Глава 8   Королевство Теодориха: готы в Крыму, Италии и… на Балтике?

163 
 
Объединению 
двух 
родственных 
варварских 
группировок 
вскоре 
поспособствовала  и  случайная  гибель  недавнего  победителя  болгар.  Теодорих  сын 
Тиудимира  стал  единовластным  королем  восточных  готов,  его  армия  выросла  вдвое,  и 
бороться с этой силой открыто на полях сражений отныне было невозможно. Зенон идет 
на  все  уступки  для  усмирения  готов,  готовых  разорить  уже  не  только  северную  часть 
Балкан,  Фракию,  Македонию,  но  и  практически  всю  Грецию.  Амал  Теодорих 
удостаивается  титулов  верховного  главнокомандующего  силами  империи,  консула  на 
484  г.,  в  связи  с  чем  в  Константинополе  готовятся  воздвигнуть  его  конную  статую, 
границы королевства приближаются к византийской столице. Казалось бы, он получил, 
все,  что  мог  и  чего  добивался.  Все,  кроме  доверия.  Зенон  так  и  не  перестал  считать 
Теодориха своим врагом. 
После  очередного  обострения  отношений  между  императором  и  его 
главнокомандующим,  чуть  не  закончившегося  осадой  Константинополя,  был  найден 
консенсус,  устроивший  обе  стороны.  Армия  и,  значит,  весь  народ  Теодориха  получила 
приказ  передислоцироваться  в  Италию  для  свержения  узурпатора  Одоакра,  который 
сверг  императора  в  476  г.,  и  вернуть  территорию  под  контроль  Восточно-римской 
империи.  Германский  король  назначался  наместником  императора  до  прибытия  того  в 
Рим,  которого,  впрочем,  согласно  устному  приложению  к  строкам  договора,  даже  и  не 
планировалось. Фактически же это означало, что готы Теодориха получали право силой 
оружия  и  при  «моральной»  поддержке  присвоить  себе  не  только  всю  Италию,  но  и  те 
земли, которые ранее входили в состав Западной империи, и которые они, то есть готы, 
сочтут возможным завоевать для себя. Тем самым Зенон смог дать наконец передышку 
мирному населению Балкан и избавился от одного из самых опасных врагов на северной 
границе  государства.  Для  Амалов  же  это  был  шанс  обрести  экономическую  и 
политическую независимость вдали от византийских чиновников и других беспокойных 
соседей, включая и болгар, и гепидов, в сравнительно безопасной и изобильной Италии. 
Теодорих  пытался  привлечь  к  переселению  как  можно  больше  своих 
сторонников,  вел  переговоры  даже  с  крымскими  готами,  но  те  сочли  Крым  не  менее 
изобилующим  дарами  краем,  чем  Италия.  В  походе  приняли  участие,  помимо  готов 
паннонских, часть племени ругиев, кое-кто из римлян и осколки фракийских готов (часть 
их  осталась  в  Мезии  на  правах  федератов).    Летом  488  года,  завершив  сбор  урожая, 
народ-войско  двинулся  в  путь.  Из  примерно  ста  тысяч  переселенцев  одну  пятую  часть 
составляли  опытные  воины  во  главе  со  славным  королем,  заслуженным  римским 

164 
 
генералом и почетным консулом, и все это в одном лице  – в лице варвара из древнего 
германского рода. 
Одоакр  знал  о  приближении  нового  врага  и  тщетно  пытался  остановить  его  на 
полпути,  организуя  засады  при  помощи  союзников  –  гепидов,  сарматов  и  наконец  сам 
двинулся навстречу, но в первой стычке был разбит. Спустя год после исхода из Греции 
готы  вступили  в  Северную  Италию  и  подошли  к  Медиолану.  Начиналась  борьба 
варварских  королей  за  обладание  тем,  что  еще  каких-то  пятнадцать  лет  назад  было 
сердцем  величайшей  державы  древности.  Рим,  Равенна,  Медиолан  –  три  бывшие 
столицы  Западной  империи  –  стали  ареной  борьбы  между  «князьками»  и  «царьками», 
которые, как вороны, слетелись на шум битвы, чтобы принять участие в дележе великого 
наследства, рассчитывая, поддержав одну из сторон, урвать что-нибудь и для себя. Вслед 
за Теодорихом с севера в Италию вторглись сначала бургунды, затем вестготы, а с юга, 
как  всегда,  высадился  очередной  вандальский  десант.  Изнуренные  долгой,  почти 
четырехлетней  войной,  не  принесшей  явного  перевеса  ни  одной  из  сторон,  а  только 
истощившей их, противники пришли к мирному соглашению и решили разделить власть 
поровну.  Со  стороны  Теодориха  это  было  явным  нарушением  условий  договора, 
заключенного в Константинополе. Его положение могло изрядно пошатнуться.  
В  493  г.  во  время  общего  дружественного  пира,  устроенного  по  случаю 
примирения,  Теодорих  Амал  пополам  рассек  мечом  скира  Одоакра,  пришедшего  сюда 
безоружным,  а  стража  перебила  его  дружину.  Отныне  Италия  стала  королевством 
остготов,  а  Теодорих  стал  Великим,  обретя  для  своего  народа,  странствующего  по 
Европе  на  протяжении  ста  лет,  новые  благодатные  земли,  некогда  принадлежащие 
римлянам, и новый повод для повышения уверенности в своей доблести и славе. 
Естественно,  вместе  с  готами  в  Италию  переместились  и  те  предметы  и 
направления  ювелирного  искусства,  с  которыми  мы  познакомились  выше,  и  которые 
стали неотъемлемой частью их культуры, не важно, изготовлены они римскими, то есть 
константинопольскими мастерами, или собственными варварскими ремесленниками. Но, 
как ни странно, самые первые находки, которые можно уверенно идентифицировать, как 
следы  пребывания  остготов,  датируются  не  временем  прихода  в  Италию  Теодориха,  а 
чуть более ранним периодом. Кому же они принадлежали? Это вопрос. 
И  еще  одна  проблема.  Если  находки  высококлассных  образцов  перегородчатой 
инкрустации  с  берегов  нижнего  Дуная  или  из  Северного  Причерноморья,  сегодня 

165 
 
уверенно  можно  связать  своим  происхождением  с  Константинополем,  то  подобные 
италийские  вещи  середины  и  второй  половины  V  века,  синхронные  жизни  Теодориха 
Амала, требуют отдельного решения этого вопроса. К нему и приступим. 
Один  из  самых  первых  комплексов  находок  на  территории  Италии,  в  состав 
которого входят дорогие вещи в технике клуазоне, был обнаружен где-то в окрестностях 
городка  Десана,  у  южных  склонов  Альп,  и  датируется  специалистами  440  –  460-ми 
годами. К сожалению, не известно точно, происходят ли все предметы из разрушенного 
при невыясненных обстоятельствах захоронения, либо же это клад драгоценных вещей. 
Второе  более  вероятно,  так  как  среди  этих  украшений,  большинство  которых  явно 
женские  (золотые  серьги,  фибулы,  перстни,  браслеты),  есть  и  мужские  предметы, 
например,  золотая  фибула  все  того  же  типа  –  Т-образная  с  луковичными  головками, 
офицерская  или  чиновничья,  а  также  серия  из  18  серебряных  ложечек  для  причастия. 
Клад  мог  быть  зарыт  в  452  г.,  когда  по  этим  местам  проходил  Аттила,  только  что 
разрушивший римский город Аквилею в северо-восточной Италии. Все предметы вполне 
римские  по  своему  виду,  более  того,  явно  принадлежавшие  высокопоставленной  и 
зажиточной  христианской  семье  –  мужу  и  жене.  Об  этом  свидетельствуют  помимо 
офицерской  фибулы  и  ложечек  для  евхаристии,  
золотой  нательный  крест  и  латинские  надписи  на 
перстнях  и  ложках.  Но  не  благочестие  супругов 
привлекло наше внимание.  
Благодаря  надписям  на  золотом,  судя  по  всему, 
обручальном  кольце  мы  знаем  имена  этой 
супружеской  пары  –  Стефаний  и  Валатруда. 
Женщина 
носила 
совершенно 
определенно 
германское  имя,  а  вместе  с  ним  –  столь    же 
типичные  восточногерманские  двупластинчатые 
фибулы (рис. 86). Их разновидность, форма пластин, 
пропорции 
точно 
соответствуют 
готским 
серебряным 
украшениям 
Подунавья, 
Галлии, 
Северного  Причерноморья,  но  декор  выполнен  в 
технике сплошной перегородчатой инкрустации, что 
Рис. 86.                                               для данной разновидности не очень характерно. 
Почти  все  использованные  здесь  орнаментальные  мотивы  имеют  недвусмысленные 

166 
 
прямые  аналогии  на  вещах  из  Апахиды:  сложные  формы  гранатовых  пластин,  в  том 
числе в виде пчелиных сот, кайма из мелких шариков по периметру, но не гранатовых, а 
стеклянных, робкая попытка повторить «дрожание» некоторых перегородок на верхней 
пластине. Головки орлов, с любопытством выглядывающие из-за этой пластины в центре 
и  по  бокам,  имеют  более  правдоподобный  клюв,  в  отличие  от  апахидских,  а  их  глаза 
четко сфокусированы благодаря золотому колечку, вставленному в выгравированный на 
поверхности  граната  кружок.  Двойная  косичка  на  узкой  ножке  должна  заинтересовать 
нас  тем,  что  это,  довольно  редкий  в  германском  искусстве  и  к  тому  же  очень  ранний 
случай передачи такого элемента орнамента способом перегородчатой инкрустации. 
В  целом,  при  взгляде  на  эту  вещь,  точнее  на  пару  этих  украшений,  создается 
твердое  убеждение,  что  хотя  они  и  следуют  традициям  и  приемам  среднедунайских 
украшений этого периода, лучшими из которых являются находки из Апахиды, уровень 
технического  мастерства,  проявленного  при  их  изготовлении,  на  одну  ступень  ниже. 
Стенки  ячеек  кривоваты,  вставки  часто  тоже,  большая  часть  шариков  выпала,  да  и 
закреплены  они  слегка  иначе.  Пожалуй,  только  косичка  заслуживает  очень  высокой 
оценки  хотя  бы  самой  смелостью  подхода.  На  поясной  пластине  из  Замости  такая  же 
косичка  выполнена  чернью,  что  тоже  было  непросто,  но  техника  клуазоне  создает 
большие  трудности:  без  предварительной  четкой  и  продуманной  разметки  («дизайн-
проекта») напаять множество запутанных пересекающихся перегородок было бы почти 
невозможно.  И  еще  ремарка:  три  эти  предмета  (пара  фибул  из  Десаны  и  пластина  из 
Замости)  демонстрируют  собой  постепенное  проникновение  классических  элементов  
позднеантичной  орнаментики  в  германское  ювелирное  искусство  и  указывают  нам  на 
время, когда это происходит.  
Кроме  того,  уже  наверное  не  вызывает  удивления,  что  за  этим  стоит 
непосредственная  встреча  двух  цивилизаций  не  на  каком-то  абстрактном 
межнациональном уровне, а во вполне конкретной житейской ситуации, в данном случае 
–  в  браке.  Римский  аристократ-чиновник  Стефаний  взял  в  жены  готскую  даму 
Валатруду,  тоже  конечно  не  из  простых  крестьянок.  Она  вполне  могла  быть  дочерью 
одного  из  варварских  военачальников  из  свиты  или  гвардии,  например,  Валентиниана 
III.  Как  известно,  Аэций,  его  попечитель,  был  тесно  связан  с  гунно-германской  средой 
Паннонии и именно там набирал бойцов для своей личной дружины и охраны (один из 
них, гот по происхождению, в 455 г. заколол Валентиниана, отомстив ему тем самым за 
недавнее убийство Аэция. Это вскоре и спровоцировало разграбление Рима вандалами). 

167 
 
Однако,  мы  пока  так  и  не  смогли  ответить  на  ключевой  вопрос:  где  были 
изготовлены фибулы из Десаны? Привезла ли их дама с собой из родовых «поместий» на 
Дунае,  или  заказала  в  мастерской,  уже  находясь  в  северной  Италии?  Надо  разбираться 
дальше,  а  иначе  невозможно  понять,  как,  когда  и  откуда  искусство  перегородчатой 
инкрустации  попало  к  франкам  –  Хильдерику  и  его  наследникам,  а  от  них  вскоре 
проникло и дальше на север – к племенам Британских островов, до которых дойдет речь 
в последующих главах. Не Теодорих ли со своими готами принес его сюда, или же это 
случилось раньше, до него? 
Стилистическое сходство орнамента, как и некоторые технические детали фибул 
из  Десаны  и  изделий  из  Апахиды,  свидетельствуют  в  пользу  одного  предполагаемого 
центра  изготовления  и  тех,  и  других.  Хотя,  как  было  отмечено,  уровень  мастеров-
ювелиров, эти вещи создавших, явно отличался. Поэтому мы можем сделать вывод, что 
двупластинчатые  фибулы  из  Северной  Италии,  скорее  всего,  являются  продукцией 
одной  из  восточно-римских  (византийских)  мастерских,  скажем  так,  «второго  класса». 
Она могла располагаться как в самом Константинополе, так и в каком-то другом городе 
где-нибудь  на  Дунае,  где  квартировали  готы  –  федераты  империи,  как  известно 
селившиеся  там  с  разрешения  императоров  целыми  семьями,  как,  например,  те  же 
фракийские  готы.  И  кроме  того,  на  связь  с  восточно-средиземноморской  культурной 
зоной указывает еще одна небольшая находка из клада в Десане, о которой мы забыли 
упомянуть:  это  небольшой,  но  необычный  золотой  сосудик,  возможно,  булла,  то  есть 
дарохранительница, предназначенная для ношения на цепочке, на шее. Необычность его 
в том, что он выполнен в технике инкрустации «ажурное шамплеве», той самой, которую 
мы считаем одной из характерных черт работы ближневосточных ювелиров III – IV вв. 
Стенки  этого  сосуда  сделаны  из  золотого  листа,  с  прорезанными  в  нем  круглыми 
отверстиями  –  окошками,  в  которые  вправлены  гранатовые  выпуклые  вставки-
кабошоны. Эта техника, хорошо прижившаяся в восточной части Римской империи, так 
и не распространилась в западную ее половину, точнее она попадала туда только в виде 
уже  готовых  изделий.  Мастера  Италии,  Галлии  или  Британии  если  ее  когда-либо  и 
применяли в своем производстве, то очень и очень редко, как простой способ передачи 
второстепенных элементов орнаментации. 
А  теперь  познакомимся  с  еще  одной  супружеской  четой  из  северной  части 
Италии:  Стафара  и  Аттила  (или  Эттила).  Судя  по  именам,  оба  германцы,  хотя  муж  и 
носил  имя  гуннского  хана,  но,  в  действительности,  мы-то  знаем,  что  это  гуннский  хан 

168 
 
носил  готское  имя.  Принадлежавшие  этой  паре  сокровища  были  обнаружены  при 
раскопках  развалин  римской  виллы  близ  Реджио-Эмилия,  где  они,  вероятно,  и  жили. 
Клад  был  спрятан  в  минуты 
опасности  в  обломке  свинцовой 
водопроводной  трубы  (Да,  увы! 
Римляне  ничего  не  знали  об 
опасности 
тяжелых 
металлов). 
Живших  на  такой  вилле  готов, 
пользовавшихся 
водопроводом, 
ходивших в христианскую церковь 
(судя  по  крестам  на  вещах),       
Рис. 87.                                                                      служивших в римской администрации 
(судя  все  по  той  же  Т-образной  золотой  фибуле),  вообще  уже  трудно  по  привычке 
называть  варварами.  Фамильный  клад  был  сокрыт  ими  в  480-е  годы,  а  состоял  он  из 
золотых  солидов,  упомянутой  мужской  фибулы,  пары  женских  фибул  (рис.  87), 
пальчатых  с  резным  рельефным  орнаментом  (скоро  мы  отдельно  к  ним  обратимся), 
перстней с выбитыми именами супругов, ожерелья и нескольких пар серег с привесками 
из  жемчужин  и  изумрудов,  но  по  большей  части  инкрустированных  альмандинами  в 
технике, разумеется, клуазоне.  
Что заставило владельцев срочно прятать свои сокровища? Скорее всего, это было 
связано  с  вторжением  остготов  под  предводительством  короля  Теодориха  в  489  г. 
Украшения из Реджио-Эмилия, вообще-то тоже несут на  себе явный отпечаток именно 
остготской  культуры  среднего  Подунавья,  особенно  пара  пальчатых  фибул,  поэтому 
можно  допустить,  что  они  принадлежали  не  местным  частично  романизированным 
германцам, а их одноплеменникам, готам-переселенцам,  ведомым Теодорихом. Но все-
таки  более  вероятным  представляется  другой  вывод,  на  него  наводят  серьги  с 
перегородчатой инкрустацией. Несколько небрежная техника клуазоне сочетается здесь 
с нижними элементами-подвесками в форме, напоминающей накладки-мухи или цикады 
(с  хвостиком  и  двумя  крылышками  по  бокам),  и,  что  уже  несколько  неожиданно,  с 
подвесками из жемчужин и ограненного изумруда, а это детали, изначально характерные 
все  же  для  собственно  римской,  а  отнюдь  не  варварской,  моды.  Так  что  без 
определенной  и  довольно  заметной  романизации  здесь  не  обошлось,  и  Стафара  с 
Эттилой,  хоть  и  были  готами,  но  несомненно  жили  в  Италии  и  до  прихода  своих 

169 
 
«дальних  родственников»  с  Дуная  в  489  гг.  Что  же  касается  пальчатых  фибул  с 
рельефным  декором  в  технике  кербшнита,  то  они  свидетельствуют  о  том,  что  тесные 
культурные  и  возможно,  как  раз  именно  родственные  связи  с  единоплеменниками 
германцы  могли  поддерживать,  даже  находясь  на  службе  в  Империи.  Впрочем,  в 
исторических хрониках мы найдем множество иллюстраций этому. 
А  теперь,  наконец,  небольшая,  но  заслуживающая  внимания  «зацепка». 
Жемчужины на серьгах из Реджио-Эмилия использованы здесь не только как подвески, 
но  и  как  вставки  в  центре  основных  щитков  и  внутри  небольших  гнезд  крестовидной 
формы.  Такая  деталь  никогда  не  встречается  на  вещах,  однозначно  определяемых,  как 
константинопольские;  мы  ее  уже  наблюдали  на  вандальских  фибулах  из  Африки  (рис. 
64),  но  две  аналогичные  фибулы,  с  жемчужинами,  были  случайно  найдены  и  на  севере 
Италии.  Мимолетное  присутствие  каких-то  незначительных  групп  вандалов  на 
европейском материке вполне допускается и после 429 г., возможно, это как-то связано с 
их  морскими  десантами  в  Италию  в  середине  V  в.  Важно  другое.  Жемчужные  вставки 
вполне  могут  рассматриваться,  как  яркая  индивидуальная  особенность  работы  некоей 
достаточно  высоко  квалифицированной  мастерской  клуазоне,  тесно  связанной  с 
константинопольской школой, но вместе с тем и отпочковавшейся от нее и стремящейся 
это  продемонстрировать  собственным  стилем.  Жемчуг  для  этого  выбран  явно  не 
случайно,  он  призван  подчеркнуть  имперский  характер  дорогих  статусных  вещей,  –
вспомним  описанные  выше,  в  третьей  главе,  императорские  диадемы  с  крупными 
жемчужными подвесками в обиходе византийского двора. И опять-таки не случайно, все 
без  исключения  комплексы  находок,  упомянутые  выше,  из  Италии,  Галлии  и 
Трансильвании,  содержат  такой  важный  аксессуар  официальной  императорской 
бюрократии, как золотые Т-образные фибулы. 
Если,  как  можно  предположить,  возникновение  собственной  мастерской  по 
изготовлению  дорогих  парадных  украшений  в  технике  перегородчатой  инкрустации  в 
Западно-Римской  империи  действительно  было  результатом  «откомандирования» 
группы опытных мастеров из Константинополя в Рим или Равенну, то это событие явно 
имело  под  собой  подоплеку  в  виде  договоренности  между  двумя  императорскими 
дворами.  Западный  филиал,  как  и  его  восточная  метрополия,  был  предназначен  для 
обслуживания  внешнеполитического  и  военного  департаментов,  то  есть  для  нужд 
варварской  знати,  находящейся  как  на  римской  службе,  так  и  в  числе  потенциальных 
союзников.  А  история  с  вандальскими  фибулами  в  Африке  и  Италии  указывает  на  то, 

170 
 
что работать этот западный филиал начал никак не позже 455 г., а скорее всего в 440-е 
годы. То есть до вторжения Теодориха. 
Еще  один  важный  памятник,  современник  переселения  готов  в  Италию, 
оставленный  прямыми  участниками  этого  события,  стоит  назвать  в  рамках  нашего 
«италийского  экскурса».  Сегодня  в  нескольких  музеях  мира  хранятся  вещи  из 
разграбленного  в  конце  XIX  в.  женского  погребения  в  Доманьяно.  Это  тоже  северная 
Италия, а точнее, карликовое государство Сан-Марино, всего в 50 км к югу от Равенны. 
Принадлежность  части  этих  находок  одному  и  тому  же  комплексу  может  вызывать 
сомнения, но набор украшений в технике клуазоне, выполненный в единой манере, явно 
одним  ювелиром,  в  этом  отношении  вне  подозрений:  это  элементы  одного  парадного 
убора  знатной  дамы,  одного  гарнитура,  включающего  пару  фибул,  ожерелье  с 
подвесками, серьги и декоративные накладки то ли от  пояса, то ли скорее от  сумочки-
кошелька.  Мастер  несомненно  сначала  разработал  общий  дизайн,  весьма  тонко  и 
гармонично  скомбинировал  одинаковые  элементы  в  близкие  по  виду  композиции  на 
довольно различных по форме вещах и уже после приступил к делу.  
Сразу  бросается  в  глаза,  что  даже  на  общем  фоне  несомненной  визуальной 
«мозаичности»  любой  перегородчатой  инкрустации  женские  украшения  из  Доманьяно 
выглядят  совершенно  особенно:  предельно  мозаично.  Если  прежде  инкрустированные 
предметы  больше  напоминали,  в  нашем  представлении,  к  примеру,  пазл,  то  здесь 
клуазоне  –  это  уже  не  пазл,  а  детская  мозаика,  составленная  из  миниатюрных  почти 
одинаковых кружков или квадратиков. Кстати, примерно в это же время, или может быть 
чуть  позже,  в  ранневизантийском  искусстве  распространяется  новая  разновидность 
старого  жанра  –  техника  микро-мозаики.  Это,  по  преимуществу,  небольшие  настенные 
иконы, набранные из многих сотен примерно таких вот единообразных «квадратиков» и 
«колбасок» из разноцветных камней. Но несмотря на кажущееся сходство используемых 
материалов  и  создаваемых  мозаичистами  и  ювелирами  школы  клуазоне  образов  и 
картин,  в  их  работе  было  очень  мало  общего.  И  дело  не  только  в  обработке  цветных 
металлов, которой никогда не занимались художники. В позднеантичные времена почти 
все  крупные  артели  мозаичистов  работали  при  помощи  стандартных  художественных 
альбомов  –  папок  с  акварельными  картинками,  откуда  они  заимствовали  уже  готовые 
сюжеты с проработанными деталями и даже отобранными цветовыми гаммами и только 
воспроизводили  их,  перенося  на  рабочую  плоскость  в  нужном  масштабе.  Поэтому  в 
разных концах Средиземноморья часто встречаются совершенно идентичные мозаичные 

171 
 
изображения  на  полах  и  стенах  римских  и  греческих  вилл  III  –  V  веков.  Найти  две 
абсолютно одинаковые вещи, выполненные в технике перегородчатой инкрустации, если 
только это не парные фибулы или серьги из одного гарнитура, невозможно. Ювелиры не 
имели подобных альбомов с набором готовых декоративных композиций и каждый раз 
импровизировали,  создавая  неповторимые  «пазлы»,  собрать  которые  второй  раз  не 
сможет уже никто и никогда. 
В  основе  устойчивой,  но  слегка 
по-разному 
трактованной, 
композиции  на  серьгах  и  на 
подвесках  из  Доманьяно  лежит 
нехитрое 
сочетание 
крупного 
треугольника, 
небольших 
кружков-колесиков  и  мелкого 
поперечного 
бордюра 
по 
периметру  тех  и  других  (рис.  88). 
Самые  маленькие  ячейки  на  этом 
бордюре  имеют  размеры  не  более 
2  х  2  мм  и  они  не  пустые!  Все    
Рис. 88.                                                                          украшения орнаментированы 
вставками красного граната, темно-зеленого стекла и жемчужинами в центре кружков и 
на  подвесах  к  серьгам.  Кстати,  здесь  хорошо  видно,  как  именно  закреплены  круглые 
жемчужинки:  они  хотя  и  сидят  в  круглых  золотых  гнездах,  но  удерживаются  в  них 
благодаря  не  стенкам  перегородок;  они,  как  бусинки,  висят  на  продетых  сквозь 
отверстие  петельках  из  проволоки,  но  эти  петельки  видны  едва-едва  и  только  сбоку. 
Интересно,  что  основной  элемент  подвесок  –  треугольник  с  кружком-колесиком  на 
вершине  и    секировидной  нижней  гранью  –  живо  напоминает,  с  одной  стороны,  более 
ранние  золотые  нашивные  бляшки  аналогичной  формы,  а  с  другой,  более  поздние 
германские подвески в виде «молоточков Тора». Не исключено, что семантическая связь 
между  и  теми,  и  другими,  и  третьими,  действительно,  существует.  Девять  одинаковых 
подвесок могли образовывать либо ожерелье на шее, в сочетании с бусами, либо своего 
рода  цепь,  крепившуюся  концами  к  парным  фибулам  на  плечах.  Второй  вариант 
наиболее характерен именно для готов. 

172 
 
Пара  великолепных  больших  фибул  – 
орлов, скалывавших когтями складки одежды, 
сидя  на  плечах  у  дамы,  словно  нашептывали 
своими  клювами,  обращенными  чуть  вверх, 
какие-то  тайны  своей  госпоже.  В  глазах 
собеседника-соплеменника 
они 
невольно 
вызывали  ассоциации  с  двумя  волшебными 
вóронами  –  помощниками  бога  Вотана, 
сообщающими  ему  обо  всем,  что  видели, 
летая над Землей. Длина фибул 12 см. Крылья, 
хотя  и  резко  выделены,  изображают  птицу  в 
состоянии  покоя,  сидящую 
(рис.  89). 
Гранатовые  пластины  в  золотых  гнездах 
покрываю  всю  фигуру  целиком,  при  этом 
грудка 
выделена 
сильно 
выступающим 
круглым  элементом  с  высоким  гладким 
бортом, 
тоже 
инкрустированным, 
с 
крестообразной  композицией  в  центре.  В 
Апахиде  мы  видели  подобную  выпяченную 
Рис. 89.                                                  грудь у орла, но там это условно передано на 
плоскости  композицией  из  различных  вставок.  Здесь  же  и  конструктивно  появляется 
второй ярус. 
Формы гранатовых вставок у вещей из Доманьяно не такие сложные и фигурные, 
как  в  Апахиде  и  Турнэ:  здесь  нет  дрожащих  перегородок,  нет  пластинок  с  выпукло-
вогнутыми  сторонами  и  мелких  гранатовых  шариков,  большая  часть  орнаментальных 
элементов расположена прямолинейными полосами. Это придает им некоторое сходство 
с  самыми  ранними  вещами  в  стиле  клуазоне,  например,  с  пекторалью  и  фибулами-
птицами  из  Петроссы.  Как  и последние,  орлы  из  Доманьяно  имеют на  грудке  крупные 
круглые  вставки-кабошоны  из  альмандинов.  Но  перед  нами  несомненно  вещи, 
отстоящие  от  первых  образцов  римской  инкрустации  почти  на  целое  столетие,  и 
совершенствование  техники  работы  на  них  отразилось  в  микроскопических  размерах 
гнезд и вставок (нужно ли еще раз напомнить о сложностях пайки перегородок и огранки 

173 
 
камней таких размеров, о наличии под каждой такой крупицей листика золотой фольги и 
капельки цементирующей мастики, о толщине человеческого пальца наконец?). 
И  еще  за  прошедшее  с  конца  IV  до  конца  V  в.  столетие  проявилось  сильное 
стремление мастера-художника перенести свои инкрустационные изыски из плоскости в 
объемный формат, сделать творения не только фигурными, но и почти скульптурными. 
Некоторые  очень  древние  образцы  искусства  перегородчатой  инкрустации, 
принадлежащие персидским мастерам эпохи Ахеменидов, не могут служить примерами 
подобного  стремления,  поскольку  это  именно  золотые  фигурки,  цельнолитые,  лишь 
украшенные  отдельными  элементами  декора  в  технике  клуазоне.  В  эпоху  Великого 
переселения  народов  ювелиры  поставили  перед  собой  задачу  создать  объемное 
изображение, используя только технические средства из своего арсенала – пайку тонких 
золотых листов и инкрустацию камней, без литой фигурной заготовки,  уже создающей 
готовую  основу  предмета.  Мастера-изготовители  украшений  из  Турнэ  делали  первые 
шаги  на  этому  пути,  в  частности,  когда  окружили  плоский  щиток  пряжки  вертикально 
напаянными  золотыми  трубочками  с  прорезанными  в  них  прямоугольными  окнами  с 
гранатовыми «стеклами». 
 
Рис. 90. 
Италийские  ювелиры,  а  теперь  уже  можно  говорить  уверенно,  что  это  были 
великолепные  мастера,  работавшие  в  Италии  и  создавшие  здесь  собственную  школу, 
хотя  и  напрямую  связанную  своим  происхождением  с  восточно-римской,  но  все  же  с 

174 
 
собственным творческим почерком и собственными техническими новшествами, пошли 
еще  дальше.  И  дело  не  только  в  выпуклом  круге  на  орлиной  фибуле.  Совершенно 
уникальная  вещь,  вместе  с  двумя  другими,  попроще,  служила  украшением  сумочки-
кошелька  дамы  из  Доманьяно.  Это  накладка  в  виде  головы  воина  в  шлеме:  хорошо 
читаются  купол  шлема,  его  уплощенный  гребень,  длинный  наносник,  закрывающий 
центральную  часть  лица  до  самого  подбородка,  по  бокам  глаза  мужчины  и,  возможно, 
края  усов  или  бороды,  по  бокам  из-под  шлема  свешиваются  не  то  нащечники,  не  то 
локоны  волос  (рис.  90).  Это  единственное  в  истории  европейского  клуазоне 
«портретное» изображение! Кто этот персонаж – король, божество, эпический герой или 
муж хозяйки – сказать невозможно. Но совершенно точно на голове у него шлем, очень 
похожий,  почти  аналогичный  находке  из  Беркасово  (рис.  35),  с  таким  же  продольным 
ленточным  гребнем  с  отделкой.  И  главное,  изображение  выполнено  в  низком  рельефе, 
оно  объемно:  центральная  часть  лица  с  наносником  шлема  выступает  над  краями 
пластины. Найденное мастером решение оказалось гениальным в своей простоте: высота 
стенок  ячеек  плавно  повышается  от  краев  к  центру,  а  контур  наносника  еще  и 
подчеркнут  легкой  перспективой  –  ступенькой  между  ним  и  лежащей  чуть  ниже 
плоскостью  лица  воина.  Абсолютно  элементарный  прием  с  точки  зрения  заурядного 
скульптора или резчика каменных (и деревянных) барельефов, но для ювелира, прежде 
выкладывавшего  мозаики  своих  инкрустаций  на  горизонтальной  плоскости,  это 
нестандартный ход, прорыв. Так же как и интерес к живой человеческой натуре. 
Не только к человеческой: две другие накладки от сумочки, видимо, боковые, во 
всех  смыслах  выполненные  в  той  же  манере,  что  и  лицо  воина,  то  есть  рельефно-
мозаичной  (рис.  90),  несут  симметричные  изображения  двух  рыбок  (или  рыбы  и  ее 
зеркального отражения?) по обе стороны от вертикальной полосы – струи воды (?). Три 
накладки  составляли  декор  одного  предмета,  и  возможно,  между  образами  воина  в 
шлеме  и  рыбками  есть  какая-то  смысловая,  точнее  мифологическая  связь?  В 
скандинавских эпических сказаниях, уходящих своими корнями в эпоху Атли (Аттилы) 
и Нибелунгов (бургундских королей), известен эпизод, когда всесильный Один (Вотан) 
ловит зловредного божка по имени Локи, превратившегося в лосося и спрятавшегося в 
водопаде. Может быть это они? 
Погребение  в  Доманьяно  принадлежало  женщине  высокого  княжеского  или 
королевского рода (рис. 91),  украшения для которой были сделаны на заказ в одной из 
лучших мастерских Равенны, продолжавших свою работу и в конце V – начале VI веков, 

175 
 
после  прихода  в  Италию  остготов  под 
предводительством  Теодориха.  Теодорих, 
основатель  нового  королевства  тех  самых 
восточных  готов,  некогда  называвшихся 
грейтунгами,  затем  остроготами,  которые 
проделали  долгий  умопомрачительный  путь 
от  южных  берегов  Скандии,  к  берегам 
Днепра,  Крыма,  затем  на  Балканы  и  теперь 
наконец  дошли  и  до  Рима.  Эпические 
сказания, 
отраженные 
в 
ювелирных 
украшениях этой дамы, рождались буквально 
у  нее  на  глазах,  или  сочинялись  ее  дедами,  а 
из уст отцов перекочевали на декоративные (а 
может,  ритуальные)  пластины.  Изумленных 
римских  ювелиров  эти  рассказы  подвигли  на 
Рис. 91.                                                 создание новых, невиданных ранее нигде от 
Месопотамии  до  Испании,  образов,  воплотившихся  теперь  в  инкрустациях 
златокровного стиля.  
Италийское  королевство  вошло  в  историю  Темных  веков,  как  яркий  пример 
необычного  симбиоза  варварского  и  римского  начал.  Король  для  готов,  ставший 
законным  монархом  и  для  подданных-римлян,  поскольку  был  прислан  сюда 
императором,  искренне  стремился  стать  настоящим  «отцом  отечества»,  реставратором 
истинно  римской  славы,  традиций,  институтов  и  даже  отдельных  зданий.  Он 
покровительствовал  возрождению  искусства,  архитектуры,  литературы,  снова  начал 
созывать  Сенат  и  устраивать  цирковые  ристания.  Но  об  этом  лучше  почитать  в  трудах 
или исследованиях историков.  
Теодориху  Великому  принадлежат  слова  «Римлянин  жалок, подражая  готу,  готу 
же  полезно  подражать  римлянину»,  которые  тоже  можно  считать  своего  рода 
программой  национального  развития  или  «культурным  манифестом».  Очевидно 
поэтому,  и  еще,  конечно,  из-за  малочисленности  варваров-переселенцев  на  фоне 
огромного  массива  местного  романского  населения,  следов  собственной  самобытной 
культуры  остготов,  уходящей  корнями  на  Дунай  и  в  Северное  Причерноморье, 
сохранилось не слишком  много в Италии. Культурная ассимиляция, сдержать которую 

176 
 
были  призваны  законы,  запрещавшие  смешанные  браки  и  совместное  проживание 
римлян  и  варваров,  а  также  разница  в  вероисповедании  (почти  все  остготы  были 
арианами,  то  есть  еретиками,  с  точки  зрения  католиков),  тем  не  менее,  оказалась 
неизбежна.  Но  она  никоим  образом  не  смогла  повлиять  на  авторитет  дома  Амалов  во 
всем варварском мире. Во всем без преувеличения, и чтобы продемонстрировать это на 
конкретных  примерах,  рассмотрим  три  крайних  географических  точки  этого  мира  – 
Крым на востоке, Испанию на западе и Литву на севере. 
Готы, издавна жившие в Крыму (когда-то он был частью державы Германариха), 
были  родственниками  дунайских  остготов,  покинувших  Паннонию  в  488  г.  Теодорих, 
призывая их за собой, не просто хотел увеличить состав своего войска, но рассчитывал 
распространить свою юрисдикцию, как короля «всех восточных готов», на жителей этого 
далекого  полуострова  и  тем  самым  расширить  пределы  своего  будущего  королевства. 
Дело в том, что Крым, особенно его восточная и южная (горная) часть, на протяжении IV 
– VI столетий балансировал на политической арене Европы между Римской империей и 
варварскими племенами – гегемонами степей Причерноморья. Власть там несколько раз 
переходила  из  рук  местной  греческой  верхушки  то  к  римской  (византийской) 
администрации,  то  к  каким-нибудь  германским  или  сарматским  царькам.  Стабильная 
государственная  власть  имперского  образца  непрерывно  сохранялась  только  в 
Херсонесе.  Горный  Крым,  населенный  готами  и  тесно  связанный  в  культурном  и 
этническом отношении с городами на обоих берегах Боспора Киммерийского, в конце V 
в. снова обрел частичную независимость, чем и попытался воспользоваться Теодорих.  
Но его политическим планам не суждено было сбыться. 
Тем не менее, королевство Теодориха осталось главным культурным ориентиром 
для  германцев,  осевших  на  побережье  Понта,  ведь  вместе  с  их  уходом  в  Италию  туда 
переместился  и  главный  очаг  готской  культуры  и  самоидентичности,  доселе 
располагавшийся  на  Дунае.  О  тесных  связях  крымских  варваров  с  соплеменниками, 
жившими  в  Паннонии,  Мезии  и  Трансильвании  во  второй  половине  V  века, 
свидетельствуют  находки  из  женских  захоронений:  характерные  пряжки  с  орлиными 
головками,  в  том  числе  с  гранатовой  инкрустацией  (рис.  120),  и  фибулы  с 
высококачественным кербшнитным орнаментом, который в то время могли 

177 
 
 
 
Рис. 92. 
изготавливать  только  гепидские  и  остготские  ювелиры,  овладевшие  секретами  и 
материальной  базой  провинциально-римского  ремесла  Подунавья  (рис.  92).  Особое 
внимание  следует  обратить  и  на  вещи  в  технике  клуазоне,  среди  которых  выделяются 
дорогие  статусные  изделия  –  детали  отделки  парадного  оружия  –  имеющие,  скорее 
всего,  восточно-римское  происхождение  и  в  чем-то  перекликающиеся  с  шедеврами  из 
Апахиды  и  Турне  (рис.  65).  Владельцами  такого  оружия  могли  быть  выслужившиеся 
офицеры-готы, демобилизовавшиеся в Крым из византийских пограничных провинций.  
На рубеже V – VI веков протяженность 
этих  связей  резко  выросла,  но  их 
прочность,  однако,  не  ослабела.  Новые 
вариации 
старых 
«классических» 
разновидностей 
украшений, 
появившиеся у готов на новой родине, в 
Италии,  очень  быстро  проникли  и  в 
Крым, 
причем 
часто 
в 
очень 
изысканном исполнении  – с позолотой, 
с  тщательной  проработкой  резкости 
трехгранной  резьбы,  с  черненым 
бордюром  по  периметру  вещей  и      
Рис. 93.                                                              вставками настоящих гранатов (рис. 92).   

178 
 
Среди  вещей  попроще,  вероятно,  местного  производства,  но  явно  использующего 
привозные  образцы,  есть  варианты  фибул,  казалось  бы,  претендующие  на 
оригинальность (рис. 93), но внимательный анализ не оставляет сомнений в том, что два-
три дополнительных элемента и их нетрадиционная компоновка лишь неумело скрывают 
первоначальный  италийский  «канон».  Большая  часть  крымских  украшений  –  это 
подражания  и  даже  реплики  импортных  изделий,  выполненные  без  использования 
технических  приемов,  определяющих  конечную  степень  совершенства  предметов 
искусства  подобного  рода.  Но  следование  веяниям  законодателей  моды,  уже  тогда 
обосновавшихся  вокруг  Медиолана  и  Равенны,  -  налицо,  хотя,  строго  говоря,  просто 
модой называть это явление нельзя. 
Какие  явления  и  процессы  могли  стоять  за  экспортом  восточногерманских 
украшений из Италии, или как говорят специалисты, какова историко-культурная модель 
распространения  таких  вещей?  Ответ  на  этот  вопрос  можно  найти,  как  ни  странно, 
довольно далеко от  Апенинского полуострова  – в юго-восточной Прибалтике, в Литве. 
Его дает один интересный археологический памятник, не просто синхронный правлению 
Теодориха, но и связанный с этой исторической и королевской личностью самым тесным 
образом. Но сначала немного истории. 
Король  Италии,  назначенный  сюда  в  качестве  наместника  самим  императором, 
мог  с  полным  правом  претендовать  на  лидерство  во  всем  варварском  мире  Европы. 
Этому способствовало и его происхождение из эпического рода Амалов, и фактическое 
обладание наследием Рима и, как следствие, роль италийских остготов, как связующего 
звена  между  сокровищницей  римской  культуры  и  всеми  прочими  народами  Запада. 
Многие  германские  племена,  кстати,  в  большинстве  своем  готовы  были  признать 
гегемонию  Теодориха  и  весьма  охотно  завязывали  с  ним  династические  и 
дипломатические отношения. А те немногие, которые поначалу могли позволить себе не 
склонять  головы  перед  Амалом,  вскоре  ее  лишились.  Уже  в  первое  десятилетие  VI  в. 
остготы наголову разгромили сначала гепидов на Дунае, а затем отбросили сильнейшую 
армию франков, деморализованную после смерти не менее Великого, чем сам Теодорих, 
короля  Хлодвига.  Второе  десятилетие  VI  столетия  стало  периодом  максимального 
могущества  королевства  остготов,  границы  которого  расширились  настолько,  что 
поглотили и все Альпы, и южную Галлию, и некоторые из островов Средиземного моря, 
охранять  которые  вызвался  флот  неугомонных  вандалов,  тоже  ставших  союзниками,  и 

179 
 
даже  Паннонию,  исход  из  которой  состоялся,  как  казалось,  навсегда,  20  годами  ранее. 
Византия не смогла этому противостоять. 
Население  Рима  и  Равенны  готово  было  воздавать  своему  королю  чуть  ли  не 
императорские  почести.  Один  из  панегиристов  воскликнул:  «Слава  тебе,  неутомимый 
триумфатор, благодаря победам которого вновь возрождаются к жизни обескровленные 
части страны» (то есть Римской империи). В Константинополе оставили незамеченными 
и такие явные проявления конкуренции. 
Ближайшие  соплеменники  остготов  –  вестготы,  уже  давно  осевшие  в  Испании, 
стали естественными союзниками Теодориха буквально с первых его шагов по Италии: 
дружина  Алариха  II  фланговым  ударом  по  армии  Одоакра  в  489  г.  способствовала 
вторжению  завоевателей.  В  благодарность  Теодорих  не  только  выдал  замуж  за  этого 
короля  свою  старшую  дочь,  но  и  занял  его  сторону  в  кровавых  распрях  с  франками, 
постепенно вытеснявшими вестготов из Аквитании. Гибель Алариха II все же вынудила 
его  наследников  отказаться  от  притязаний  на  области  южной  Галлии,  но  Теодорих 
выиграл и здесь: часть этих земель досталась ему, и продвижение франков на юг было 
остановлено. Кроме того, неоспоримый авторитет Великого короля и отсутствие у него 
сыновей делали весьма заманчивой перспективу объединения двух королевств, Испании 
и  Италии,  под  властью  одного  монарха  –  Амала.  Им  мог  бы  стать  (и  вскоре 
действительно стал) внук Теодориха Аталарих, родившийся от брака другой его дочери 
Амаласунты  с  еще  одним  вестготским  претендентом  на  престол  Эвтарихом,  тоже  из 
царственного рода Амалов. 
Столь  тесные  культурные,  политические  и  тем  более  родственные  связи  двух 
народов и двух королевств не могли не отразиться и на том, что нас сейчас интересует 
больше всего. На ювелирном деле вестготской Испании.  
Большие инкрустированные фибулы в виде гордых орлов, впервые изготовленные 
на территории Италии для «княгини» из Доманьяно, стали образцом для парадного убора 
аристократок испанских готов. В захоронениях конца V и первой половины VI веков на 
Пиренейском  полуострове,  даже  в  могилах,  не  слишком  выделяющихся  своим 
богатством,  такие  застежки  являются  одним  из  наиболее  распространенных  типов 
украшений.  Иконография  этого  образа  в  испанском  исполнении  полностью  копирует 
остготские  экземпляры:  тот  же  горделиво  приподнятый  клюв,  такие  же  слегка 
приподнятые  короткие  крылышки  и  широкий  хвост,  аналогичное  сочетание  круглых 

180 
 
вставок-кабошонов  с  пластинами-ячейками 
геометрических 
форм, 
выделенная 
выступом  округлая  грудка  (рис.  94). 
Размеры и пропорции также идентичны, но 
вот  только  материал,  использованный  для 
изготовления 
находок 
из 
Испании, 
поскромнее.  Это  не  золото,  а  чаще  всего 
бронза,  иногда  позолоченная,  и  гранатовые 
пластинки в сочетании с цветным стеклом – 
красным, 
белым, 
синим. 
Структура 
женского  убора  –  сочетание  парных  фибул 
на  плечах  с  ожерельем  между  ними,  с 
большой  инкрустированной  пряжкой  на 
поясе  –  восходит  к  общей  восточно-
германской 
традиции 
и 
полностью 
идентична «княжескому» костюму остготов. 
 Столь  явное  сходство  наводит  на 
Рис. 94.                                                     мысль, что по крайнем мере часть подобных 
царственных  птиц,  превращенных  в  застежки,  могла  быть  изготовлена  там  же,  где  и 
фибулы из Доманьяно, то есть, скорее всего, в мастерских Равенны, где-то неподалеку от 
резиденций последних императоров и первых королей Италии. Вряд ли они прекратили 
свою работу с приходом Теодориха – любовь готов к золото-кровавому стилю не могла 
развеяться  по  дороге  из  Паннонии.  Новый  наместник  римского  императора  на  себе 
должен  был  испытать  все  плюсы  «гранатовой  дипломатии»  и  не  преминул  взять  ее  на 
вооружение, когда сам оказался в роли формального правителя Запада. Доказательством 
тому  могут  служить  аналогичные  фибулы-орлы,  сплошь  покрытые  альмандинами  в 
паутине  золотых  ячеек,  из  разных  мест  Западной  Европы.  Они  довольно  явственно 
материализуют  пути  налаживания  полувассальных  отношений  различных  германских 
племен (тюрингов, баваров, бургундов) с Равенной времен начала правления Теодориха. 
Но  интрига  заключается  в  том,  что  чуть  позднее,  в  период  всеобщего  расцвета 
италийского королевства, то есть в первой трети VI века, мы уже не находим здесь таких 
роскошных  вещей  в  стиле  клуазоне,  сопоставимых  по  уровню  художественного  и 
технического  мастерства  с  шедеврами  из  Доманьяно.  Лишь  отдельные  и  весьма 

181 
 
скромные  находки.  «Центр  тяжести»  перемещается  в  Испанию,  и  испанские  орлиные 
фибулы  наводят  нас  на  мысль,  что  связи  тамошних  ювелиров  с  мастерскими  Равенны 
носили самый непосредственный характер, заключающийся не просто в обмене опытом, 
а, возможно, в прямом переезде производственной базы из Италии на Пиренеи. Или же 
второе  поколение  мастеров,  подготовленное  еще  теми  мэтрами,  которые  когда-то 
прибыли  в  столицу  западно-римских  императоров  из Константинополя,  разъехалось по 
окрестным королевским дворам, либо было точно так же откомандировано Теодорихом 
еще  дальше  на  запад,  к  родственным  вестготам.  Мастерская  Равенны,  так  или  иначе, 
вскоре перестала проявлять себя. 
Испанские 
ювелиры, 
продолжив 
тиражировать 
больших  орлов  в  нескольких 
мало  отличающихся  друг  от 
друга  вариациях,  тем  не 
менее, 
реализовали 
и 
собственные  оригинальные 
художественные 
идеи, 
обогатившие 
стилистику 
европейского  клуазоне.  Для 
их 
воплощения 
были        
Рис. 95.                                                                               выбраны крупные поясные пряжки 
с  прямоугольным  щитком.  За  основу  взята  тоже  италийская  по  происхождению 
композиционная  схема  (в  свою  очередь  восходящая  к  провинциально-римским 
прототипам  IV  –  V  вв.),  дополненная  и  усложненная  гранатовыми  пластинами  и 
стеклами  в  мозаичных ячейках, покрывающих  сплошь  всю поверхность  предмета  (рис. 
95).  Сам  по  себе  абсолютно  калейдоскопический  принцип  передачи  простейших 
геометрических  элементов  был  впервые  реализован  вестготскими  мастерами  еще  в 
Галлии  на  серебряных двупластинчатых  фибулах  середины  V  в.  с  резным  декором.  На 
пряжках  Испании  близкая  по  своему  зрительному  эффекту  компоновка  разнообразных 
по  форме  и  размерам  вставок  усилена  четырехчастным  членением  всей  композиции 
внутри  прямоугольного  пространства  щитка,  с  выделенным  центральным  акцентом  – 
крупной  вставкой  или  отдельно  и  иначе  оформленным  микрополем  (рис.  95). 
Обогащенная  цветовая  гамма  и  орнаментальная  стилистика,  гармонирующая  с 

182 
 
геометрическими перегородками на фибулах-птицах, хорошо сочетаются и с пышными 
ожерельями,  свисающими  почти  до  пояса,  из  множества  разноцветных  стеклянных  и 
каменных  бус.  Среди  них,  кстати,  довольно  много  янтарных  –  дары  балтийских  волн, 
присланные  Теодориху  Великому  эстиями  и широко  разошедшиеся  среди  его  друзей  и 
союзников. 
Среди испанских пряжек есть отдельные великолепные образцы, исполненные в 
классической  золото-гранатовой  гамме  (рис.  95),  но  их  немного.  Большая  часть  – 
хорошая  работа  средней  руки,  тем  не  менее  вполне  достойная  занять  свое  место  в 
истории европейского клуазоне, особенно важное в культурно-географическом аспекте, 
как  крайняя  оконечность,  эдакий  «пиренейский  тупик»,  долгого  процесса  миграции 
этого  искусства  с  Ближнего  Востока  на  запад.  Но  тупик  отнюдь  не  стал  концом  этого 
пути во времени, развитие техники перегородчатой инкрустации продолжалось и здесь. 
Так, тонкие стеклянные вставки изрядно потеснили драгоценные альмандины, благодаря 
чему испанские икрустированные вещи стали ярче и многоцветнее, легче в исполнении, 
и, значит, дешевле и доступнее. Оказалось, что бронза в сочетании с мозаичным стеклом 
нескольких  оттенков  выглядит  тоже  достаточно  эффектно  и  привлекательно, хотя  и не 
столь царственно-величественно, как орлиные фигуры из золота и граната. 
В  западно-европейских  хрониках  V  –  VI 
веков 
часто 
фигурирует 
выражение 
«испанские 
самоцветы», 
которое 
сопровождает 
описание 
королевских 
драгоценностей  или  костюма  знатных 
вельмож.  Так,  испанскими  самоцветами 
была  украшена  портупея  меча  одного  из 
Меровингов. По всей вероятности, именно 
такая 
многоцветная 
гамма                       
Рис. 96.                                                          инкрустированных стеклом и гранатами 
изделий  вестготских  ювелиров,  заметно  выделяющая  их  среди  прочих  драгоценностей 
этого  времени,  как  правило,  двух-  или  трехцветных,  и  привела  к  появлению  особого 
обозначения  вещей  клуазоне  в  испанском  стиле  (рис.  96).  В  средние  века  испанским 
камнем называли андалузит. Но разработки месторождений этого камня начались только 
в X – XI вв. в Андалузии, и на вещах эпохи Переселения народов он ни разу не встречен. 
Поэтому других претендентов на звание «испанских самоцветов» в V – VI веках, кроме 

183 
 
разноцветного стекла, дополненного гранатами и янтарем, в королевстве вестготов, да и 
во всей Европе не было. 
Надо  отметить,  что  фибулы  в  виде  римских  орлов  были  доступны  не  для  всех 
знатных  дам  из  круга  варварской  родовой  аристократии.  Такие  вещи  указывали, 
вероятно, на довольно высокий социальный статус владелицы, а девицы рангом пониже 
довольствовались парадными застежками несколько иной разновидности. На их плечах 
 
Рис. 97. 

184 
 
сидели  не  гордые  птицы,  устремившие  свой  преданный  взгляд  на  лица  хозяек,  а 
украшения  попроще  –  бронзовые  или  серебряные  фибулы  –  пальчатые  или 
двупластинчатые  (рис.  97).  Точно  такие,  как  и  у  почти  всех  восточно-германских 
народностей  той  поры.  Очень  много  общего  можно  увидеть  на  фибулах  из  остготской 
Паннонии  и  Италии,  на  вещах  гепидов  Подунавья,  с  одной  стороны,  и  вестготов 
Испании, с другой. Даже подобные фибулы из Крыма – другой оконечности варварского 
мира – выглядят, как братья-близнецы испанских и италийских находок (рис. 123). Хотя 
нельзя  не  заметить,  что  качественный  орнамент  в  технике  кербшнита  у  вестготов, 
создававших еще в середине V в. настоящие шедевры, спустя столетие стал редкостью. 
Коль  скоро  мы  упомянули  Крым,  о  котором  чуть  позже  поговорим  подробнее, 
обратим внимание на то, как порою поразительно похожи друг на друга вещи именно из 
этих  двух,  отстоящих  друг  от  друга  на  2,5  тыс.  км,  регионов,  двух  полуостровных 
тупичков  варварского  мира  –  Испании  и  Таврии.  Отчасти  этот  феномен  можно 
объяснить  тем,  что  общий  очаг  сильнейших  культурных  влияний  находился  во  второй 
половине V в. посередине между этими крайними точками – на Среднем Дунае. Но есть 
и  ситуации,  которые  исключают  общий  источник  влияния,  поскольку  там  отсутствуют 
предметы, аналогичные крымским и испанским. Это значит, что связи внутри готского 
мира,  не  исключая  его  отдаленных  границ,  сохранялись  и  поддерживались 
целенаправленно и при Теодорихе Великом, и позже. Мы к ним еще вернемся. 
В  глазах  окружающих  Италийскую  державу  племен  Теодорих  выглядел 
действительно как  император,  равный  по  власти  и  достоинству  восточно-римскому,  но 
при  этом  свой,  «варварский».  Слухи  о  его  могуществе  и  благородстве  достигали  не 
только  Крыма,  но  даже  северного  Океана  и  балтийского  Янтарного  берега.  Там  жили 
эстии – племена собирателей янтаря, за собирательным этнонимом которых, данным еще 
античными географами, скрывались предки современных латышей, литовцев и конечно 
эстонцев.  Посольство  от  народа  эстиев  прибывает  ко  двору  Теодориха  в  Равенну  с 
богатыми  дарами  (легко  догадаться,  какими),  присягой  верности  и  надеждой  на 
«дальнейшее  сотрудничество».  Поразительно,  но  секретарь  короля,  историк  и  сенатор 
Кассиодор пишет ответное письмо вождю эстиев, даже не задумываясь, а читает ли тот 
по-латыни: «Мы сообщаем вам, что янтарь был принят с благодарностью… Ваши люди 
доложили, как эта легчайшая субстанция приносится к вашим берегам волнами».  

185 
 
     Известно,  что  «благодарность»  в 
международных 
отношениях 
эпохи 
переселения 
народов 
выражалась 
обычно  в  ответных  дарах,  которыми 
щедро 
вознаграждается 
и 
сама 
дипломатическая 
миссия, 
и 
ее 
отправитель  –  вождь  далекого,  но 
отныне  дружественного  племени.  К 
сожалению,  мы  не  знаем  точно,  кто 
именно  похоронен  в  богатой  могиле  в 
Литве,  -  сам  вождь  или  один  из  его     
Рис. 98.                                                            послов, доставивших на Янтарный берег 
подарки  и письмо  от  короля  италийских  остготов.  Но  подарки  эти  точно  из  Италии.  В 
захоронении  был  найден  длинный  меч  –  великолепная  римская  спата  в  парадных 
ножнах,  украшенных  инкрустациями  и  серебряным  наконечником,  с  портупейными 
пряжками  остготского  типа  –  с  резным  орнаментом  в  виде  спиральных  завитков  и 
«ласточкиным хвостом» на конце (рис. 98:1). Если мы вспомним, что примерно такой же 
императорский  подарок,  перевязь,  но  подороже,  лежал  и  в  гробнице  Хильдерика,  то 
догадаемся,  что  статусные  вещи  –  инсигнии  власти  –  получали  все  же  не  послы,  а 
вассальные  короли  и  князья,  как  подтверждение  и  признание  своего  положения  со 
стороны еще более высокопоставленных правителей. 
А  еще  послы  эстиев  стали  для  готов источником  информации  геополитического 
характера,  не  имеющей  правда  прямого  отношения  к  внешней политике  Теодориха,  но 
тем  не менее попавшей на страницы его государственных документов. Эстии сообщили 
не  только  о  том,  откуда  они  берут  янтарь,  но  и  том,  с  какими  народами  Скифии  они 
соседствуют.  И  оказалось,  что  их  могущественнейшим  соседом  по-прежнему  являются 
акациры, с которыми мы уже немного познакомились в Главе 3. Почему «по-прежнему», 
потому  что  в  середине  V  века  Аттила  нанес  тяжелое  поражение  этому  племени, 
пытавшемуся вести сепаратные переговоры с Константинополем. Спустя 70 лет акациры 
еще  оставались  fortissima,  как  выразился  Кассиодор,  и  были  известны  обитателям 
берегов  Балтики.  Но  Кассиодор  оказался  последним  из  историков  древности,  кто 
упомянул  имя  этого  народа.  Значит  вскоре,  в  середине  VI  в.,  что-то  в  очередной  раз 
сильно изменилось в Европе – в варварской Скифии и не только. 

186 
 

жүктеу/скачать 13,31 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: