В конце они оба умрут

«Кладбище Клинта», который каждый вечер открывает двери
Обреченным. Рядом со входом уже собралась толпа молодежи
двадцати с лишним лет, и в очереди царит чистый хаос. Должно быть,
к этим громилам на входе деньжата текут рекой, ведь все Обреченные
и их друзья мечтают в последний раз как следует оторваться на
танцполе, пока их время не истекло.
Брюнетка (жесть какая красивая) вопит, когда к ней подкатывает
какой-то придурок со старой как мир пикаперской фразочкой («Может,
ты все-таки доживешь до завтра с капелькой витамина Я в
организме…»), а ее подружка начинает с размаху лупить его сумочкой,
пока он не отстает. Бедная девушка не может отделаться от мудацких
приставаний даже тогда, когда скорбит о своей судьбе.

Загорается зеленый, мы трогаемся с места и уже несколько минут
спустя добираемся до Плутона. Наш интернат – это дуплекс с высоким
фундаментом и видавшим виды фасадом: сколотые кирпичи, яркие
неразборчивые граффити. На окнах первого этажа решетки, но не
потому, что мы малолетние преступники. Это для того, чтобы никто не
проник внутрь и не обокрал детей, которые уже и так многое в жизни
потеряли. Мы оставляем велосипеды у лестницы, бежим к двери,
заходим. Затем свободно, не на цыпочках идем по дешевой черно-
белой плитке в коридоре прямиком в гостиную. Здесь висит доска для
объявлений с информационными листовками про секс, анализы на
ВИЧ, аборты, медицинское обследование детей, взятых под опеку, и
прочее, и прочее. Но, несмотря ни на что, в этих стенах я чувствую
себя как дома, а не как в казенном учреждении.
В гостиной камин, который не работает, но выглядит шикарно.
Стены покрашены в оранжевый, и благодаря им я в этом году
настроился на осень еще летом. Вот дубовый стол, за которым после
ужина в будние дни мы играем в «Карты против человечества» или
«Табу». Вот телевизор, по которому мы с Тэго смотрели реалити-шоу
«Дом хипстера», притом что Эйми на дух не выносит хипстеров и
предпочитает, чтобы я смотрел хентай. А вот диван, на котором мы по
очереди спали, потому что он куда удобнее наших кроватей.
Мы поднимаемся на второй этаж, где располагается наша спальня.
Здесь, честно говоря, и для одного-то жильца тесновато, что уж
говорить о трех, но у нас тут своя атмосфера. Правда, если Тэго на
ночь поест гороха, приходится открывать окно, хотя на улице бывает
до жути шумно.
– Хочу сказать вот что, – говорит Тэго, закрывая за нами дверь. –
Ты правда многого добился. Только подумай, сколько всего ты успел
сделать с тех пор, как сюда попал.
– И сколько всего не успел. – Я сажусь на кровать и откидываюсь
на подушку. – На меня безумно давит то, что теперь всю жизнь нужно
прожить за один день. – Может быть, даже не за полные сутки.
Хорошо, если у меня есть хотя бы часов двенадцать.
– Никто и не ждет, что ты найдешь лекарство от рака или спасешь
панд от вымирания, – пожимает плечами Малкольм.
– Йоу, этим ребятам в Отделе Смерти повезло, что они не умеют
предсказывать смерть животных, – говорит Тэго, а я раздраженно

цыкаю и качаю головой. Он выступает в защиту панд, хотя его лучший
друг вот-вот умрет. – Не, ну правда! Прикиньте, как все возненавидят
чувака, который приговорит к смерти последнюю панду на планете.
СМИ сойдут с ума, чувак будет постить селфи, и…
– Да ясно, – прерываю его я. Я не панда, и средствам массовой
информации на меня плевать. – Ребята, сделайте одолжение –
разбудите Дженн Лори и Фрэнсиса. Скажите, что я хочу устроить
похороны перед тем, как уйду из дома. – Фрэнсис так и не проникся ко
мне симпатией, но благодаря ему я обрел дом, а многим об этом даже
мечтать не приходится.
– Тебе надо переждать вот здесь, – говорит Малкольм и открывает
наш единственный шкаф. – Вдруг мы победим систему? Ты можешь
стать исключением! Запрем тебя внутри, и все.
– Либо я там задохнусь, либо мне на голову свалится тонна твоего
шмотья. – Уж ему ли не знать, что исключений не бывает, что все эти
надежды – хрень собачья. Я сажусь на кровати. – У меня не так много
времени, парни. – Меня немного трясет, но я беру себя в руки. Не могу
себе позволить сорваться в их присутствии.
У Тэго снова начинается тик.
– Тебя можно оставить одного?
Я не сразу понимаю, что он имеет в виду.
– Рук на себя я не наложу, – говорю я.
Покончить с собой я не планировал.
Меня оставляют одного в комнате. Белье, которое мне больше не
нужно стирать. Задание на лето, которое не придется заканчивать – да
и начинать тоже. В углу кровати лежит свернутое одеяло Эйми, желтое
с узором из разноцветных журавликов. Я укутываю им плечи. Одеяло
принадлежало Эйми, когда она была ребенком, – это семейная
реликвия из детства ее мамы. Мы с Эйми начали встречаться, когда
она еще жила здесь, в Плутоне; мы вместе отдыхали под этим одеялом
и изредка устраивали на нем пикник в гостиной. Офигенные были
времена. После расставания Эйми не просила вернуть ей одеяло,
кажется, потому что не хотела меня отпускать. Одеяльце будто бы
намекало, что у меня все же есть шанс ее вернуть.
Эта комната капитально отличается от той, в которой я вырос:
бежевые, а не зеленые стены, две дополнительные кровати и соседи по
спальне. Сама комната меньше вполовину, и в ней нет ни штанги, ни

постеров с персонажами из компьютерных игр. И все же здесь есть
ощущение дома. Здесь я узнал, что люди могут значить куда больше,
чем вещи. Малкольм, например, выучил этот урок тогда, когда
пожарные тушили пламя, поглотившее его дом, родителей и все, что
он любил.
У нас тут все просто.
К стене над моей кроватью кнопками прикреплены фотографии,
которые Эйми распечатала из моего инстаграма: парк Алтеа, куда я
всегда хожу подумать; потная белая футболка свисает с рамы моего
велика (кадр, сделанный после веломарафона прошлым летом); кем-то
оставленная посреди Кристофер-стрит стереосистема, играющая
песню, которую я никогда раньше не слышал и больше не услышу;
Тэго с разбитым носом (мы тогда придумывали особое рукопожатие
плутонцев, но что-то пошло не так, и мы, как придурки, столкнулись
башками); два кеда, один одиннадцатого, второй девятого размера
(покупая новую пару, я схватил ее, не удосужившись глянуть на
подошву); мы с Эйми, где у меня такой чумной взгляд, будто я
накурился, хотя это не так (накурился я позже), но фотка все равно
вышла зашибись (уличный фонарь на ней прикольно освещает Эйми);
следы в грязи, которые я сфотографировал после того, как долго
гнался за Эйми по парку (до этого целую неделю лил дождь); две тени,
сидящие рядом (Малкольм сопротивлялся, но я все равно нас
сфотографировал); и еще миллион снимков, которые я буду вынужден
оставить парням, когда уйду отсюда.
Уйду отсюда.
Я так не хочу уходить.

жүктеу/скачать 3,19 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: