Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
39 Я чувствовал, что успех затеи зависит от меня: мгновение обладало скрытым смыслом,
который надо было вылущить из него и довести до совершенства; нужно было сделать
определенные движения, произнести определенные слова – меня сокрушало бремя ответ-
ственности, я глядел во все глаза, я ничего не видел, я барахтался среди обрядов, которые
Анни придумывала тут же на ходу, и, словно паутинку, разрывал их своими грубыми рука-
ми. В эти минуты она меня ненавидела.
Конечно, я увижусь с ней. Я до сих пор уважаю и люблю ее всем сердцем. Я желаю,
чтобы другой оказался счастливей и ловчее меня в этой игре в совершенные мгновения.
«Твои чертовы волосы все портят, – говорила она. – Ну что прикажешь делать с ры-
жим мужчиной?»
Она улыбалась. Вначале стерлось воспоминание об ее глазах, потом об ее удлиненном
теле. Дольше всего я старался сохранить воспоминание об ее улыбке, потом, три года назад,
стерлось и оно. Недавно, когда я взял письмо из рук хозяйки отеля, оно вдруг вернулось:
мне показалось, что я вижу улыбающуюся Анни. Я и сейчас пытаюсь вспомнить ее улыбку,
мне нужно почувствовать всю ту нежность, что я питаю к Анни, – эта нежность здесь, ря-
дом, совсем близко, она вот-вот прорежется. Но нет, улыбка не возвращается – кончено.
Внутри у меня пустота и сушь.
В ночной кабачок зябко входит какой-то человек.
– Дамы-господа, приветствую вас.
Он садится, не снимая своего позеленевшего от времени пальто. Потирает одну о дру-
гую руки, переплетая длинные пальцы.
– Что вам подать?
Он вздрогнул, глядит беспокойным взглядом.
– Что? А-а, дайте мне «Бирр» с водой.
Служанка не трогается с места. По ее лицу, отраженному в зеркале, можно подумать,
что она спит. На самом деле глаза ее открыты – но это маленькие щелки. Такой уж у нее ха-
рактер, она не торопится обслужить клиента, она всегда должна поразмышлять над его зака-
зом. Ей надо представить себе бутылку, которую она сейчас снимет с полки над стойкой,
белую этикетку с красными буквами, густой черный сироп, который из нее польется, – она
словно бы пьет его сама.
Прячу письмо Анни обратно в бумажник: я взял от него все, что оно могло мне дать, –
мне не удается оживить женщину, которая держала его в руках, сложила, запечатала в кон-
верт. Возможно ли вообще думать о ком-нибудь в прошедшем времени? Пока мы любили
друг друга, мы не позволяли даже самому ничтожному из наших мгновений, самой пустяко-
вой из наших горестей отделиться от нас и остаться в минувшем. Запахи, звуки, оттенки
каждого дня, даже мысли, не высказанные вслух, – мы все удерживали при себе, и все оста-
валось живым; мы продолжали наслаждаться и мучиться всем этим в настоящем. Никаких
воспоминаний: беспощадная, палящая любовь – ни тени, ни уголка, где укрыться, куда от-
ступить. Три года, спрессованные воедино, составляли наше сегодня. Потому-то мы и рас-
стались: у нас не хватило сил выносить дальше такое бремя. А потом, когда Анни сразу, без
раздумий, бросила меня, три года рухнули в прошлое. Я даже не страдал, я был опустошен.
Потом время потекло дальше, и пустота стала разрастаться. Потом в Сайгоне, когда я решил
вернуться во Францию, все, что еще сохранялось от прошлого – чужеземные лица, площади,
набережные длинных рек, – все кануло в небытие. И теперь мое прошлое – громадный про-
вал. А мое настоящее – вот эта официантка в черной блузке, замечтавшаяся у прилавка, вот
этот человек. Все, что я знаю о своей жизни, мне кажется, я вычитал из книг. Дворцы Бена-
реса, терраса Прокаженного короля, храмы Явы с их огромными разрушенными лестница-
ми, когда-то на мгновение отразившись в моих глазах, остались там, на прежнем своем ме-
сте. Трамвай, проходящий по вечерам мимо отеля «Прентания», не уносит ведь на своих
стеклах отражения неоновых вывесок – на мгновение вспыхнув, он уходит прочь с темными
стеклами.
А человек неотступно меня разглядывает – это начинает меня раздражать. Такой коро-