Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
больше, — тех самых индейских слов, которые услышал от него Бернард в ответ на просьбу выйти к
важному гостю — архипеснослову Кентерберийскому.
— Хани! Соне эсо це-на! — И, схватив репортера за плечи, повернул его задом к себе (зад ока-
зался заманчиво выпуклым), примерился и дал пинка со всей силой и точностью чемпиона-
футболиста.
Восемь минут спустя на улицах Лондона уже продавали новейший выпуск «Ежечасных радио-
вестей». Через первую полосу было пущено жирно: «Загадочный ДИКАРЬ ФУТБОЛИТ нашего кор-
респондента. СНОГСШИБАТЕЛЬНАЯ НОВОСТЬ».
«Что верно, то верно — сногсшибательная», — подумал репортер, когда по возвращении в
Лондон прочел заголовок. Осторожненько, морщась от боли, он сел обедать.
Не устрашенные этим предостерегающим ударом по копчику коллеги, еще четверо репортеров
— из ньюйоркской «Таймс», франкфуртского «Четырехмерного котинуума», бостонской «Фордиан-
ской науки», а также из «Дельта миррор» —явились в этот день на маяк, и Дикарь встречал их со все
возрастающей свирепостью.
— Закоснелый глупец! — с безопасного расстояния кричал ему корреспондент «Фордианской
науки», потирая свои ягодицы. — Прими сому!
— Убирайся! — Дикарь погрозил кулаком.
Ученый репортер отошел еще дальше и снова закричал:
— Прими два грамма, и зло обратится в нереальность.
— Кохатва ияттокяй! — послал ему в ответ Дикарь зловеще и язвительно.
— Боль — всего лишь обман чувств.
— Ах, всего лишь? — и Дикарь, схватив палку, шагнул к репортеру — тот шарахнулся к свое-
му вертоплану.
После этого Дикарь был на время оставлен в покое Прилетали, правда, вертопланы, кружили
любознательно над башней. Дикарь послал стрелу в самый нижний и назойливый. Стрела пробила
алюминиевый пол кабины, раздался вопль, и машина газанула ввысь со всей прытью, на какую была
способна. С тех пор вертопланы держались на почтительной дистанции от маяка. Не обращая внима-
ния на их зудливый рокот, сравнивая себя мысленно со стойким индейским женихом, не поддаю-
щимся кровожадному гнусу, Дикарь вскапывал свой огород. Позудев над головой и, видимо, соску-
чась, вертопланное комарье улетало; небеса на целые часы пустели, затихали, только жаворонок пел.
Было безветренно и душно, пахло грозой. Все утро он копал и теперь прилег отдохнуть на полу.
И внезапно им овладел образ Ленайны — реальной, в туфельках, нагой, осязаемой, благоуханной
«Милый! Обними же меня!» — зазвучало в ушах Блудница наглая! Ох, но обвившиеся руки, припод-
нявшиеся груди, приникшие губы! Вечность была у нас в глазах и на устах. Ленайна. Нет, нет, нет,
нет! Он вскочил на ноги и как был, полуголый, выбежал во двор. На краю пустоши кучно росли си-
зые можжевеловые кусты. Он грудью кинулся на можжевельник, хватая в объятия не бархатное же-
ланное тело, а охапку жестких игл. Тысяча острых уколов его обожгла. Он попытался вернуться
мыслью к бедной Линде, задыхающейся немо, к скрюченным ее пальцам, к диким от ужаса глазам
Линды Линды, о которой он поклялся помнить. Но по прежнему владел им образ Ленайны, которую
он поклялся забыть. Даже колющие, жалящие иголки можжевельника не могли погасить этот образ,
живой, неотступный «Милый, милый. А раз и ты хотел меня, то почему же…»
Бич висел на гвозде за дверью — на случай нового вторжения репортеров. Вне себя Дикарь
бросился к бичу, схватил, взмахнул. Узловато перевитая веревка впилась в тело.
— Шлюха! Шлюха! — восклицал он при каждом ударе, точно под бичом была Ленайна (и как
он яростно и сам того не сознавая желал, чтобы она явилась!), белая, горячая, душистая, бесстыжая
— Распутница! — И взывал в отчаянии: — О Линда, прости меня! Прости меня, Боже! Я скверный. Я
мерзкий. Я… Нет же, нет, шлюха ты, шлюха!
Из своего укрытия, хитро устроенного в лесу, метрах в трехстах от маяка, Дарвин Бонапарт,
самый искусный из репортеров — киноохотников за крупной дичью, видел все происходящее. Его
уменье и терпенье были наконец-то вознаграждены. Три дня просидел он внутри своего скрадка,
имеющего вид высокого дубового пня, три ночи проползал на животе среди утесника и вереска, пря-
ча микрофоны в кусточках, присыпая провода серым мелким песком. Трое суток жесточайших не-