Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
40 тышка и еще важничает. Официантка наконец решается его обслужить. Она лениво тянет
свою громадную черную руку, достает бутылку и приносит ее вместе со стаканом.
– Пожалуйста, мсье.
– Мсье Ахилл, – учтиво сообщает он.
Она, не отвечая, наливает ему спиртное. Вдруг он быстро отдергивает палец, который
прижимал к носу, и кладет обе ладони на стол. Он откинул голову назад, глаза его блестят.
– Бедная девушка, – холодно произносит он.
Служанка вздрагивает, я тоже; он сказал это непередаваемым тоном, с удивлением, что
ли, – словно произнес эти слова не он, а кто-то другой. Нам всем троим неловко.
Первой оправилась от смущения толстуха официантка: она лишена воображения. Она
с достоинством мерит взглядом мсье Ахилла – она прекрасно сознает, что может одной ру-
кой схватить его за шиворот и выкинуть вон.
– Почему это я бедная?
Он мнется. В замешательстве смотрит на нее, потом начинает смеяться. По лицу его
разбежались бесчисленные морщинки, он легко вертит кистями рук.
– Обиделась. Да я просто так сказал: «бедная девушка», к слову пришлось. Я ничего не
имел в виду.
Но официантка поворачивается к нему спиной и уходит за стойку – она всерьез оби-
жена. Он снова смеется:
– Ха-ха-ха! Да у меня просто вырвалось. Ну что поделаешь? Неужели рассердилась?
Рассердилась, – констатирует он, словно бы обращаясь ко мне.
Я отворачиваюсь. Он приподнял свой стакан, но пить не собирается – он удивленно и
смущенно щурит глаза. Можно подумать, он пытается что-то вспомнить. Служанка села за
кассу и занялась рукоделием. Все снова смолкло, но это уже не прежняя тишина. Вот и
дождь – он легонько стучит по матовым стеклам; если на улице еще остались дети в карна-
вальных костюмах, картонные маски размокнут и полиняют.
Служанка зажигает свет – еще только два часа, но небо совсем почернело, в такой тем-
ноте шить невозможно. Мягкий свет; люди сидят по домам, они, конечно, тоже зажгли лам-
пы. Они читают или смотрят в окно на небо. Для них… для них все иначе. Они состарились
по-другому. Они живут среди завещанного добра, среди подарков, и каждый предмет их об-
становки – воспоминание. Каминные часы, медали, портреты, ракушки, пресс-папье, шир-
мы, шали. Их шкафы битком набиты бутылками, отрезами, старой одеждой, газетами – они
сохранили все. Прошлое – это роскошь собственника.
А где бы я стал хранить свое прошлое? Прошлое в карман не положишь, надо иметь
дом, где его разместить. У меня есть только мое тело, одинокий человек со своим одиноким
телом не может удержать воспоминания, они проходят сквозь него. Я не имею права жало-
ваться: я хотел одного – быть свободным.
Маленький человек ерзает и вздыхает. Он совсем съежился в своем пальто, но время
от времени выпрямляется, обретая человеческий облик. У него тоже нет прошлого. Если хо-
рошенько поискать, можно, конечно, найти у родственников, которые с ним больше не
встречаются, фотографию какой-нибудь свадьбы, на которой он присутствует в крахмаль-
ном воротничке, рубашке с пластроном и с торчащими молодыми усиками. От меня, навер-
но, не осталось и этого.
Вот он опять на меня смотрит. Сейчас он со мной заговорит, я весь ощетинился. Ника-
кой симпатии мы друг к другу не чувствуем – просто мы похожи, в этом все дело. Он оди-
нок, как я, но глубже погряз в одиночестве. Вероятно, он ждет твоей Тошноты или чего-
нибудь в этом роде. Стало быть, теперь уже есть люди, которые меня узнают: поглядев на
меня, они думают: «Этот из наших». Ну так в чем дело? Чего ему надо? Он должен пони-
мать: помочь мы ничем друг другу не можем. Люди семейные сидят по домам посреди сво-
их воспоминаний. А мы, два беспамятных обломка, – здесь. Если он сейчас встанет и обра-
тится ко мне, я взорвусь.
Дверь с шумом распахивается – это доктор Роже.