Большая книга психоанализа. Введение в психоанализ. Лекции. Три очерка по теории сексуальности. Я и Оно (сборник)

самостоятельности, из своего честолюбия, которое видело свою первую цель в том, чтобы 
подражать отцу или превзойти его, из его нежелания второй раз в жизни взять на себя бремя 
благодарности. Порой возникает впечатление, будто у больного есть намерение показать, что 
врач не прав, дать ему почувствовать свое бессилие, одержать над ним верх, которое 
полностью заменяет лучшее намерение покончить с болезнью. Женщины для целей 
сопротивления умеют мастерски использовать нежное, эротически подчеркнутое перенесение 
на врача. При известной силе этой склонности пропадает всякий интерес к действительной 
ситуации лечения, не исполняется ни одно из обязательств, взятых на себя в начале его, а 
никогда не прекращающаяся ревность, а также горечь из-за неизбежного, хотя и осторожного 
отказа в ответном чувстве должны содействовать ухудшению личного отношения к врачу и, 
таким образом, исключить одну из самых могучих действующих сил анализа. 
Нельзя односторонне осуждать сопротивления этого рода. Они содержат много 
важнейшего материала из прошлого больного, воспроизводят его в такой убедительной 
форме, что становятся наилучшей опорой анализа, если их, умело используя технику, 
направить в нужное русло. Замечательно только то, что сначала этот материал служит 
сопротивлению и выступает своей враждебной лечению стороной. Можно также сказать, что 
это характерные свойства, установки Я, которые пускаются в ход для борьбы с изменениями, к 
которым мы стремимся. При этом узнаешь, как образовались эти характерные свойства в 
связи с условиями [возникновения] невроза в виде реакции против их требований, и узнаешь 
эти характерные особенности, которые иначе могут не проявиться или проявиться не в той 
мере и которые можно назвать латентными. 
У вас не должно также складываться впечатления, что в появлении этих сопротивлений 
мы усматриваем непредвиденную опасность для аналитического влияния. Нет, мы знаем, что 
эти сопротивления должны появиться; мы только бываем недовольны, если вызываем их 
недостаточно ясно и не можем объяснить их больному. Наконец, мы понимаем, что 
преодоление этих сопротивлений является существенным достижением анализа и той части 
работы, которая только и дает нам уверенность, что мы чего-то добились у больного. 
Прибавьте к этому, что больной пользуется всеми встречающимися во время лечения 
случайностями, чтобы помешать ему, любым отвлекающим от него событием, любым 
враждебным выпадом в адрес анализа со стороны авторитетного в его кругу человека, 
случайным или сопряженным с неврозом органическим заболеванием, что даже любое 
улучшение своего состояния он использует как повод для ослабления своего старания, и вы 
получите приблизительную и все еще не полную картину форм и средств сопротивления, в 
борьбе с которым проходит любой анализ. Я так подробно остановился на этом пункте, 
потому что должен вам сказать, что эти наши данные о сопротивлении невротиков 
устранению их симптомов легли в основу нашего динамического взгляда на невроз. Брейер и я 
сам сначала занимались психотерапией при помощи гипноза; первую пациентку Брейер 
всегда лечил в состоянии гипнотического внушения, в этом я вначале следовал ему. Сознаюсь, 
что тогда работа шла легче и приятнее, а также намного быстрее. Но результаты были 
непостоянны и сохранялись в течение непродолжительного времени, поэтому я в конце 
концов отказался от гипноза. И тогда я понял, что при использовании гипноза невозможно 
было понять динамику этих поражений. Это состояние как раз и не позволяло врачу заметить 
существование сопротивления. Оно отодвигало сопротивление на задний план, освобождало 
определенную область для аналитической работы и сосредоточивало его на границах этой 
области так, что оно становилось непреодолимым, подобно сомнению, возникающему при 
неврозе навязчивых состояний. Поэтому я имею право сказать, что подлинный психоанализ 
начался с отказа от помощи гипноза. 
Но если вопрос о сопротивлении так значим, то не следует ли нам выразить осторожное 
сомнение: не слишком ли многое мы объясняем сопротивлением? Может быть, действительно 
есть случаи неврозов, при которых ассоциации не возникают по другим причинам, может 
быть, доводы против наших предпосылок действительно заслуживают содержательного 
обсуждения, и мы поступаем несправедливо, так равнодушно отодвигая в сторону 

интеллектуальную критику анализируемого как сопротивление? Да, уважаемые господа, но 
мы нелегко пришли к такому выводу. Мы имеем возможность наблюдать каждого такого 
критикующего пациента при появлении и после исчезновения сопротивления. В процессе 
лечения сопротивление постоянно меняет свою интенсивность; оно всегда растет, когда 
приближаешься к новой теме, достигает наибольшей силы на высоте ее разработки и снова 
снижается, когда тема исчерпана. Если не допустить особых технических ошибок, то можно 
никогда не иметь дела с полной мерой сопротивления, на которое способен пациент. Таким 
образом, мы могли убедиться, что один и тот же человек в продолжение анализа бесчисленное 
множество раз то оставляет свою критическую установку, то снова принимает ее. Если нам 
предстоит перевести в сознание новую и особенно мучительную для него часть 
бессознательного, то он становится до крайности критичным, если он раньше многое понимал 
и принимал, то теперь эти завоевания как будто бы исчезли; в своем стремлении к оппозиции 
во что бы то ни стало он может производить полное впечатление аффективно слабоумного. 
Если удалось помочь ему в преодолении этого нового сопротивления, то он снова обретает 
благоразумие и понимание. Его критика, следовательно, не является самостоятельной, 
внушающей уважение функцией, она находится в подчинении аффективных установок и 
управляется его сопротивлением. Если ему что-то не нравится, он может очень остроумно 
защищаться от этого и оказаться очень критичным; но если ему что-то выгодно, то он может, 
напротив, быть весьма легковерным. Может быть, мы все не намного лучше; анализируемый 
только потому так ясно обнаруживает эту зависимость интеллекта от аффективной жизни, что 
мы во время анализа доставляем ему так много огорчений. 
Каким образом мы считаемся с тем фактом, что больной так энергично противится 
устранению своих симптомов и восстановлению нормального течения его душевных 
процессов? Мы говорим себе, что почувствовали здесь большие силы, оказывающие 
сопротивление изменению состояния; это, должно быть, те же силы, которые в свое время 
принудительно вызвали это состояние. При образовании симптомов происходило, должно 
быть, что-то такое, что мы, разгадывая симптомы, можем реконструировать по нашему опыту. 
Из наблюдения Брейера мы уже знаем, что предпосылкой для существования симптома 
является то, что какой-то душевный процесс не произошел до конца нормальным образом, так 
что он не мог стать сознательным. Симптом представляет собой заместитель того, что не 
осуществилось. Теперь мы знаем, к какой точке прилагается действие предполагаемой силы. 
Сильное сопротивление должно было направиться против того, чтобы упомянутый душевный 
процесс проник в сознание; поэтому он остался бессознательным. Как бессознательный, он 
обладает способностью образовать симптом. То же самое сопротивление во время 
аналитического лечения вновь противодействует стремлению перевести бессознательное в 
сознание. Это мы ощущаем как сопротивление. Патогенный процесс, проявляющийся в виде 
сопротивления, заслуживает названия вытеснения (Verdrangung). 
Об этом процессе вытеснения мы должны составить себе более определенное 
представление. Оно является предпосылкой образования симптомов, но оно выступает также 
как то, чему мы не знаем аналогов. Если мы возьмем, к примеру, импульс, душевный процесс, 
стремящийся превратиться в действие, то мы знаем, что он может быть отклонен, и это мы 
называем отказом или осуждением. При этом у него отнимается энергия, которой он 
располагает, он становится бессильным, но может сохраниться как воспоминание. Весь 
процесс принятия решения о нем проходит под контролем Я. Совсем иное дело, если мы 
представим себе, что этот же импульс подлежит вытеснению. Тогда он сохранил бы свою 
энергию и о нем не осталось бы никакого воспоминания, а процесс вытеснения совершился бы 
также незаметно для Я. Таким образом, это сравнение не приближает нас к пониманию 
сущности вытеснения. 
Я хочу сообщить вам, какие теоретические представления оказались единственно 
приемлемыми, чтобы придать понятию вытеснения большую определенность. Прежде всего, 
нам необходимо перейти от чисто описательного смысла слова «бессознательное» к 
систематическому, то есть мы решаемся сказать, что сознательность или бессознательность 

психического процесса является лишь одним из его свойств, которое может быть 
неоднозначным. Если такой процесс остался бессознательным, то это отсутствие сознания, 
быть может, только знак постигшей его судьбы, но не сама судьба. Для того чтобы наглядно 
представить эту судьбу, предположим, что всякий душевный процесс – здесь должно быть 
допущено исключение, о котором будет упомянуто ниже, – сначала существует в 
бессознательной стадии или фазе и только из нее переходит в сознательную фазу, примерно 
как фотографическое изображение представляет собой сначала негатив и затем благодаря 
позитивному процессу становится изображением. Но не из всякого негатива получается 
позитив, и так же не обязательно, чтобы всякий бессознательный душевный процесс 
превращался в сознательный. Иными словами: отдельный процесс входит сначала в 
психическую систему бессознательного и может затем при известных условиях перейти в 
систему сознательного. 
Самое грубое и самое удобное для нас представление об этих системах – это 
пространственное. Мы сравниваем систему бессознательного с большой передней, в которой 
копошатся, подобно отдельным существам, душевные движения. К этой передней примыкает 
другая комната, более узкая, вроде гостиной, в которой также пребывает и сознание. Но на 
пороге между обеими комнатами стоит на посту страж, который рассматривает каждое 
душевное движение в отдельности, подвергает цензуре и не пускает в гостиную, если оно ему 
не нравится. Вы сразу понимаете, что не большая разница – отгоняет ли страж какое-то 
движение уже с порога или прогоняет его опять за порог после того, как оно проникло в 
гостиную. Дело лишь в его бдительности и своевременном распознавании. Придерживаясь 
этого образного сравнения, мы можем разработать дальше нашу номенклатуру. Душевные 
движения в передней бессознательного недоступны взору сознания, находящегося в другой 
комнате; они сначала должны оставаться бессознательными. Если они уже добрались до 
порога, и страж их отверг, то они не способны проникнуть в сознание; мы называем их 

жүктеу/скачать 3,38 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: