В конце они оба умрут

– Может, у него при себе оружие, – говорит Малкольм. В нашей
компании он самый крупный. Такой здоровяк, что, окажись он рядом,
сумел бы помочь моей сестре сорвать ремень безопасности, когда
наша машина перевернулась и рухнула в Гудзон.
До того как раздался звонок, я мог бы поспорить на что угодно, что
у Пека нет при себе оружия, ведь это мы поймали его после работы.
Но жизнь свою на кон я не поставлю, вот уж нет. Я роняю телефон на
землю, обыскиваю Пека, толкаю на живот и проверяю, нет ли на ремне
карманного ножа. Потом встаю, а он остается лежать на земле.
Малкольм вынимает рюкзак Пека из-под голубого авто, куда его
закинул Тэго, расстегивает, переворачивает вверх дном, и на землю
выпадают два комикса – «Черная пантера» и «Соколиный глаз».
– Чисто.
Тэго срывается с места, несется к Пеку, и – клянусь – мне кажется,
он сейчас пнет его голову ботинком, как футбольный мяч. Но вместо
этого Тэго хватает с земли мой мобильник и отвечает на звонок.
– Кому звоните? – Шея Тэго подергивается от нервного тика, и это
никого из нас не удивляет. – Подождите, подождите. Это не он.
Подождите. 
Секунду. – Он протягивает мне телефон. – Хочешь,
повешу трубку, Руф?
Я не знаю. Передо мной на парковке у начальной школы по-
прежнему лежит Пек, окровавленный и побитый, и мне вовсе не
обязательно снимать трубку, чтобы понять: Отдел Смерти звонит не
для того, чтобы поздравить меня с выигрышем в лотерее. Злой и
сбитый с толку, я выхватываю у Тэго телефон. Кажется, меня сейчас
вырвет, но ведь родителей и сестру не рвало, так что и меня, наверное,
не будет.
– Присмотрите за ним, – велю я Тэго и Малкольму. Они кивают.
Сам не знаю, как я умудрился стать вожаком стаи. Я оказался в
интернате на много лет позже них.
Я отхожу на пару шагов в сторону, подальше от пятна света под
вывеской «Выезд», как будто уединение что-то решает. Не хочу, чтобы
посреди ночи кто-нибудь заметил кровь на костяшках моих пальцев.
– Да?
– Здравствуйте, меня зовут Виктор. Я звоню из Отдела Смерти.
Мне нужно поговорить с Руфусом Эметрио.

Он коверкает мою фамилию, но какой теперь смысл его
поправлять. Все равно после меня здесь не останется никого с
фамилией Эметерио.
– Да, это я.
– Руфус, с прискорбием сообщаю вам, что в последующие двадцать
четыре часа…
– Двадцать три часа, – прерываю его я, ходя туда-сюда вдоль
машины. – Вы позвонили после часу. – Вот же отстой. Другие
Обреченные получили предупреждение час назад. Быть может, если
бы и мне позвонили на час раньше, я не стал бы ждать идиота Пека,
вылетевшего из колледжа после первого курса, возле ресторана, где он
работает, и не загнал бы его на эту парковку.
– Да, вы правы. Прошу прощения, – отвечает Виктор.
Я стараюсь помалкивать, потому что не хочу вымещать злость на
каком-то парне, который всего лишь выполняет свою работу, хотя и не
представляю, какого черта кто-то вообще соглашается работать в такой
должности. Давайте на секунду представим, что у меня есть будущее.
Не существует такой Вселенной, в которой я проснулся бы и сказал:
«Хм-м, может, устроиться на сменную работу с полуночи до трех, где я
буду сообщать людям, что их жизнь подошла к концу, и ничего
больше?» Но Виктор и другие его коллеги сделали такой выбор.
Поэтому слышать ерунду вроде «гонца не убивают» я тоже не хочу,
особенно учитывая, что он принес вести о моей кончине.
– Руфус, с прискорбием сообщаю вам, что в последующие двадцать
три часа вас постигнет безвременная смерть. И несмотря на то что
предотвратить ее я не в силах, я звоню рассказать вам о том, что вы
можете успеть сделать за этот день. Но для начала расскажите, как
ваши дела? Вы не сразу ответили на звонок. У вас все в порядке?
Ему интересно, как у меня дела. Ну да, конечно. Да я по голосу
слышу, что на самом деле ему на меня наплевать, так же как и на
других Обреченных, которым он сегодня еще позвонит. Разговоры у
них наверняка записываются, и парень вряд ли хочет потерять работу
из-за того, что нарушил процедуру и рано повесил трубку.
– Не знаю я, как у меня дела. – Я сжимаю телефон в руке, чтобы не
швырнуть его об стену с нарисованными светлокожими и
чернокожими детишками, которые держатся за руки, стоя под радугой.
Глянув через плечо, я вижу, что Пек все еще лежит ничком на

асфальте, а Малкольм и Тэго смотрят на меня. Лучше б следили, чтоб
он не сбежал, прежде чем мы придумаем, что с ним делать дальше. –
Так что у меня за варианты? – Должно ведь быть что-нибудь
интересное.
Виктор пересказывает прогноз погоды на день (дождь до полудня и
после обеда, если я вообще дотяну до этого времени), перечисляет
всякие мероприятия, которые интересуют меня ровно на ноль
процентов (особенно йога в парке Хай-Лайн, под дождем или без
него), говорит о формальных похоронных процедурах и ресторанах с
лучшими скидками для Обреченных при предъявлении сегодняшнего
промокода. От всего остального я абстрагируюсь, потому что с
тревогой гадаю, как вообще пройдет мой Последний день.
– А откуда вы знаете? – перебиваю я Виктора. Может, этот парень
сжалится надо мной, и тогда я смогу раскрыть эту страшную тайну
Тэго и Малкольму. – Я про Последние дни. Откуда вы о них узнаете?
Есть какой-то список? Шар с предсказаниями? Календарь из
будущего? – Все без конца строят догадки о том, откуда Отдел Смерти
получает сведения, которые бесповоротно меняют жизнь людей. Тэго
рассказывал мне всякие безумные теории, которые прочитал в сети,
типа Отдел Смерти берет консультации у группы настоящих
ясновидящих или, что совсем уж смехотворно, что они приковали к
ванне инопланетянина и правительство заставляет его передавать
данные о Последних днях землян. Эта теория – чистая фигня, но мне
сейчас некогда объяснять почему.
– Боюсь, эта информация недоступна глашатаям, – заявляет
Виктор. – Нам тоже любопытно, но для выполнения нашей работы
знать подробности необязательно. – Еще один ответ на отвали. Готов
поспорить, все-то он знает, просто не имеет права говорить, если не
хочет потерять работу.
Ну и пошел он.
– Йоу, Виктор, побудь человеком хоть на минутку. Не уверен,
знаешь ли ты, но мне семнадцать. Три недели до восемнадцатилетия.
Тебя не огорчает, что я никогда не пойду в колледж? Никогда не
женюсь? Не стану папой? Не поеду путешествовать? Сомневаюсь. Ты
просто сидишь на своем маленьком троне в маленьком офисе, потому
что знаешь, что у тебя в запасе еще есть несколько десятилетий,
верно?

Виктор откашливается.
– Хотите, чтобы я был человеком, Руфус? Хотите, чтоб я слез с
трона и посмотрел правде в глаза? Хорошо. Час назад я разговаривал с
женщиной, которая плакала над тем, что больше не сможет быть
матерью своей четырехлетней дочери, потому что малышка сегодня
умрет. Она умоляла меня подсказать, как можно спасти дочери жизнь,
но ни у кого из нас нет таких полномочий. А потом мне пришлось
подать запрос в Детское подразделение, чтобы к ним выслали
полицейского. На всякий случай – вдруг в смерти будет виновата мать.
Можете мне не верить, но это еще не самое ужасное, что мне
приходилось делать на рабочем месте. Руфус, я вам очень сочувствую.
Правда. Но в вашей смерти нет моей вины, а мне сегодня, к
сожалению, нужно еще многих обзвонить. Вы не могли бы сделать
одолжение и пойти мне навстречу?
Черт.
Этому парню, конечно, не следовало рассказывать мне о других
звонках, однако я не перебиваю его до конца разговора и теперь думаю
лишь о матери, чья дочь никогда не пойдет в школу. Он говорил с ней
прямо передо мной. В конце звонка Виктор произносит фразу, которую
я привык слышать в каждом сериале и в каждом фильме, в котором
фигурирует Отдел Смерти: «От лица всех сотрудников Отдела Смерти
приношу вам свои соболезнования. Нам очень жаль вас терять.
Проживите этот день на полную».
Сложно сказать, кто повесил трубку первым, но это и не важно. Зло
уже сотворено – будет сотворено. Сегодня мой Последний день –
персональный Армагеддон Руфуса. Не представляю, как это случится.
Молюсь только, что не утону, как родители и сестра. Единственный
человек, которому я по-настоящему нагадил в жизни, это Пек, так что
надеюсь, меня не застрелят, хотя кто знает, вдруг кто-нибудь
обознается. Конечно, 

жүктеу/скачать 3,19 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: