Южный научный центр российской академии наук



Pdf көрінісі
бет7/25
Дата03.03.2017
өлшемі1,41 Mb.
#5404
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   25

Литература
Гайденко П.П. Владимир Соловьев и философия Серебряного 
1. 
века. М., 2001.
Калантаров Ю.А. Чехов и Соловьев: скрытый диалог // Чеховиана. 
2. 
Чехов и «серебряный век». М., 1996. С. 174–179.
Катаев В.Б. Чехов и Розанов // Чеховиана. Чехов и «серебряный 
3. 
век». М., 1996. С. 68–74.
Паскаль Б. Мысли. М., Харьков, 2001.
4. 
Соловьев В. Из работы «Смысл любви» // Шестаков В.П. Эрос 
5. 
и культура: Философия любви и европейское искусство. М., 
1999. С. 341–383.
Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П.Чехова. Л., 1987.
6. 
Тюпа В.И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989.
7. 
Szilard L. Чехов и проза русских символистов // Anton P. Čechov: 
8. 
Werk und Wirkung. Wiesbaden, 1990. S. 791–805.

99
И.Н. Иванова (Ульяновск)
РИТМИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ  
РАССКАЗОВ А.П. ЧЕХОВА И ИХ СВЯЗЬ  
СО СМЫСЛОМ ПРОИЗВЕДЕНИЙ  
(«КРЫЖОВНИК», «СТУДЕНТ»)
Виртуозное строение рассказов А.П. Чехова, их музыкальность от-
мечены многими исследователями творчества писателя. Произведения 
Чехова приводят как пример прозы, тонко организованной ритми-
чески (см., напр., [Гиршман 1982]).
Внимание к звуковым деталям мы находим во многих произведе-
ниях Чехова. Звук лопнувшей струны и стук топора по дереву в пьесе 
«Вишневый сад» имеют символическое значение и кроме того организу-
ют действие: звуковые повторы задают ритм происходящего. Звуковые 
детали находим и в рассказах: звяканье колокольчиков и бубенчиков 
(«Почта»), печальная песня, от которой веет свободой («Бабы»), звуки 
пастушеской свирели («Свирель»). В рассказе «Крыжовник» стук 
дождя в окно отсылает к оппозиции «ограниченность – открытость», 
касающейся человеческой жизни. Эта же звуковая деталь, стук дождя, 
соотносится с образом человека с молоточком. В рассказе «Студент» 
именно смена звуковых деталей (звуки природы, их богатство и раз-
нообразие, а затем наступившая тишина) позволяет прозвучать основ-
ному мотиву: созвучию, связи всего со всем в мире.
Музыкальность, ритмичность, значимость звуковых деталей 
в рассказах А. Чехова делают актуальным вопрос об их ритмической 
организации и ее связи с содержательной стороной произведений.
Мы рассмотрим ритмико-фонетические особенности рассказов 
«Студент» и «Крыжовник» и попытаемся выяснить, как взаимодей-
ствует ритм со смыслом.
При разговоре о ритме литературного произведения обращение 
к его содержанию не случайно. О связи ритма и смысла в тех или 
иных аспектах говорили многие исследователи художественной ли-
тературы. Так, В.В. Васильева, исследовавшая русский прозаический 
ритм, отмечает: «Ритмическая структура текста коррелирует с его 
содержательной стороной» [Васильева 1992: 96].

100
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
Ритм литературного произведения, по замечанию Г.Н. Ивановой-
Лукьяновой, комплексное явление. Ритм прозаической речи слагается 
из ударных и безударных слогов, моментов молчания и говорения, 
восходящей и нисходящей интонации, логических ударений [Иванова-
Лукьянова 1998].
Слоговой ритм образуется из периодического чередования удар-
ных и безударных слогов. Текст воспринимается как более ритмич-
ный, если в нем мало перебоев, которые создаются либо соседством 
ударений, либо большим скоплением безударных слогов.
Таким образом, одно-, двух- и трехслоговые междуударные ин-
тервалы делают текст ритмичным, нулевые, четырех- и пятислоговые 
междуударные интервалы, а также интервалы с большим количеством 
слогов понижают степень слоговой ритмичности.
При анализе слогового ритма рассказов были определены сле-
дующие показатели:
1) размеры междуударных интервалов,
2)  частотность междуударных интервалов разных размеров по 
тексту,
3) степень слоговой ритмичности,
4)  количество  и  распределение  нулевых  междуударных 
интервалов.
Наши подсчеты показали, что с точки зрения слоговой организации 
анализируемые рассказы очень ритмичны. Размер междуударных 
интервалов колеблется от 0 до 5 безударных слогов.
При этом в обоих рассказах 86 % междуударных интервалов 1-, 
2- и 3-слоговые. Они в 6 раз превосходят по количеству интервалы, 
способные снижать ритмичность текста. Таким образом, степень 
слоговой ритмичности текстов достаточно велика.
Исследуя проблему связи ритма и смысла в рассказах «Крыжовник» 
и «Студент», мы решали следующий вопрос: «Выделяются ли содер-
жательно фрагменты текста, отмеченные какими-либо ритмическими 
особенностями?» 
Мы обратились к такому явлению, как пропуск безударного 
слога, иначе  говоря, к  тем случаям,  когда рядом в  потоке речи 
оказываются два ударных слога. Такие нулевые междуударные 
интервалы в той или иной степени нарушают ритмичность речи, 
привлекают к себе внимание и выделяют те фрагменты, где они 
располагаются. В рассказах «Крыжовник» и «Студент» нулевые 
интервалы приходятся, на наш взгляд, на отрезки, значимые для 
этих произведений в целом.

101
И.Н. Иванова (Ульяновск)
Нулевые интервалы в рассказе «Крыжовник»
Если обратиться к содержанию отрезков текста с нулевыми 
интервалами, можно увидеть, что они объединяются в определен-
ные тематические группы, причем некоторые отрезки могут быть 
отнесены сразу в несколько групп. Это фрагменты про Николая 
Ивановича  и  его  жизнь  (про  своегО  брАта;  это  эгоИзм,  лЕнь; 
столько-то десятИн пАшни; чертИл плАн; клАл в бАнк; жИл скУпо; 
положИл в бАнк
), словосочетания, создающие образ комфортной 
жизни (кАк вкУсно; из золотЫх рАм), словосочетания, вводящие 
мотив ограниченности такой комфортной жизни (столько-то деся-
тИн пАшни; из золотЫх рАм; прошелся из углА в Угол
) и, наоборот, 
фрагменты, вводящие тему простора и свободы (шлИ вОлны; по-
плЫл дАльше; земнОй шАр
), а также фрагменты, связанные с темой 
страдания, физического и морального, и темой смерти (крОвь льЕт; 
не могУ спАть; нужнЫ трУпу
) (С. X, 55–65). Отрезки с нулевыми 
междуударными  интервалами  объединяются  темой  неполноты 
жизни и омертвения человеческой души, которым противопоставлен 
идеал жизни полной.
Нулевые интервалы в рассказе «Студент»
В рассказе наблюдается определенная закономерность в рас-
пределении фраз с нулевыми интервалами. Рассказ композици-
онно может быть разделен на три части. В первой части главный 
герой, студент духовной академии Иван Великопольский, в своих 
мыслях соотносит холод и непогоду весеннего вечера со всей про-
шедшей историей человечества. Эта связь настоящего с историей 
маркируется  ритмически  –  фразами  с  нулевыми  интервалами. 
Содержательно эти фразы вводят сопоставление эпизодов жизни 
студента с целыми этапами в истории: студЕнт вспОмнил; студЕнт 
дУмал 
(«Студент вспомнил, что, когда он уходил из дому, его мать, 
сидя в сенях на полу, босая, чистила самовар…»; «…студент думал 
о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне 
Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая 
бедность, голод…» (С. VIII, 306)).
Это  введение  неуютного  настоящего  в  неуютную  вечность 
во второй части рассказа преобразуется в сопоставление настоя-
щего с евангельскими событиями. Именно в пересказе студентом 
евангельской истории, касающейся тайной вечери и отречения 
Петра, сосредоточено большинство пропусков безударных сло-
гов. Нулевые интервалы здесь выполняют несколько функций. 
Во-первых, они поддерживают на ритмическом уровне заданный 

102
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
в первой части мотив связи настоящего с историей и вечностью: 
«Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, – 
сказал студент, протягивая к огнЮ рУки. – Значит, и тогдА бЫло 
хОлодно»
 (С. VIII, 307).
Во-вторых, они участвуют в оформлении особой формы речи – уст-
ной, с характерными для нее перебивами и нарушениями ритма.
В-третьих, они передают речь взволнованную, эмоциональную: 
«Воображаю: тихий-тихий, темный-темный сад, и в тишине едвА 
слЫшатся глухие рыдания...» 
(С. VIII, 308).
Скопление нулевых интервалов во второй части, таким образом, 
создает эмоциональный центр рассказа. Нулевые интервалы при-
ходятся на словосочетания со значением эмоций и их проявления 
(вдрУг всхлИпнула), восприятия (тепЕрь вИдел; взглянУв Издали; 
едвА слЫшатся
), внутренних состояний (не мог поборОть снА), 
физических ощущений и действий (егО бИли), движения (шЕл вслЕд; 
исшЕд вОн; пошЕл дАльше
) (С. VIII, 307–308).
Вторая часть оказывается динамичной в событийном и эмоцио-
нальном отношениях. Её драматизм поддерживается на ритмическом 
уровне нулевыми интервалами.
Третья часть представляет собой итог, своеобразный синтез того, 
что было намечено в предыдущих частях. Настоящее, продуваемое 
ветром вечности, всё неуютное в человеческой жизни – всё согревается 
огнём человеческой души, связью одного человека с другим, тем, что 
есть человеческого в человеке. Эта мысль реализуется в ключевых 
фразах, которые отмечены нулевыми интервалами:
оба концА Этой цепи

 («И ему казалось, что он только что видел 
оба конца этой цепи» (С. VIII, 309));
жИзнь тАм; до сегО днЯ

 («…правда и красота, направлявшие 
человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, 
продолжались непрерывно до сего дня» (С. VIII, 309)).
Наше исследование показывает, что тексты чеховских рассказов 
отличаются высоким уровнем слоговой ритмичности. Нарушения 
слогового ритма, создаваемые пропуском безударных слогов, не слу-
чайны. Анализ конкретных рассказов подтверждает это. Нулевые 
междуударные интервалы в рассказах «Крыжовник» и «Студент» 
связаны со смыслом произведений. В рассказе «Крыжовник» нуле-
вые интервалы выделяют ритмически фрагменты текста, которые, 
будучи сходными по формальному признаку (ритмически), наделя-
ются общими для них смыслами. В рассказе «Студент» скопление 
ударных слогов следует за композицией рассказа и ритмически 

103
И.Н. Иванова (Ульяновск)
оформляет основные мотивы произведения. Нулевые интервалы 
в двух проанализированных рассказах маркируют тематически 
значимые  отрезки  речи,  ключевые  фразы,  выражающие  идею 
произведений. 
Литература
Васильева В.В. Русский прозаический ритм. Динамический 
1. 
аспект. Пермь, 1992. 
Гиршман М.М. Ритм художественной прозы. М., 1982.
2. 
Иванова-Лукьянова Г.Н. Культура устной речи: интонация, 
3. 
паузирование, логическое ударение, темп, ритм: Учеб. пособие. 
М., 1998. 

104
Т.В. Иванова (Саратов)
СВОБОДА И КАТОРГА: ДВЕ НОРМЫ ЖИЗНИ  
(А.П. ЧЕХОВ. «ОСТРОВ САХАЛИН»)
Основной мотив поездки А.П. Чехова на каторжный Сахалин 
можно охарактеризовать словами самого писателя: «Ее (катор-
гу – Т.И.) надо видеть, изучить самому. В ней, может быть, одна 
из самых ужасных нелепостей, до которых мог додуматься человек 
со своими условными понятиями о жизни и правде» [Ладыженский 
1960: 218]. 
Из двух норм сахалинской жизни – «свобода» и «каторга», – пред-
ставленных писателем, преобладает, бесспорно, вторая. С первых 
страниц книги А.П. Чехов намеренно создает обобщенный образ 
каторги как еще одной формы русского крепостничества. Сахалин 
представляется государством, где все свое, «собственное», включая 
и нравственность.
В понимании А.П. Чехова душа человека и обстоятельства его 
жизни связаны напрямую. Этим и объясняется, почему писатель 
так пристально изучает каждый социальный слой сахалинского на-
селения: каторжан, поселенцев, крестьян, представителей местной 
власти, солдат и коренное население. 
Каторжные представляют собой категорию исключительную. 
По отношению к ним в условиях тюремной системы становятся аб-
солютно неуместными такие понятия, как «человек» и «личность». 
В большинстве случаев подходит другое наименование – «пария», 
означающее «состояние человека, ниже которого уже нельзя упасть» 
(C. XIV–XV, 152). Эта крайняя, предельная степень унижения чело-
веческой личности наблюдается во всем: в каторжном труде, быту, 
в отношениях с представителями власти.
А.П. Чехов констатирует, что люди, лишенные свободы внеш-
ней, прежде всего – свободы выбора, личностно деформируются. 
Они утрачивают и внутреннюю свободу, превращаются в подобие 
человека. Теперь им, «по преимуществу людям подневольным, 

105
Т.В. Иванова (Саратов)
голодным и находящимся в постоянном страхе», почти неизбежно 
свойственны склонность к кражам, «лживость, лукавство, трусость, 
малодушие, наушничество» (C. XIV–XV, 325). Стадная жизнь, по 
мнению автора, не может влиять на человека благотворно, наоборот, 
она действует на него растлевающим образом, лишает самого дорогого 
качества – «домовитости», так нужного человеку после выхода с ка-
торги, когда потребуется ему быть хозяином своей будущей жизни. 
Поэтому А.П. Чехов показывает не только каторжных, но и людей 
на поселении как «продукт каторги». 
Поселенцев можно охарактеризовать как «свободных» невольни-
ков каторжного Сахалина. «Каторга начинается не на каторге, а на 
поселении» (C. XIV–XV, 233), – откровенно заявляет сам генерал-
губернатор А.Н. Корф. Выход с каторги вновь оборачивается для 
человека той же стороной – страшным наказанием, ставшим теперь 
уже для него вечным. Он ненавидит свое новое звание «поселе-
нец» уже только потому, что оно считается таким же низким, что 
и «каторжанин».
Характер случайности становится доминирующим в обстановке 
поселенческого быта. В крестьянах автор с сожалением замечает «от-
сутствие чего-то важного» (C. XIV–XV, 73). И важным, по мнению 
писателя, является то, без чего не может существовать человече-
ская душа: связь поколений, единение с прошлым, его традициями 
и обычаями. В сахалинских условиях люди утрачивают эту память, 
становятся разобщенными. 
Размышления  о  положении  крестьян  на  каторге  приводят 
А.П. Чехова к важным выводам о ценности сахалинской семьи. 
В сахалинской колонии появляется целый разряд свободных семей, 
отталкивающих своей искусственностью и фальшью. Мужчины и жен-
щины живут вместе лишь потому, что так принято в ссылке, таков 
ее порядок. Рождение нового человека в семье не приветствуется, 
поскольку он становится обузой для своих родителей. Дети здесь 
абсолютно бесправны, их социальное положение определяется так: 
незаконный сын каторжной или незаконная дочь поселенки.
Личные наблюдения за членами подобных семей, где каждый 
оказывается чужд другому до такой степени, что не знает даже, как 
зовут его, заставляет автора вынести решающий приговор устрой-
ству сахалинских семей: «…семья давно уже сгнила, а на месте ее 
выросло что-то другое» (C. XIV–XV, 253). Поселенцы не живут, они 
существуют, ведут сонную, пьяную жизнь, с презрением относятся 
к своему жилищу: «Уже всякие способы испробовал, но никакого 

106
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
толку не выходит, остается одно: махнуть на все рукой» (C. XIV–XV, 
74), – заявляет один из крестьян. Бездеятельность постепенно пере-
ходит в привычку. 
В обитателях каторжного Сахалина писатель открывает вечное 
смирение  перед  обстоятельствами,  незыблемую  веру  в  судьбу. 
«Значит, Богу так угодно», «Повиноваться надо. Жизнь, нечего Бога 
гневить, хорошая. Слава тебе Господи!», – часто повторяют ссыльные 
(C. XIV–XV, 191). Автор рассказывает о крестьянине из ссыльных 
П., у которого позади остались каторга и поселение. Теперь он сам 
ведет хозяйство и содержит работников. Но самое главное – он давно 
имеет право переселиться на материк и, тем не менее, продолжает 
жаловаться, сетовать на судьбу… и бездействовать. 
Вместе с тем отдельным героям свойственно бунтарство против 
сахалинского жизненного уклада. Например, старик Шкандыба, 
который не подчиняется начальству и отказывается от каторжных 
работ с первого дня приезда на Сахалин. Его сажают в карцер, 
применяют телесные наказания, но все эти принудительные меры 
оказываются бессильными перед его «непобедимым, чисто зверским 
упрямством» (C. XIV–XV, 133). С этим каторжным решительно 
ничего нельзя было сделать. «Повозились с ним, – замечает автор, – 
и, в конце концов, бросили. Теперь он гуляет по Дуэ и поет» (C. 
XIV–XV, 133). Но его внешняя свобода оказывается абсолютно 
бессмысленной: жизнь заключается в бездействии, жалком суще-
ствовании, ненужности.
Примечательно, что мотив безысходности бытия подчеркивается 
не только в чеховских деталях, но и пейзажных зарисовках. Некогда 
«счастливый, резвый, гулявший на просторе северных морей» кит (C. 
XIV–XV, 188), обычно олицетворяющий величие и свободу, в книге 
А.П. Чехова предстает в виде выброшенного на берег скелета, что, 
несомненно, символизирует контраст между вольной жизнью и насту-
пившей мертвой неподвижностью: «… белые кости богатыря лежали 
в грязи и дождь точил их» (C. XIV–XV, 188). Люди Сахалина – это 
тоже только видимость, жалкое подобие людей, они тоже обречены 
и пребывают теперь в ожидании неминуемой смерти. 
Словно в плену чувствует себя и тот, кто несет службу на Сахалине. 
Пребывание в постоянном одиночестве и «длинное, тягучее время, 
которое некуда девать» (C. XIV–XV, 164), угнетают представи-
телей сахалинской администрации, способствуют безразличному 
отношению к своему существованию. Служба для большинства 
из них оказывается невыносимым испытанием: многие бросают ее 

107
Т.В. Иванова (Саратов)
при первой возможности, спиваются, сходят с ума, убивают себя, 
начинают красть, становятся крайне жестокими. В одном из мало-
известных писем 1892 года писатель резко оценивает «истинное» 
назначение служителей каторжного острова: «Кажется, чего бы 
лучше для Сахалина – едут служить люди с высшим образованием, 
а что от них за польза Сахалину, – реально-то пользы – никакой, 
а вред существенный. Эти бесстыжие господа своими аттестатами 
только закрепляют и замаскировывают наглый произвол, воровство 
и зверство в отношении к жизни здешней братии» [Теплинский 
1959: 208].
По мнению А.П. Чехова, такое положение многих из «авторитетных 
людей» определяется тем, что они случайно попадают на Сахалин, 
оказываются здесь не по своей воле, а в силу обстоятельств. Вот по-
чему представители сахалинской администрации, по сути, становятся 
новыми жертвами Сахалина. 
А.П. Чехов наглядно демонстрирует результат насильственной 
колонизации. Когда жизнь возникает по распоряжению, искус-
ственно, то невозможно говорить о ее дальнейшем развитии. Здесь 
оказываются извращенными все человеческие ценности: семья, брак, 
честь и долг. Ни в одном из рассматриваемых А.П. Чеховым вопросов 
не оказалось тех «плюсов», которые бы могли выступить в защиту 
сахалинской колонии. Наоборот, «Остров Сахалин» превратился 
в совокупность самых злободневных проблем, над которыми должна 
была задуматься российская общественность. 
Для писателя «каторжный вопрос» является настолько значимым, 
что может быть разрешен только на государственном уровне, при 
немедленном осуществлении реальных полезных дел. Среди них 
строительство церкви на Сахалине, открытие школы и больницы, 
безотлагательная материальная помощь семьям ссыльных. Эти дела 
А.П. Чехов называл «надежными», способствующими облегчению 
жизни «несчастных». Но дела эти нужны и самому обществу, без 
которых оно не может считать себя здоровым.
Литература
Ладыженский В.Н. В сумерки. Из воспоминаний об А.П. Чехове // 
1. 
Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960. С. 218–306.
Теплинский М.В. Новые материалы о сахалинском путешествии 
2. 
А.П.  Чехова  //  А.П.  Чехов:  Сб.  ст.  Южно-Сахалинск,  1959. 
С. 180–255.

108
Н.В. Изотова (Ростов-на-Дону)
РЕАЛЬНОСТЬ В СНАХ ПЕРСОНАЖЕЙ ПРОЗЫ 
А.П. ЧЕХОВА
Художественная литература всегда интересовалась сновиде-
ниями как одной из сфер человеческого бытия, в которой наиболее 
ярко находят отражение бессознательные психические процессы. 
Сновидения использовались писателями для описания внутреннего 
состояния персонажей, для объяснения причин их поступков, для 
создания атмосферы ирреальности, невероятности, таинственности. 
П.А. Флоренский рассматривал сновидение как уникальное психо-
логическое состояние на грани соприкосновения двух миров – «мира 
видимого» и «мира невидимого» – и считал, что «сон – вот первая 
и простейшая, т.е. в смысле нашей привычки к нему, ступень жизни 
в невидимом» [Флоренский 1972: 89].
Состояние сна у человека – это особое функциональное состояние
«характеризующееся значительной обездвижимостью и отключен-
ностью от сенсорных воздействий внешнего мира. У человека во сне 
наблюдается угнетение осознаваемой психической активности. Сон 
представляет собой совокупность двух основных чередующихся фаз, 
которые получили название «медленного» сна и «быстрого» (или 
«парадоксального») сна, физиологические характеристики кото-
рых во многом противоположны» [Психологический словарь 1990: 
371]. Открытие особых стадий сна состоялось в 1953 году, и с этого 
времени психологи и физиологи считают, что «сон – это не просто 
углубление и распространение торможения. Это сложный процесс, 
имеющий свои стадии, каждая из которых сама по себе уникальна... 
При этом мозг во время сна характеризуется высоким уровнем актив-
ности и в некотором смысле даже более высоким, чем при спокойном 
бодрствовании» [Физиология высшей нервной деятельности 1989: 
318]. Сновидения, о которых человек сообщает после сна, возникают 
на стадии «быстрого», «парадоксального» сна и содержат обычно 

109
Н.В. Изотова (Ростов-на-Дону)
элементы нереальности, фантастичности [Психологический словарь 
1990: 371]. В художественной литературе о сновидениях читателю 
сообщает писатель, используя разные способы представления снови-
дений и ставя разные цели их введения в текст произведения. В прозе 
есть возможность разнообразно описать это явление и использовать 
его для представления реальности, как это делает А.П. Чехов в не-
которых произведениях. Рассмотрим в первую очередь рассказы, 
в которых в название вынесена лексема со значением «сна».
В рассказах А.П. Чехова «Спать хочется», «Сонная одурь» сно-
видения представляют часть прошлой реальной жизни персонажа. 
Во сне воспроизводятся моменты, имеющие отношение к развитию 
сюжетной линии рассказа. Их нельзя воспринимать как реальные, 
поскольку любое воспроизведение содержит изменения, но они 
близки к реальности и необходимы для развития сюжета.
«– Баю-баюшки-баю, а я песенку спою...– мурлычет Варька и уже 
видит себя в темной, душной избе.
На полу ворочается ее покойный отец Ефим Степанов. Она 
не видит его, но слышит, как он катается от боли и стонет. У него, 
как он говорит, «разыгралась грыжа»...
Мать Пелагея побежала в усадьбу к господам сказать, что Ефим 
помирает. Она давно уже ушла, и пора бы ей вернуться... Но вот 
слышно, кто-то подъехал к избе. Это господа прислали молодого 
доктора, который приехал к ним из города в гости...
Щеки у Ефима розовые, глаза блестят и взгляд как-то особенно 
остр, точно Ефим видит насквозь и избу и доктора.
– Ну, что? Что ты это вздумал? – говорит доктор, нагибаясь 
к нему. – Эге! Давно ли это у тебя?
– Чего-с? Помирать, ваше благородие, пришло время... Не быть 
мне в живых...
– Полно вздор говорить... Вылечим!
- Это как вам угодно, ваше благородие, благодарим покорно, 
а только мы понимаем... Коли смерть пришла, то что уж тут...» ( 
«Спать хочется». С. VII, 8–9).
В рассказе «Спать хочется» предыдущая жизнь Варьки в родной 
семье, описание болезни отца представлено только во сне Варьки 
(во всём фрагменте использованы глаголы настоящего времени, 
что подчеркивает реальность происходящего). В рассказе «Сонная 
одурь» об отношениях в семье главного персонажа рассказа – за-
щитника судебного заседания – становится известно из фрагментов 
текста, в которых представлены сонные «воспоминания» персонажа 

110
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
об общении жены и тещи, главным предметом которого является за-
щитник (в этих фрагментах также используются глаголы настоящего 
времени). Таким образом, другое пространство – пространство сна – 
является параллельным пространством, но именно в нём отражены 
некоторые реальные факты из жизни персонажей.
Сон может выдаваться персонажем за реальность. В рассказе «Сон 
репортера» Петр Семеныч получил записку от редактора с просьбой 
о том, чтобы он побывал на костюмированном балу французской 
колонии и подготовил заметку. Редактор пожелал выиграть ему 
разыгрываемую там вазу. Петр Семеныч заснул и опоздал на бал. 
Ему приснился сон, наполненный событиями и разговорами, связан-
ными с заданием редактора (во сне он был на балу, где его встретили 
как почетного гостя, выиграл вазу, которую затем разбила знатная 
француженка). Сон стал тем явлением, на основании которого 
репортер отчитался перед редактором. Ирреальное явление – сон – 
представлено другому персонажу как факт реальности. В рассказе 
«Сон» наоборот. Здесь реальное выдается за сон, несуществующее, 
нереальное явление. Главный герой рассказа «Сон (Святочный рас-
сказ)» служит оценщиком в ссудной лавке и в связи с этим знает 
об обстоятельствах, которые заставляют людей сдавать вещи за бес-
ценок: «горе, болезнь, преступление, продажный разврат». В ночь под 
Рождество его мучит совесть, поскольку в канун рождества он целый 
день «торговался с оборвышами, выжимал из них гроши и копейки, 
глядел слезы, выслушивал напрасные мольбы…
Но как ни билось мое сердце, как ни терзали меня страх и угры-
зения совести, утомление взяло свое. Я уснул. Сон был чуткий. 
…Я  слышал,  как  ко  мне  еще  раз  стучался  хозяин,  как  ударили 
к заутрене…Я слышал, как выл ветер и стучал по кровле дождь. Глаза 
мои были закрыты, но я видел вещи, витрину, темное окно, образ. 
Вещи толпились вокруг меня и, мигая, просили отпустить их домой. 
На гитаре с визгом одна за другой лопались струны, лопались без 
конца… В окно глядели нищие, старухи, проститутки, ожидая, пока 
я отопру ссуду и возвращу им вещи» («Сон». С. III, 152).
Рассказ героя о сне постоянно перемежается речью и действиями 
реальных людей, которые пришли за вещами и стараются не разбудить 
оценщика, но ему кажется, что это сон. Описания сна и описания дей-
ствий и реплик других людей и субстанций (вещи и ветер включены 
в сновидение как говорящие явления) не разделены в пространстве 
рассказа, и читатель также воспринимает все это как сон.
«“Грабят!” – мелькнуло у меня в голове.

111
Н.В. Изотова (Ростов-на-Дону)
Хотя я спал, но помнил, что под моей подушкой всегда лежал 
револьвер. Я тихо нащупал его и сжал в руке. В витрине звякнуло 
стекло.
– Тише, разбудишь. Тогда уколошматить придется. 
Далее мне снилось, что я вскрикнул грудным, диким голосом и, 
испугавшись своего голоса, вскочил» ( «Сон», С. III, 154).
Оценщик отдает людям вещи, думая, что все это происходит 
во сне.
«Через месяц меня осудили. За что? Я уверял судей, что то был 
сон, что несправедливо судить человека за кошмар. Судите сами, 
мог ли я отдать ни с того ни с сего чужие вещи ворам и негодяям? 
Да  и  где  это  видано,  чтоб  отдавать  вещи,  не  получив  выкупа? 
Но суд принял сон за действительность и осудил меня» («Сон». 
С. III, 155).
В рассказе «Сон» персонаж оказался человеком добрым, умеющим 
войти в ситуацию бедных людей только во сне. В реальной жизни 
персонаж не может проявить этих качеств, и только в состоянии сна, 
которое мало контролируется и понимается им как небытие, ирре-
альность, он оказывается способным на гуманность. Таким образом, 
в разных пространствах существования человек проявляет себя по-
разному, и реальная жизнь не является пространством, в котором 
можно быть искренним, добрым, гуманным.
В рассказах «Спать хочется», «Умный дворник» в несуществующую 
действительность, находящую отражение во сне, проникает реальная 
действительность, описанная автором до начала сна. Мысли персо-
нажа, возникающие у него в связи с реальностью, могут находить 
отражение в воссоздаваемой во сне действительности в виде реплик 
диалога. Диалог как форма существования человека в реальной 
действительности, в том числе и в речевой как составной ее части, 
проникает в воссоздаваемое сновидение, в котором он не контро-
лируется сознанием говорящего. Мысли персонажа, возникающие 
у него в реальности, могут быть во сне переданы другому персонажу, 
что подтверждает нереальность возникающего диалога, который по 
своему содержанию становится абсурдным с точки зрения реальной 
действительности.
«Колыбель жалобно скрипит, сама Варька мурлычет – и все это 
сливается в ночную, убаюкивающую музыку, которую так сладко 
слушать, когда ложишься в постель. Теперь же эта музыка только 
раздражает и гнетет, потому что вгоняет в дремоту, а спать нельзя; 
если Варька, не дай бог, уснет, то хозяева прибьют ее.

112
Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст.
Лампадка мигает. Зеленое пятно и тени приходят в движение, 
лезут в полуоткрытые, неподвижные глаза Варьки и в ее наполовину 
уснувшем мозгу складываются в туманные грезы. Она видит темные 
облака, которые гоняются друг за другом по небу и кричат, как ребе-
нок. Но вот подул ветер, пропали облака, и Варька видит широкое 
шоссе, покрытое жидкою грязью; по шоссе тянутся обозы, плетутся 
люди с котомками на спинах, носятся взад и вперед какие-то тени; 
по обе стороны сквозь холодный, суровый туман видны леса. Вдруг 
люди с котомками и тенями падают на землю в жидкую грязь. “Зачем 
это?” – спрашивает Варька. “Спать, спать!” – отвечают ей» («Спать 
хочется». С. VII, 7–8).
Одна из реплик воссоздаваемого во сне общения может быть близ-
кой по содержанию реплике, прозвучавшей в реальной действитель-
ности, описываемой в художественном произведении. Сон в таком 
случае, с одной стороны, как бы опирается на действительность, 
с другой стороны, определенным образом проецирует ее. 
В  сон  главного  персонажа  повести  «Драма  на  охоте»  также 
включена реплика из реальной действительности, произнесенная 
попугаем Иваном Демьянычем. Реплика «Муж убил свою жену!» – 
это инициальная реплика повести, ею начинается повествование, она 
приобретает символическое значение в развитии сюжета. В устах 
попугая это предложение лишено смысла и интеллектуальной оцен-
ки, но в результате убийства Ольги эта фраза получает символико-
референтную значимость, и именно она введена в сон Зиновьева, 
где ее произносит персонаж сновидения – красная физиономия.
«Я чувствовал, как с меня постепенно спадала какая-то тяжесть, 
как ненавистные образы сменялись в сознании туманом… Помню, 
я даже начинал видеть сон. Снилось мне, что в светлое, зимнее утро 
шел я по Невскому в Петербурге и, от нечего делать, засматривал 
в окна магазинов. На душе моей было легко, весело… Некуда было 
спешить, делать было нечего – свобода абсолютная… Сознание, что 
я далеко от своей деревни, от графской усадьбы и сердитого, холод-
ного озера, еще более настраивало меня на мирный, веселый лад. Я 
остановился у самого большого окна и стал рассматривать женские 
шляпки… Шляпки были мне знакомы…В одной из них я видел Ольгу, 
в другой Надю, третью я видел в день охоты на белокурой голове 
внезапно приехавшей Сози… Под шляпами заулыбались знакомые 
физиономии…Когда я хотел им что-то сказать, они все три слились 
в одну большую, красную физиономию. Эта сердито задвигала 
своими глазами и высунула язык…Кто-то сдавил мне шею…

113
Н.В. Изотова (Ростов-на-Дону)
– Муж убил свою жену! – крикнула красная физиономия. Я вздрог-
нул, вскрикнул и, как ужаленный, вскочил с постели. Сердце мое 
страшно билось, на лбу выступил холодный пот.
– Муж убил свою жену! – повторил попугай. – Дай же мне сахару! 
Как вы глупы! Дурак!
– Это попугай… – успокоил я себя, ложась в постель. – Слава 
богу…» («Драма на охоте». С. VII, 363–364).
Сны в прозе А.П. Чехова могут быть тем явлением, описание ко-
торого необходимо для представления реальности. Реальность в них 
соединяется иногда с ирреальностью, в результате чего повышается 
«весомость» фрагментов реальной жизни, поскольку они существуют 
и в ирреальности – во сне.

Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   25




©emirsaba.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет