дающий сексуальным неврозом. Все это никоим образом
не означает обоснования каких-либо табу или отрицания
свободы в сексуальной жизни. Однако свобода, которую
имеют в виду те, кто так много о ней г о в о р и т , — это в ко
нечном счете свобода делать бизнес с помощью так назы
ваемого просвещения. Мы все против лицемерия в вопро
сах сексуальной жизни, однако мы должны выступить
также против того лицемерия, которое творит «свобода»,
имея в виду деньги.
Вернемся теперь к экзистенциальному вакууму, к чув
ству отсутствия смысла. Фрейд писал в одном из своих
писем: «Когда человек задает
вопрос о смысле и ценности
жизни, он нездоров, поскольку ни того, ни другого объек
тивно не существует; ручаться можно лишь за то, что у че
ловека есть запас неудовлетворенного либидо». Я считаю
специфически человеческим проявлением не только ста
вить
вопрос о смысле жизни, но и ставить под вопрос су
ществование этого смысла. В частности, привилегией мо
лодых людей является демонстрация своей взрослости
прежде всего тем, что они ставят под сомнение смысл жи
зни, и этой привилегией они более чем активно пользу
ются.
Эйнштейн как-то заметил, что тот, кто ощущает свою
жизнь лишенной смысла, не только несчастлив, но и вряд
ли жизнеспособен. Действительно, стремление к смыслу
обладает тем, что в американской психологии получило
название «ценность для выживания». Не последний из
уроков, которые мне удалось вынести из Освенцима и Да
хау, состоял в том, что наибольшие шансы выжить даже
в такой экстремальной ситуации имели, я бы сказал, те,
кто был направлен в будущее, на дело, которое их ждало,
на смысл, который они хотели реализовать. Позднее аме
риканские психиатры получили этому подтверждение на
материале военнопленных, находившихся в японских, се
верокорейских и северовьетнамских лагерях. Не должно
ли то, что является верным по отношению к отдельным
людям, быть верно и по отношению к человечеству в це
лом? И не должны ли мы в рамках так называемых иссле
дований
проблем мира уделить внимание вопросу: не за
ключается ли единственный шанс человечества на выжи
вание в общей для всех задаче, в одном общем стремле
нии к одному общему смыслу?
Вспомним, с чего мы начали. У каждого времени свои
неврозы — и каждому времени требуется своя психотера-
36
пия. Теперь нам известно больше: лишь
регуманизирован-
ная психотерапия способна понять приметы времени — и
ответить на запросы времени. Лишь регуманизированная
психотерапия может справиться с деперсонализирующи
ми и дегуманизирующими тенденциями, повсеместно бе
рущими верх. Так можем ли мы дать сегодняшнему экзи
стенциально фрустрированному человеку смысл? Ведь мы
должны радоваться уже, если его у сегодняшнего человека
не
отнимают, внедряя в его сознание редукционистские
схемы. Достижим ли смысл? Возможно ли вновь оживить
утерянные традиции или даже утраченные инстинкты?
Или же был прав Новалис, заметивший однажды, что воз
врата к наивности уже нет, что лестница, по которой мы
поднимались, упала?
Попытка дать человеку смысл свелась бы к морализи
рованию. А мораль в старом смысле слова уже доживает
свой век. Через какое-то время мы уже не будем морали
зировать, мы онтологизируем мораль. Добро и зло будут
определяться не как нечто, что мы должны делать или со
ответственно делать нельзя; добром будет представ
ляться то, что
способствует осуществлению человеком
возложенного на него и требуемого от него смысла, а
злом мы будем считать то, что препятствует этому осу
ществлению.
Смысл нельзя дать, его нужно найти. Процесс нахо
ждения смысла подобен восприятию гештальта. Уже ос
нователи гештальтпсихологии Левин и Вертгеймер гово
рили о побудительном характере, присущем каждой от
дельной ситуации, в которой мы сталкиваемся с действи
тельностью. Вертгеймер зашел даже так далеко, что при
писал содержащемуся в каждой ситуации требованию
объективный характер. Адорно. впрочем, также ясно го
ворит: «Понятие смысла включает в себя объективность,
несводимую к деятельности».
Отличает нахождение смысла от восприятия гешталь
та, на мой взгляд, следующее: в отличие от восприятия
просто фигуры, которая бросается нам в глаза на «фоне»,
при
восприятии смысла речь идет об обнаружении возмо
жности на фоне действительности. И эта возможность
всегда единственна. Она преходяща. Однако лишь возмо
жность является преходящей. Если она уже осуществлена,
если смысл реализован, то это уже раз и навсегда.
Достарыңызбен бөлісу: