ЧАСТЬ IX  ГЛАВА 32

ЧАСТЬ IX 

ГЛАВА 32 
Победа Семьи Корлеоне, достигнутая ценой крови, была окончательно
закреплена только через год путем долгих и хитроумных дипломатических
маневров. Но в результате Майкл Корлеоне стал общепризнанным главой
самой могущественной в стране подпольной империи. Год спустя он смог с
чистой совестью покинуть свою резиденцию в Лонг-Бич, продать усадьбу,
свернуть все дела и переселиться с семьей в Лас-Вегас. Оставалось
завершить разные пустяки — и все приближенные к Майклу и друзья
Семьи в последний раз собрались в Нью-Йорке. Им предстояло провести
месяц в усадьбе на Лонг-Бич. Пока Майкл заканчивал руководство делами,
Кей взяла на себя упаковку и отправку вещей.
Теперь, когда авторитет Майкла вошел в зенит, Клеменца
безболезненно отпочковался от Семьи, создав собственный синдикат.
Капитаном стал Рокко Лампеоне, доказавший на деле преданность и
высокий профессионализм. Альберту Нери поручили возглавить службу
безопасности в отелях и казино Невады, входящих в новый семейный
синдикат Семьи Корлеоне. Хейген раньше всех обосновался в Лас-Вегасе,
подготовил добрую почву для развития семейного бизнеса.
Говорят, время — лучший лекарь, оно залечивает любые раны. Конни
очень быстро помирилась с братом: неделю спустя после своего
возвращения в Лонг-Бич и истерики в гостиной Майкла она одумалась,
осознала ситуацию и явилась к брату с извинениями, умоляя Кей не верить
ее глупым речам, сказанным в запальчивости. Разве может быть хоть слово
правды в необдуманных воплях молодой вдовы? Горе свело ее с ума, Кей
должна понять это.
Собственно, вдовой Конни пробыла очень недолго. Не прошел еще
даже срок годового траура, как она обрела мужа, и место Карло в их
просторной двуспальной постели занял скромный молодой итальянец из
приличной семьи. Несмотря на свое прекрасное образование, он обретался
в должности секретаря в бывшей фирме «Торговый дом Дженко», но
теперь женитьбой на младшей сестре дона обеспечил себе карьеру и
полное благополучие.
Кей Адамс, ныне Корлеоне, к радости всего семейства супруга,
неожиданно перешла в католичество. Теперь оба мальчика росли под
благословением и покровительством Римского папы. Впрочем, сам Майкл
не слишком восторженно принял такой поворот событий. С его точки

зрения, детям было бы лучше расти протестантами, как принято в
большинстве нормальных американских домов.
Как ни странно, жизнь в Неваде пришлась Кей по вкусу. Ей
понравились западные пейзажи с их каменистыми пространствами,
красноватыми от глины каньонами и раскаленной под жарким солнцем
пустыней. После жары прохлада бассейнов дарила неземное блаженство,
поэтому даже жара полюбилась Кей. Мальчикам подарили пони, на
которых они охотно катались. У Кей, наконец, были не телохранители, а
обычная прислуга. И Майкл в Неваде жил вполне нормальной жизнью
богатого дельца: занимался строительной компанией, посещал местный
клуб, стал членом каких-то общественных комитетов, а его интерес к
политическим играм штата был окрашен совсем иными тонами, чем
закулисные интриги в Нью-Йорке под прикрытием вооруженных банд.
Впрочем, настоящего интереса к политике в Лас-Вегасе Майкл все же не
проявлял, предпочитая оставаться в стороне. Все-таки хорошо, что его
посетила мысль переселиться на Запад! И хорошо, что они оставляют свой
дом в Лонг-Бич, Кей уже не выносила его мрачные стены. Теперь она с
удовольствием занималась упаковкой и отправкой вещей, вкладывая в это
весь свой пыл и все желание поскорее уехать. Так выздоравливающий
торопится выписаться из опостылевшей ему больницы, чтобы забыть о
болезни, оставив ее позади. Новый дом в Лас-Вегасе Кей решила
устраивать по собственному разумению.
В последнее утро перед отъездом Кей, как обычно, проснулась чуть
свет, но на площади среди домов уже урчали автофургоны для перевозки
мебели: дневным рейсом вся Семья, включая маму Корлеоне, отбывала
навсегда в Лас-Вегас. Кей тихо, чтобы не потревожить мужа, вышла в
ванную, но когда вернулась, Майкл, приподнявшись на локте, уже курил
сигарету.
— Давно хочу спросить — с чего это ты так зачастила в церковь? — с
интересом проговорил он. — Ну, по воскресеньям, на праздники — это
святое, но чтобы каждое утро? Какого черта тебе это надо, скажи на
милость? Ты стала совсем, как моя мать, — он протянул руку и зажег лампу
на столике рядом с постелью. Кей упрямо натягивала на ногу чулок.
— Все новообращенные католики отличаются особым рвением, —
сказала она. — Они куда серьезнее относятся к обрядам, чем католики от
рождения.
Майкл испытующе посмотрел на нее и слегка усмехнулся:
— Вот как, — он коснулся рукой полоски теплой кожи над гладким
чулком.

Кей отпрянула.
— О, Майк, сегодня не надо — мне принимать причастие.
Он не стал настаивать, но Кей почувствовала, как сузились зрачки
мужа и каким пронизывающим стал его взгляд — «взгляд дона», как
определяла его она.
— Что ж тогда мальчишки растут в грехе, если ты столь ревностная
католичка? — поинтересовался он. — Им ты позволяешь пропускать
службы.
Кей смутилась.
— Ну, они еще успеют наверстать, потом, когда подрастут, — она
наклонилась, поцеловала Майкла и вышла из дома. Летнее утро обещало
жаркий солнечный день. На востоке розовели облака. Кей направилась
прямо к воротам, где в машине, закутанная в черный вдовий платок, ее уже
ждала свекровь. Теперь они каждое утро начинали с ранней мессы.
Кей приложилась губами к сухой морщинистой щеке мамы Корлеоне.
Та спросила с подозрением:
— Ты не завтракала сегодня?
— Нет, нет, — ответила Кей, усаживаясь за руль. Она однажды забыла,
что с полуночи до принятия святого причастия положено поститься, и
старушка каждый раз считал своим долгом напомнить ей о церковных
правилах. Получив ответ, мама Корлеоне удовлетворенно кивнула.
Церковь в утренних солнечных лучах выглядела маленькой и
беззащитной перед окружающими ее мирскими страстями. Внутри всегда
было прохладно и чуточку зябко. Витражи на сводчатых окнах не
пропускали солнечных лучей. Кей подала руку маме Корлеоне и они вместе
поднялись по белым каменным ступенькам в храм. Старушка прошла
вперед, к алтарю. Кей последовала за ней, но вперед пройти не решилась: в
ее душе робость мешалась с надеждой.
Стоя в прохладном полумраке, омочив кончики пальцев святой водой,
она медленно перекрестилась и приложила влажные пальцы к сухим губам.
Потом прошла на свое место, встала коленями на жесткий деревянный
настил за барьером. В ожидании, пока святой отец пригласит ее к
церемонии причастия, Кей склонила голову. Со стороны казалось, что она
усердно возносит молитвы. Но на самом деле ее мысли были заняты
совсем другим. Только здесь, под сумеречными сводами маленькой
церквушки, позволяла она себе задуматься о греховной, тайной жизни
мужа. Только здесь вспоминала события, произошедшие год назад, когда
Майкл воззвал к ее любви и доверию, чтобы пойти на откровенную ложь.
И она поверила этой лжи — поверила, что в смерти мужа своей сестры ее

Майкл неповинен.
Господи, зачем он солгал тогда!
На следующее утро она ушла из его дома — не из-за того, что он
совершил, а из-за того, что смог обмануть ее так ужасно. Она взяла с собой
сыновей и увезла их в Нью-Гемпшир, к своим родителям, никому не сказав
ни слова и, вероятно, не очень осознавая, какую цель преследует.
Майкл все понял лучше ее самой. Он в тот же день позвонил, а потом
недели на две оставил ее в покое. Но однажды возле дома семейства
Адамсов опять остановился черный лимузин с нью-йоркским номером. За
рулем сидел Том Хейген.
Часы, проведенные ею с Томом, были самые длинные и мучительные в
ее жизни. Они не стали беседовать в доме, а отправились на природу, в
лесок на окраине ее родного города.
Кей поначалу решила встретить его в штыки. Но роль независимой
гордячки не слишком подходила для нее.
— Майкл приказал тебе силой доставить меня? — вскинулась она на
Тома. — Что ж он тогда не прислал полную машину ребят, увешанных
автоматами? Им было бы проще справиться со мной.
Впервые она увидела, что Том вышел из себя.
— Не дури, Кей, — сказал он резко, — не изображай девицу из
подворотни. Вот уж не ожидал такой встречи, я думал о тебе лучше.
Пойдем прогуляемся, Кей.
— Пойдем, — согласилась она.
Некоторое время они молча шли между зеленых изгородей. Потом Том
Хейген спросил просто:
— Ты чего удрала-то?
Она обернулась к нему, пылая обидой:
— Он убил мужа своей сестры. И обманул меня. Я просила его стать
крестным отцом сына Конни. Он предал меня, из-за него я тоже
обманщица. Я не могу любить такого человека. И не хочу, чтобы у моих
сыновей был такой отец.
— Ты что-то не то говоришь, — сказал Том.
Настал черед Кей выходить из себя.
— Я знаю, что говорю. Он убил мужа Конни. Понимаешь? — она
сорвалась на крик. — И обманул меня…
Какое-то время они молча шли по все той же дороге. Наконец Хейген
сказал:
— Ну, положим, знать этого ты не можешь, это одни предположения.
Но допустим, что это так, — допустим, я говорю, а вовсе не подтверждаю,

что ты права. Но если бы это и была правда, я готов привести
неопровержимые доказательства, смягчающие вину Майкла.
— Тебе не идет быть адвокатом, Том, — снисходительно парировала
его слова Кей. — У тебя нет к этому таланта.
Том улыбнулся:
— Возможно, но ты все-таки выслушай меня. А если Карло
действительно продал Санни? Если он не случайно спровоцировал скандал
и избил жену, а его напарники прекрасно знали, по какой дороге Санни
ездит из Лонг-Бич? Ты не допускаешь, что Карло просто-напросто
заплатили за голову Санни? А если все было так, что тогда?
Кей не нашла ответа. Хейген продолжал:
— Дон не нашел в себе сил отомстить за смерть сына. Человек
благороднейший, он мучился до конца своих дней, но не мог решиться на
то, что должен был сделать. И передавая тяжкую ношу Майклу, дон знал,
что тот снимет грех с его души, возьмет вину на себя.
— Но столько времени уже прошло! — со слезами в голосе сказала
Кей. — Все уладилось. Они так хорошо жили. Почему нельзя было
простить Карло? Забыть и жить дальше.
Хейген сел прямо в траву под развесистыми ивами, окинул взглядом
зеленый и голубой пейзаж вокруг и сказал:
— Если б весь мир был так тих и прекрасен, как здесь, все было бы
возможно.
— Майкл теперь не тот человек, за которого я вышла замуж, —
проговорила Кей с обидой.
И услышала в ответ веселый смех Хейгена:
— Разумеется, не тот, иначе ты сейчас уже была бы молодой вдовой, а
его зарыли бы в землю. И вся любовь.
Кей посмотрела прямо в глаза Тому:
— Ты можешь объяснить все толком, черт вас всех возьми? Можешь
хоть раз в жизни поговорить со мной начистоту? Я уже знаю, что Майкл не
в состоянии быть откровенным с женой, но ты-то не сицилиец, Том, ты
можешь воспринимать женщину как человека и разговаривать на равных?
Некоторое время Том молча сидел на траве. Потом покачал головой в
раздумьи.
— Ты как-то неправильно судишь о Майкле. И не можешь понять того,
что я пытаюсь тебе внушить. Вот он солгал тебе, и ты готова на стенку
кидаться от злости. А разве Майкл не предупреждал, что нельзя
расспрашивать его о делах? Тебя злит, что он стал крестным отцом сына
Карло. Но ведь ты же заставила его сделать это. Между прочим, по всем

правилам он и должен был так поступить — классический прием, чтобы
усыпить подозрения, — Хейген мрачновато хмыкнул. — Но он-то не хотел,
не соглашался, пока ты не вынудила его. Ну, я достаточно доходчиво
объясняю? Ты довольна?
Кей сидела, не поднимая глаз.
— Могу говорить еще доступней. Ты, наверное, не знаешь, что сразу
после смерти дона Майкл был приговорен, его собирались убрать. И
знаешь, кто предал Майкла? Тессио. Значит, от Тессио необходимо было
избавиться. И от Карло тоже, потому что предательства прощать нельзя.
Майкл-то мог бы простить их обоих, но люди сами не забывают своего
предательства и именно поэтому опасны. Майкл был искренне привязан к
Тессио. Он любит сестру. Но он не выполнил бы свой долг по отношению к
Семье, к тебе и к твоим детям, ко всем, кто зависит от его силы и власти,
если бы отпустил грех предателям. Оставшись в живых, Карло и Тессио
постоянно представляли бы угрозу для всех нас.
У Кей по щекам катились слезы, и она их не вытирала.
— Майкл прислал тебя сюда, чтобы ты сказал мне все это? —
спросила она.
Хейген посмотрел на нее с нескрываемым удивлением:
— Ты понимаешь, что говоришь, Кей? Конечно, нет. Он послал меня
сюда, чтобы я сказал тебе: у тебя будет все, что ты захочешь, и ты можешь
жить так, как тебе вздумается, если только ты будешь заботливо
воспитывать его детей. Он сказал еще, — Хейген улыбнулся, — что ты —
его дон. Но это, конечно, шутка.
Кей коснулась рукой руки Тома:
— Так значит, ты не должен был говорить мне то, что сказал?
Хейген с минуту помедлил, точно сомневаясь, стоит ли договаривать
все до конца, и ответил серьезно:
— Ты так и не поняла, наверное. Если Майкл когда-нибудь узнает, о
чем мы говорили здесь сегодня, я погиб, — он еще помолчал, но договорил:
— Ты и дети — единственные на свете люди, кому он никогда не сможет
причинить вреда.
Еще добрых пять минут они тихо сидели рядом. Потом Кей встала,
Том поднялся следом. Почти у самого дома она спросила:
— Ты сможешь отвезти нас с мальчиками домой после ужина?
— Конечно, — ответил Том, — я для того и приехал.
А через неделю Кей попросила католического священника подготовить
ее для перехода в новую веру.
Из глубины купола возник и раскатился под сводами прозрачный

колокольный звон. Кей поднялась с колен и вместе с другими
причащающимися прошла к алтарю. Она истово сжимала перед собой
сомкнутые ладони. Священник словно вырос перед нею, она запрокинула
голову, чувствуя на языке тонкую хрустящую облатку тела господня.
Сейчас, пока облатка не растает во рту, она еще не отрешилась от мирских
дел и забот, от мыслей о себе и о детях. Но вот, наконец, благость снизошла
на ее душу: очищенная от всех грехов, смиренная и верующая, она
скрестила руки у алтаря, слегка расслабив мышцы ног, чтобы не уставали
колени. Теперь, свободная от суетных мыслей и желаний, полная надежды
укрепиться в своей вере, Кей Адамс-Корлеоне вознесла к небесам молитву
— как возносила ее каждый божий день с того дня, когда узнала об
убийстве Карло Рицци, — молитву о душе своего возлюбленного мужа
Майкла Корлеоне.