
— Зачем? — спрашивает Матео.
— Сказал, что любит отслеживать рост человека, причем не
только физический. Он очень к себе строг, но в то же время умен как
черт. — Кстати сказать, когда Малкольм впервые показал мне это фото
спустя неделю, я пнул его по гигантской коленке. Сталкер. — Я делаю
черно-белые фотографии, потому что после смерти сестры и
родителей моя жизнь утратила цвет.
— И ты живешь, ни на миг о них не забывая? — спрашивает
Матео.
— Точно.
— Я думал, люди регистрируются в инстаграме, просто чтобы
быть в инстаграме.
— Такой вот я старомодный, — пожимаю плечами я.
— Твои фотки и правда в стиле старой школы, — кивает Матео.
Он меняет позу и смотрит мне прямо в глаза. Потом улыбается,
впервые за все время нашего знакомства, и — блин — это совсем не
лицо Обреченного. — Тебе не нужен «Обратный отсчет»
. 
Пость все
прямо здесь. Можешь еще создать какой-нибудь хештег или типа того.
Но, по-моему, тебе лучше публиковать свою жизнь в цвете… Пусть
плутонцы запомнят тебя именно так. — Улыбка сходит с его лица
(такой уж сегодня день). — Забудь. Это тупо.
— Ничего не тупо, — говорю я. — На самом деле классная идея.
Плутонцы будут заходить сюда и вспоминать черно-белые кадры из
нашей с ними совместной жизни. Это как учебник истории, только
круче. А мой Последний день будет контрастировать с остальными
фотографиями и останется без фильтров. Можешь сфоткать, как я тут
сижу? Если вдруг это будет мое последнее обновление в инстаграме, я
хочу, чтобы все видели меня живым.

Матео снова улыбается, как будто позирует он, а не я.
Затем встает и направляет на меня камеру.
Я не позирую. Я просто сижу, прислонившись спиной к стене, в
том самом месте, где убедил своего Последнего друга продолжить
приключения и где он подсказал мне, как напоследок оживить мой
аккаунт. Я даже не улыбаюсь. Я никогда не любил улыбаться, и
начинать сейчас уже как-то странно. Не хочу, чтобы на фото друзья
увидели незнакомого человека.
— Готово, — говорит Матео и протягивает мне телефон. — Если
не понравится, пересниму.
Мне в принципе все равно — я не настолько от себя без ума,
чтобы одобрять или отбраковывать свои же фотки. Но кадр, который
сделал Матео, на удивление крут. Ему удалось поймать выражение
моего лица — одновременно печальное и гордое. Такое было у моих
родителей, когда Оливия выпускалась из школы. И даже переднее
колесо моего велика получило камео.
— Спасибо, чувак.
Я загружаю фото без всяких фильтров. Думаю, не поставить ли
хештег #последнийдень, но мне не нужны комментарии, полные
фальшивого сочувствия типа: «О нет, покойся с миром!!!» или реакции
всяких троллей вроде: «Мир паху твоему!!!» Самые дорогие мне люди
и так все знают.
И я надеюсь, они помнят меня таким, какой я есть, а не тем
парнем, который без веских на то причин бил кому-то морду.

жүктеу/скачать 2,17 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: