Эдит Ева Эгер, при участии Эсме Швалль-Вейганд Выбор

– Можно я уже задам четыре вопроса? – спрашиваю я, чтобы
разрядить угрюмую атмосферу. Такова моя роль в семье. Играть
миротворицу в ссорах. Между родителями, между мамой и Магдой.
Независимо от того, что творится за дверью нашей квартиры, – этого я
все равно не могу контролировать. Но в стенах нашего дома у меня
есть еще одна работа, которую мне нужно исполнить: как младшему
ребенку в семье мне полагается задавать четыре вопроса. Мне даже не
нужно открывать свою Агаду
[13]
. Я знаю текст наизусть. «Чем
отличается эта ночь от всех других ночей?» – начинаю я…
После трапезы отец обходит стол, целуя каждую из нас в лоб. Он
плачет. Чем отличается эта ночь от других ночей, мы узнаем еще до
рассвета.

Глава 2. То, что у тебя в голове
Они приходят в темноте. Они барабанят в дверь. Они орут. Это
отец впускает их или они вламываются к нам силой? Кто они –
немецкие солдаты или нилашисты? Ничего не могу разобрать в шуме,
который резко меня разбудил. Во рту еще сохранился вкус пасхального
вина. Солдаты врываются в спальню, объявляя, что нас забирают из
дома и куда-то переселяют. Нам разрешено взять один чемодан на
четверых. Мама тотчас начала собираться, а я никак не могу прийти в
себя и сойти с раскладушки, которая стоит в ногах родительской
кровати. Не успела я опомниться, а она, уже одетая, перерывает все на
верхней полке шкафа в поисках коробочки, где хранится Кларин
«чепец» – кусочек водной оболочки плода, или амнион, который, когда
родилась Клара, покрывал ее голову и лицо, словно шлем. Раньше
повитухи забирали амнионы и продавали морякам как оберег от
утопления. Мама боится класть коробочку в чемодан, упрятывает
поглубже в карман пальто – талисман на удачу. Не знаю, берет ли она
«чепчик» как оберег для Клары или для того, чтобы защитить всех нас.
– Скорей, Дицу, – торопит она меня. – Вставай, одевайся.
– Правда, в одежде твоя фигура особенно лучше не станет, –
шепчет Магда. Никакой передышки от ее поддразниваний. И как я
пойму, что пришло время по-настоящему бояться?
Мама уже на кухне, собирает остатки еды, кастрюли и сковородки.
Собственно, мы будем выживать две недели на припасах, которые она
сейчас собирается взять с собой: немного муки, немного куриного
жира. Папа ходит по спальне и гостиной, достает книги, подсвечники,
одежду, что-то откладывает. «Принеси пледы», – кричит ему мама.
Думаю, если у него был бы один птифур, он обязательно взял бы его в
дорогу, лишь бы только с радостью потом отдать его мне и увидеть
хоть на краткий миг удовольствие на моем лице. Слава богу, мама
более практична. Когда она была еще ребенком, то заменила мать
своим младшим братьям и боролась с голодом долгие месяцы горя. Бог
мне свидетель, – возможно, думает она, собирая вещи, – я никогда
больше не буду голодать. И все-таки мне хочется, чтобы она бросила
посуду, все эти вещи для выживания, вернулась в спальню и помогла
бы мне одеться. Я хотела, чтобы она хотя бы просто меня позвала.

Сказала бы, что надеть. Сказала бы не переживать. Сказала бы, что все
хорошо.
Солдаты громко топают сапогами, автоматами переворачивают
стулья. Быстрее! Быстрее! Вдруг я чувствую злость на маму. Она
спасла бы сначала Клару, а потом меня. Она с большей охотой будет
рыться в кладовке, чем возьмет меня за руку в темноте. Мне придется
в чем-то другом искать для себя опору и надежду. Несмотря на
прохладу темного апрельского утра, я надеваю тоненькое голубое
платье из шелка, то самое, которое было на мне, когда Эрик меня
поцеловал. Провожу пальцами по складкам. Завязываю узкий голубой
замшевый пояс. Я буду носить это платье, чтобы однажды его руки
снова обняли меня. В этом платье я буду оставаться желанной,
защищенной, готовой вернуть свою любовь. Если я буду дрожать, оно
будет эмблемой моей надежды, знаком того, что я вверилась чему-то
глубокому, лучшему. Я представляю, как Эрик и его семья тоже
одеваются и суетятся в темноте. Я чувствую, что он тоже думает обо
мне. Поток энергии заполняет меня от макушки до пальцев ног. Я
закрываю глаза и обхватываю себя ладонями, давая свету, оставшемуся
от этой вспышки любви и надежды, согреть меня.
Но уродливое настоящее вторгается в мой мир. «Где ванная?» –
один из солдат кричит на Магду. Моя любящая покомандовать,
саркастичная и кокетливая сестра съеживается под его свирепым
взглядом. Я раньше не видела, чтобы она чего-то боялась. Она никогда
не упускала возможности кого-то раздразнить и рассмешить. Ни
взрослые, ни любые начальники никогда не имели над ней власти. В
школе она не вставала, как положено, когда в класс входил учитель.
«Элефант», – однажды наш учитель математики, человек очень
невысокого роста, сделал ей замечание, назвав по фамилии. Моя
сестра встала на цыпочки и осмотрелась вокруг. Потом поглядела на
него: «Ой, вы там? А я вас не заметила». Но сегодня мужчины
вооружены. Она не делает резких комментариев, не отпускает
бунтарских язвительных замечаний. Она робко указывает на дверь
ванной вниз по коридору. Солдат отпихивает ее с пути. У него оружие.
Разве ему нужно как-то еще доказывать свое превосходство? Тогда-то я
начинаю понимать, что всегда может стать намного хуже. Что в
каждом мгновении есть потенциал насилия. Мы не знаем, когда и как
мы сломаемся. Но если делать, что тебе говорят, это может и не спасти.

– На выход. Быстро. Пришло время немного покататься, – говорят
солдаты.
Мама закрывает чемодан, и папа его забирает. Мама застегивает
свое серое пальто и первая выходит за командиром на улицу.
Следующая я, потом Магда. Но прежде чем мы подойдем к фургону,
который ждет нас у края тротуара, я оборачиваюсь, чтобы увидеть
папу, покидающего дом. Он стоит лицом к двери с чемоданом в руке, с
растерянным видом; путешественник-полуночник, хлопающий себя по
карманам, проверяющий ключи. Солдат выкрикивает оборванное
ругательство и резко открывает ногой дверь.
– Давай, – говорит он. – Взгляни напоследок. Полюбуйся.
Отец смотрит в темное пространство. На секунду он кажется
сбитым с толку, как будто пытается понять: солдат проявил
великодушие или жестокость? Затем солдат пинает его в колено, и
папа, хромая, идет к нам – к фургону, где сидят другие семьи.
Во мне смешались желание защитить родителей и сожаление, что
они больше не могут защитить меня. Эрик, – молю я про себя. – Куда

жүктеу/скачать 2,67 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: