§ 3. От локальны» цивилизаций – к суперформацни

его исход логическим способом не представляется возможным. Социально-историческая 
практика не укладывается в его логику; и первые попытки внимательно отнестись к ней 
намекают на то, что спор не решается выбором одной из точек зрения и не ликвидируется их 
эклектическим увязыванием. 
Современная социальная философия ставит под вопрос сами понятия общности 
исторического развития разных социальных систем и их особенного, самобытного, 
уникального бытия. Более того, под вопросом оказываются как попытки логического 
противопоставления, так и попытки логического связывания понятий универсальности и 
уникальности, общности и особенности социальных систем, культур, цивилизаций. 
Аналогичную ситуацию мы разбирали выше, когда пытались дать логическое 
определение общественного закона, а потом перешли к накоплению определений закона, 
подсказанному 
социальной эволюцией. 
Так 
мы 
уже, 
по 
сути, 
опробовали 
социально-философский «ключ», открывающий путь к пониманию социальных форм. 
В случае анализа общих и особенных аспектов бытия социальных систем этот подход 
означает следующее. Общность и особенность общественных образований складывается из 
их взаимодействия. Возможность сопоставления (или противопоставления) народа и страны, 
племени и государства, общества и общества, культуры и культуры возникает только при 
условии возможности хотя бы слабого их взаимодействия. Взаимодействия между 
обществами формируются постепенно в ходе социальной эволюции, характер их меняется. И 
если в «начале» человеческой истории можно говорить лишь о слабых взаимодействиях 
отдельных обществ и их «параллельной» эволюции, то затем возникают более тесные связи, 
образующие некую общность регионального развития, соответствующие мерки для 
определения сходств и различий между обществами, государствами, культурами. 
К. Ясперс, например, выделяет исторический интервал с 800-х по 200-е годы до н.э., по 
его терминологии – «осевое время», когда в Китае, Индии, Греции, Иудее, Иране происходит 
достаточно четкая дифференциация практических и мыслительных форм, когда в каждом из 
этих регионов создаются свои (но во многом сходные) категории, учения, понятия о бытии 
«в целом», о человеке и его жизненных возможностях10. 
Так закладываются основы для соизмерения разных обществ и культур, хотя единства 
истории фактически не возникает, поскольку далеко не все страны и регионы реально 
связаны. 
Вопрос об единстве истории возникает тогда, когда устанавливаются сильные – 
политические, экономические, технологические взаимодействия между всеми «сегментами» 
мирового социального пространства. Это происходит во второй половине второго 
тысячелетия н.э. 
В системе сильных социальных взаимодействий, образовавших единое поле 
социального пространства, возникают общие измерения различных аспектов бытия людей. 
Тогда-то и обостряется вопрос о соотношении общих и особенных моментов в развитии 
отдельных социальных систем и культур. 
В конце XIX в., когда наметились контуры будущего социального мира, практически 
обозначилась проблема развития особых культур и локальных цивилизаций. В плане 
теоретико-методологическом и социально-философском эта проблема проявилась в 
перенесении акцентов с трактовки общих тенденций на описания отдельных цивилизаций, 
их этнической, религиозной, культурной специфики. В работах Н. Данилевского, а затем и О. 
Шпенглера и А. Тойнби социальный процесс представал как развитие не связанных, по сути, 
больших общественных систем, функционирующих по своим особым законам. Если в 
универсалистских моделях (типа догматического марксизма) различия особых цивилизаций 
механически сводились к некой общей логике социального процесса, то в моделях 
локальных цивилизаций действовала скорее логика трактовки общественной системы как 
10 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 32. 

организма, переживающего этапы роста, зрелости, дряхления. Так, у О. Шпенглера особая 
культура (например, Европа) переживала стадию органического становления своих функций 
и структур, обеспеченного полным напряжением сил и личностным развитием индивидов. 
Затем культурные функции отделялись от творческой энергии индивидов, оформлялись в 
структуры и стандарты цивилизации; они продолжали действовать как будто по инерции, 
тиражируя сознание и поведение людей, но постепенно расходуя и фактически изживая 
энергию существования цивилизации. В этой модели культура и цивилизация фактически 
оказываются разными фазами – становления и угасания – большого общества11. История же 
в целом представляется одновременным и последовательным существованием десятков 
обособленных социальных организмов, каждый из которых живет своей специфической 
жизнью. Сохранение или угасание таких обществ определяется их собственными 
культурными ресурсами; внешние влияния могут быть только «механическими», то есть 
либо не затрагивающими их особую форму, либо разрушающими ее. 
Подчеркнем, что и в данном случае речь идет о способе моделирования социального 
процесса, фокусирующем внимание на определенных аспектах бытия общества в ущерб 
другим. И в этом случае не стоит забывать: социального теоретика постоянно подстерегает 
опасность отождествления моделей с действительностью, а стало быть, и опасность 
навязывания социальному бытию какой-нибудь одномерной логики. 
Нам нужно, во-первых, констатировать, что сама проблема соотношения 
универсального и уникального в социальной эволюции является результатом истории, что 
форма ее постановки и осознания задается «сближением» особых регионов, социальных 
систем и культур, необходимостью, вынужденностью взаимодействия. Именно в этом 
контексте обретают смысл и позиции, настаивающие на принадлежности той или иной 
страны к общему ходу истории, и установки на противопоставление самобытности общества 
логике исторического движения. 
Во-вторых, надо заметить, что тезис об универсальной логике социального процесса 
иногда скрывал (и скрывает) особые интересы, например, интересы наиболее развитых в 
индустриальном отношении стран, как это было в новое время. В этом случае тезис об общей 
«оси» социально-исторического движения фактически маскирует стремление включить 
менее развитые страны и периферийные культуры в заданную индустриальным развитием 
логику экономических и политических отношений. Естественно, такое толкование 
универсализма порождает реакцию со стороны социальных систем, испытывающих 
давление, формирует в их рамках установки на политическую замкнутость, на культурную 
неповторимость и национальную исключительность. 
В-третьих, важно зафиксировать изменяющуюся сейчас (в конце XX столетия) 
ситуацию, когда общность социального бытия разных регионов и стран более не означает 
тождественности их развития, подчиненности их одним и тем же социальным стандартам. 
Общность современного социального мира образуется из сочетания различных стран, 
социальных и региональных систем. Форма ее вырабатывается в процессе необходимого 
диалога (или полилога) самобытных обществ и культур. Эта подвижная форма определяется, 
с одной стороны, глобальными, общечеловеческими проблемами, с другой – 
вынужденностью сочетать, а не противопоставлять основные интересы социальных систем. 
Для этой формы, для выражающейся в ней общности социального мира неприемлемыми 
оказываются противопоставления Запад – Восток или Европа – Азия. Как раз благодаря этой 
форме удается показать, что в социальном мире сейчас нет единого измерения, под которое 
можно подвести и в соответствии с которым можно «расставить» (развитые – неразвитые) 
различные общества. Нет одного лидера, который мог бы «прятаться» за этим измерением. 
11 Важно учитывать, что понятия культуры и цивилизации могут сопоставляться в двух различных планах: 
а) когда они выступают синонимами и обозначают особенности общества и б) когда они характеризуют 
различные особенности общества: цивилизация – степень развития хозяйственной, правовой, технологической, 
образовательной структур, культура – качественные особенности совестной и индивидуальной жизни людей. 

Нет единого Востока, поскольку он сам «распадается» на ряд экономических и культурных 
центров и периферий. Не имеет смысла прежний стереотип, противопоставляющий Восток и 
Запад, поскольку не менее весомой оказывается оппозиция Север – Юг, а при более 
внимательном анализе – целый ряд оппозиций: Европа – Африка, Япония – Азия, США – 
Латинская Америка. 
Общность современного социального мира оформляется не как единая линия, «ось», по 
которой «выстраиваются» разные страны, а как связь и взаимодействия самобытных систем, 
обладающих собственной логикой эволюции, но вырабатывающих новые стандарты 
взаимоопределения интересов. 
Это обстоятельство важно учитывать, когда возникают дискуссии об особом пути 
России. Если славянофилы в середине XIX в. могли выдвигать аргументы против засилья 
западного индустриализма или европейской науки, а западники могли эти же, по сути, 
аргументы переформулировать для доказательства европейского пути России, то теперь 
вступают в силу совершенно другие ориентиры и стандарты: глобальная проблематика 
современного социального мира создает поле и для определения самобытности обществ, и 
для уравновешивания их интересов, и для испытания их возможностей. 
В современном социальном мире возникает формация или «суперформация», в которой 
соприсутствуют и взаимоопределяются общества, располагавшиеся в соответствии с 
линейными и ступенчатыми схемами на разных «этажах» социальной эволюции, 
соответственно этому характеризовавшиеся как более или менее развитые, прогрессивные, 
цивилизованные, культурные и т.п. 
Осознание этой ситуации не отменяет установки на выделение в предшествующей 
истории основных ступеней и крупных форм. Однако оно корректирует эту установку, как 
бы предупреждая, что нельзя понять отдельные общества, цивилизации и культуры, сводя их 
к какому-то общему – экономическому, технологическому или политическому – измерению. 
Необходимое сопоставление различных социальных систем не является еще объяснением их 
собственной динамики, пониманием их культурной специфики. 
Другой важный мотив, подсказанный современной ситуацией, указывает на 
зависимость социальных форм от деятельности людей. Проблема выработки современным 
человечеством новых стандартов взаимодействия может быть (конечно, с оговорками) 
использована и для ретроспективного анализа социальной эволюции. 
В пояснение сказанному можно использовать такой образ. Люди совместными 
усилиями создают и меняют порядок социальной жизни. Это – «прямая» перспектива 
человеческой истории. Со временем люди создают развитые средства различных видов 
деятельности, и те приобретают форму самодействующих «машин», а люди оказываются 
либо отделенными от этих «машин», либо элементами в составе их. Это – обратная 
перспектива истории. И прямая и обратная перспективы имеют свои реальные основания. 
Скажем, зависимость людей от таких «социальных» машин является практически 
действующей формой. И если мы опустим момент создания, модификации или 
преобразования этих «машин», она предстанет практически истинной обыденной формой 
нашего повседневного существования. Выяснение моментов создания, воспроизводства или 
преобразования ее не ликвидирует обыденного факта зависимости людей от ее действия. Но 
эта обыденная достоверность обособленных форм не «перекрывает» их исторического 
развертывания, различного их соотношения с деятельностью людей, с развитием последних. 
Эта тема будет развиваться не по традиционному руслу, если мы перестанем 
отождествлять социальные формы с формами, внешними по отношению к индивидному 
бытию людей, если мы признаем формы, связывающие силы, способности, потребности, 
мышление людей, реализующие эти человеческие качества, логически равномощными тем 
формам, с помощью которых мы фиксировали крупные структуры общества. 
Это необходимо с точки зрения логики, чтобы замкнуть «контур», определяющий 
системы социальных связей. Это необходимо с точки зрения истории, чтобы открыть контур 
социальной системы к процессам созидания людьми новых сил, инструментов, проектов, 

институций и т.д. 
«Прямая» перспектива движения и изображения человеческой истории не 
перечеркивает «обратной», так же как и «обратная» не отменяет «прямой». История 
складывается как меняющееся соотношение этих форм развертывания социальных связей. 
Если мы учтем условность противопоставления внешних и «внутренних» социальных форм, 
если мы уясним, что связи индивидного человеческого бытия, собирающие и направляющие 
движение человеческих сил, только с точки зрения внешних эталонов представляются 
«внутренними», а фактически обеспечивают постоянное предметное наполнение жизни 
общества, оформление ее прямыми социальными значениями и не раскрывающимися в 
стандартах смыслами, если мы отдадим себе полный отчет в этом, мы должны будем 
предположить: взаимосвязанное индивидное бытие людей создает фундаментальный слой 
социального бытия, а формы индивидного бытия людей образуют «ядерные» силы и 
структуры социального процесса. 

жүктеу/скачать 0,95 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: