РАЗДЕЛ III
CЕТЕВЫЕ СТРУКТУРЫ В ЯЗЫКЕ И КУЛЬТУРЕ
Гл
7
Я к
ете о
п
п
Семиотические основания сетей раскрываются через сильные и слабые
связи их элементов при взаимодействии. Например, моделировать отноше-
ния в сети можно на базе системы родства. Сильные связи в сети характери-
зуются отношениями наподобие семейных связей, в то время как слабые свя-
зи в сети напоминают межсемейные неродственные отношения. Структурные
и морфологические характеристики сетей, репрезентирующих различные
связи (прежде всего межличностные), рассматриваются с позиции размера,
плотности, степени взаимодействия, центральности, а также кластеризации.
Для изучения взаимодействия в сети исследователь стремится построить
матрицы отношений, учитывающих актуальные отношения в рассматривае-
мой ситуации, а также неактуализируемые связи избыточного типа. В рамках
связей внутри сети выделяются отношения различных порядков, которые оз-
начиваются по мере удаленности как зона первого порядка, зона второго по-
рядка и т. д.
Размер.
Так, житель островного государства Мальта Пьетро Кардона в
1968 г. определял зону первого порядка как состоящую из 1750 человек, с ко-
торыми он встречался или имел контакт в своей жизни. Они создавали соци-
альный универсум взаимодействия личности информанта. Для того чтобы
подсчитать степень такого взаимодействия, которое возможно с участием
Пьетро, а также независимо от него, необходимо построить матрицу 1750 на
1750. Если же подсчитать актуальные и потенциальные связи, возникающие в
отношении зоны второго порядка, т. е. лиц известных или неизвестных Эго,
но с которыми могут быть установлены связи, число становится просто ог-
ромным. Если каждый из контактов Пьетро из зоны первого порядка имеет
свою зону так же первого порядка, состоящую из 500 персон, то они способ-
ны способствовать его контактам с 875 000 граждан (в то время когда Мальта
имела население 314 000).
Плотность сети
может быть подсчитана простой формулой, которая
выражает отношение всех возможных связей относительно всех действи-
л
7.
Я к
ете о
п
п
105
тельных связей. Степень, с помощью которой подсчитывается индекс, когда
члены сети находятся в отношении друг с другом независимо от Эго, обра-
зующего сеть, называется плотностью сети. Следовательно, это в какой-то
степени индекс возможной потенциальной коммуникации между звеньями
сети и, таким образом, количество информации об Эго и других членах сети,
которое может обмениваться.
Степень взаимодействия
определяется средним числом отношений, в
которые вступает каждое лицо в той же сети.
В то же время сети
центрированы
вокруг Эго. Центральность — это
своеобразный индекс степени, в которое лицо вступает в отношении к членам
сети в специфической (неэгоцентрической) сети.
Кластеры
сети, формирующие сегменты сети, — это зоны с относительно
высокой плотностью [Boissevain, 1974: 36–48].
Таковы структурные индексы оценки сетей. Но в науке принципы, изло-
женные при описании сетей, экстраполируются на духовную область лин-
гвистики, теории культуры и права. Так, используя концепт сети, можно ис-
следовать неформальные социальные связи и построить модель
лингвистического изменения. В определенной степени эта задача может быть
перенесена на область исторической лингвистики.
Социолингвистика использует компаративный метод, когда сравнивают-
ся языки различных индивидуумов и групп. Как правило, различия фиксиру-
ются на микроуровнях языковой деятельности, а не в макроуровнях.
В социолингвистическом анализе наблюдение изменений сужается до срав-
нения индивидов по возрасту и полу, стилистическим вариациям и социаль-
ным группам. Вскрытые синхронные вариации могут затем быть прослежены
в исторической перспективе. Свидетельства, например, о речи сообществ XIX
и XX столетий помогают установить тенденции развития исторических изме-
нений. Таким образом, становится возможным проследить как лингвистиче-
ские, так и социальные воплощения подобных изменений. Можно опреде-
лить ограничения, накладываемые системой праязыка на возможности
изменения языка, а также оценить возможные социальные мотивации на-
блюдаемых изменений. Исследование социальной мотивации устанавливает
важную часть любого возможного изменения. Cледовательно, в оценку за-
кладывается исследование стратегии говорящих.
В результате предметом исследования могут быть как небольшие микро-
изменения в определенных социумах, так и макропроцессы, протекающие в
масштабе всего языка. Так, в 1860 г. Дэвид Пэтерсон установил, что в англий-
ском языке /а/ переходит в /
ε
/ после задненебных согласных /k, g/, а Грегг в
106
дел
III.
ете е
т укту
ке
кул ту е
1964 г. привел список, в котором это правило действует вне зависимости от
последующих согласных. Социолингвисты XX столетия, исследовавшие эту
проблему на примере жителей Белфаста, засвидетельствовали, что говорящие
не прибегают к подъему языка после /g/, а после /к/ это правило вариативно.
Исследователи тестируют приемлемость вариаций, наблюдавшихся в XIX в.
в рамках сетевых отношений говорящих на английском языке. В результате
анализа сетевых преобразований делается вывод о том, что же представляет
собой историческое изменение. Поэтому ученые определяют следующие три
базовых вариации:
1)
инновация говорящего не выходит за рамки его личной практики го-
ворения;
2)
инновация говорящего выходит за рамки его практики и становится
употребимой в сообществе, с которым он контактирует, но не распространя-
ется дальше;
3)
инновация говорящего может распространяться на практику говоре-
ния сообщества, членом которой он является, и потом последовательно рас-
пространиться в других сообществах, имеющих связи с упомянутым выше
сообществом. Когда результаты такого процесса фиксируются, мы имеем
право судить о том, что эти результаты возникли на базе «лингвистического
изменения». Набор возможных сообществ, посредством которых распро-
страняется новация, в принципе не определен, и хотя лингвистические и со-
циальные ограничения при изменениях могут быть конкретизированы, пре-
делы возможных ареалов распространения новации не могут быть с
точностью определены [J. Milroy, L. Milroy, 1985: 339–384].
По своей сути наблюдаемая лингвистическая новация устанавливается в
рамках вышеприведенных индексов сетевой коммуникации. Однако сетевой
принцип может транслироваться и на макроявления всей индоевропейской
компаративистики. Так, наиболее распространенный в настоящее время под-
ход в реконструкции культурных феноменов на лингвистической основе ос-
новывается не только на принципе центрированности реконструкции. Если
ранее в науке доминировала тенденция «монолитного моногенезиса» от цен-
трального языка-реконструкта, то сейчас набирает силу возможность конста-
тации поликефальности индоевропейской языковой семьи (т. е. наличие в се-
ти нескольких центров). Ср.: «Однако, в отличие от надежности
реконструкции индоевропейских архетипов — названий предметов матери-
альной культуры (денотативная лексика) реконструкция мировоззренческих
лексем зачастую сталкивается с весьма подвижным материалом, различаю-
щимся не только в ареальных, но и близкородственных традициях» [Степа-
л
7.
Я к
ете о
п
п
107
нов, Проскурин, 1993: 16]. Мы обращаем внимание научного сообщества на
возможную поликефальность индоевропейской сети языков, на особую кла-
стеризацию германских языков с точки зрения их фонетических особенно-
стей. Так, сама индоевропейская сеть рассматривается нами не как центриро-
ванная вокруг единого языка-реконструкта, а как сетевая конструкция с
несколькими центрами — т. е. как некоторое поликефальное уложение.
Существуют языковые семейства с цепевидным или кирпичевидным
членением. Таковы, например, славянские языки
.
Славянские языки связаны
цепевидно, и связи между ними реализуются опосредованно через переход-
ные диалекты. Однако далее такие отношения прерываются, и такое преры-
вание предстает в виде кирпичевидных конструкций, описанных Трубецким.
Характер связей в сети индоевропейских языков свидетельствует о полике-
фальности сетевой структуры, а именно о наличии сетевой структуры. Такая
индуктивная историческая и доисторическая реконструкция прототипов
(или архетипов) всегда несет в себе дополнительные выгоды, поскольку само-
стоятельные элементы из разных языков и культур обретают индивидуаль-
ную значимость, после того, когда уже доказана индуктивная гипотеза. Такой
сетевой подход к материалу, чтобы быть плодотворным, нуждается в широ-
ком и глубоком охвате материала в нескольких измерениях и достаточном
подобии и различии, позволяющем делать как позитивные заключения, так и
осуществлять контроль над отсеивающимся материалом. Наше исследование
тематической сети языка также допускает новый взгляд на проблему цен-
тральности (англ.
centrality
) в аспекте культуры, поскольку нами устанавливает-
ся факт наличия в языке и культуре некоторого центра, состоящего из аутоопе-
раторов, т. е. означенных ценностей, находящихся во владении каждого
индивидуума, и перформативных ядер культуры. На периферии расположе-
ны метаоператоры, раскрывающиеся через передачу отношений наблюдателя.
Так возникают цепочки: вера — религия, закон — право.
Языки и культура предстают в виде сетевого образования, содержащего
перформативное ядро как ценность, способную порождать метаописания, ко-
торые, в свою очередь, могут рассматриваться субъектами как ценности вто-
рого порядка. С одной стороны, в центре языка и культуры находятся явные
и неявные перформативы, трансформируемые в метаоператоры ритуалов.
Ср. перформатив
Я клянусь
, но метаоператор-констатив
Он клянется
.
Ритуальные матрицы культуры, как правило, содержат преформативные
комплексы, описанные в свое время Джоном Остином (см. ниже). Такие пер-
формативные ядра ни истинны, ни ложны, т. е. их нельзя отрицать, они обла-
108
дел
III.
ете е
т укту
ке
кул ту е
дают конституирующей силой. Ср. библейский перформатив «И сказал бог: да
будет свет. И стал свет».
Также центрированы сетевые отношения древнего международного пра-
ва. Древний мир имеет определенные локализации, в которых мы наблюдали
различные отношения между элементами. Например, право государств Древ-
ней Индии центрировано относительно оси мирового круга (мандалы). Но
оно (это право) изолировано от локусов Древней Греции и Рима, где также
действует свое локальное межгосударственное право. В современных между-
народных отношениях, наоборот, преобладают сетевые отношения с несколь-
кими взаимодействующими центрами силы (например, право Евросоюза,
право СНГ и т. д.). Однако поликефальность современного международного
права берет свое начало в центрированных локализациях Древнего мира. Ре-
зюмируя сказанное, отметим, что существующее в социологии определение
сети может иметь специфическую аппликацию при исследовании духовной
культуры. Семиотические основания такого подхода просты: сеть или сетевая
структура с определенными точками напряжения создает идеальную модель
для анализа духовных процессов.
Сетевой принцип в языке имеет воплощение в типах связей в языках
родственных, принадлежащих одной семье. Так, происхождение индоевро-
пейских языков из вероятно существовавшего праязыка, согласно одной из
версий генезиса индоевропейской семьи (так называемая концепция родо-
словного дерева), сохраняет в исторической перспективе тип связей с централь-
ным элементом — индоевропейским праязыком, — трансформирующимся в ре-
зультате дивергентных циклов развития в исторические индоевропейские
языки, которые иногда рассматриваются с позиций «волновой теории» Иоган-
неса Шмитта.
На исторической плоскости конкретных периодов развития языков при-
сутствует два типа связей: цепевидные и кирпичевидные, открытые Н.С. Тру-
бецким. Оставляя в стороне гипотезу единого индоевропейского праязыка,
обратимся к пионерскому утверждению Н.С. Трубецкого о типах связей в ин-
доевропейской семье. «…Языковое семейство может быть продуктом чисто
дивергентного или чисто конвергентного развития, или, наконец, продуктом
сочетания обоих типов развития в разных пропорциях. Критериев, вполне
объективно указывающих на то, какому именно типу развития обязана своим
происхождением данная группа языков, по-видимому, нет или почти нет. Для
семейств, состоящих из языков настолько близких, что почти все словарные и
грамматические элементы каждого из этих языков находятся (с закономер-
ными звуковыми изменениями) во всех или в большинстве других языков то-
л
7.
Я к
ете о
п
п
109
го же семейства — для таких семейств чисто дивергентное развитие, конечно,
более вероятно, чем чисто конвергентное. Быть может, некоторые указания
можно почерпнуть и из внутреннего членения данного языкового семейства.
Существуют языковые семейства с сетевидным (или цепевидным) членением.
Таковы, например, славянские языки. Здесь почти каждый язык является как
бы связующим звеном между двумя другими, и связь между соседними язы-
ками осуществляется переходными говорами, причем нити связи тянутся и
поверх границ, между группами […] Однако при сопоставлении славянских
языков с прочими индоевропейскими это цепевидное членение прекращается.
Не подлежит сомнению, что из всех других индоевропейских языков ближе
всего к славянским стоят языки балтийские (литовский, латышский и вы-
мерший древнепрусский). Вместо цепевидного членения здесь имеется иной
тип членения, который можно было бы назвать кирпичевидным. И, возмож-
но, что эти разные типы членения групп “родственных” языков связаны с
разными типами возникновения этих групп, то есть, что цепевидное члене-
ние развивается при преобладании дивергенции, а кирпичевидное — при
преобладании конвергенции» [Трубецкой, 1987: 48].
В результате такого предположения у исследователя должен остаться
шанс множественного выбора принципа устройства языковой семьи. Посту-
лируемый нами, вслед за идеями Н.С. Трубецкого, сетевой принцип как неко-
торое целое с характерными для индоевропейской системы членениями це-
певидного и кирпичевидного типа предполагает однозначный отход от
ригидности трактовки центральности. Индоевропейская семья вполне может
претендовать на поликефальность в своей структуре, т. е. предположительно
допускается существование нескольких центров развития. Так, романские
языки являются ярким примером дивергентного развития из одного языка
основы — латинского языка. Однако наряду с ними имеется ареальный центр,
лишь отчасти содержащий романские элементы (так называемый в термино-
логии Н.С. Трубецкого полуроманский албанский язык). Следовательно, до-
пустимо предположить существование независимого гипотетического центра
со своим кластером связей. Как указывает Н.С. Трубекцкой, «но если бы в
распоряжении ученых находилось только несколько “полуроманских” языков
вроде албанского, то, применяя к этим языкам сравнительный метод, выра-
ботанный индоевропейским языковедением, пришлось бы восстанавливать
“праязык”, причем нероманские элементы этих языков пришлось бы либо ос-
тавлять необъясненными, либо объяснять их при помощи сложных и искус-
ственных комбинаций, которые непременно отразились бы на восстановлен-
ном “праязыке” [Там
же: 47]. Таким образом, сетевой принцип
110
дел
III.
ете е
т укту
ке
кул ту е
индоевропейского языкознания в большей степени учитывает в настоящее
время вероятную поликефальность системы. Центральный элемент сети (а их
может быть несколько) может остановиться в своем развитии, как бы застыть,
и допускать совсем иной тип эволюции, чем дивергентное движение от цен-
тральной оси. Албанский язык в примере Н.С. Трубецкого лишь один из ве-
роятных претендентов. Конвергентные связи не менее значимы в определе-
нии источников развития других индоевропейских языков, например
древнегерманских. Наличие нескольких центров развития предполагает
сближения между ними кирпичевидного типа. Такое положение вещей ин-
туитивно ощущается индоевропеистами при обсуждении проблемы индоев-
ропейского консонантизма. Так, в реконструкциях фонетических систем со-
гласных индоевропейского праязыка действует несколько фонетических
ресурсов реконструкции — традиционная «санскритизированная» реконст-
рукция XIX в. и обновленная переосмысленная ретроспектива Гамкрелидзе –
Иванова – Хоппера. Восстановление консонантизма индоевропейского языка
в обеих системах исходит из наличия единого центра, ресурса, который по-
зволяет объяснить поливариантность звуковых соответствий. Переход от
традиционной системы к реинтерпретированной системе позволяет по-
новому осмыслить гипотетическую фонетическую систему индоевропейского
праязыка.
Нисколько не сомневаясь в действенности обеих реконструкций, по-
скольку каждая обладает объяснительной силой, заметим, что в области на-
учной реконструкции вообще должна допускаться возможная поликефаль-
ность, т. е. допущение нескольких центров. От традиционной системы,
реконструируемой на базе санскрита, индоевропеистика приходит к реинтер-
претированной системе с новыми центрами силы. В сознании исследователя
обе системы реконструкции как бы совмещаются в виде интенсиональных
полей, и старые дивергентные законы традиционной системы требуют как бы
новой интерпретации на базе предполагаемых ныне конвергентных и дивер-
гентных движений системы от предполагаемого центра (центров). Реинтер-
претированная система надстраивается над традиционной «санскритской» и
по-новому объясняет движение фонем. Сетевой принцип, опираясь на кон-
цептуальную значимость центральности, действует в обеих интерпретациях.
Проблема центральности (
centrality
) в сети — это проблема, предполагающая
существование единого сетевого образования. Такую сеть формируют класте-
ры, осложненные связями: цепевидными или кирпичевидными.
Так, в классической системе реконструкции закон Гримма о так называе-
мом передвижении согласных в индоевропейских языках опирается на цепе-
л
7.
Я к
ете о
п
п
111
видную связь консонантных звуков в индоевропейских языках.
В реинтерпретированной системе переосмысленный закон Гримма, наоборот,
свидетельствует о кирпичевидной, ступенчатой связи консонантизма герман-
ских языков с остальными индоевропейскими языками, поскольку в новом
кластере центр германского консонантизма максимально приближен к ядру
системы, но независим от последнего. Таким образом, последние исследова-
ния отрицают наличие передвижения, т. е. связь цепевидного характера во
всей системе в целом. Какая же из стратегий принимается нами за ту, которая
отражает реальность? По своим характеристикам связи могут быть сильные и
слабые. Классическая система реконструкции строилась на восстановлении
индоевропейского консонантизма на сильных связях (наподобие связей род-
ства в пределах одной семьи). Реинтерпретированная система учитывает сла-
бые связи индоевропейской семьи с другими семьями (межсемейные связи).
Например, картвельской. Как известно, именно слабые связи в сети могут
оказаться наиболее активными в исторической перспективе.
Приведение традиционно постулируемой системы консонантизма индо-
европейского языка в соответствии с данными языковой типологии, как син-
хронной, так и диахронической, заставляет ее пересмотреть и реинтерпрети-
ровать как систему с тремя фонемными сериями, противопоставляемыми
как: I глоттализованная, II звонкая, III глухая (придыхательная) со звонкими
и глухими смычными фонемами, проявляющимися позиционно в форме ас-
пирированных и соответствующих неаспирированных вариантов:
Традиционная система
>
Реинтерпретированная система
I II
III
I II
III
(b)
bh
p (p’)
b
[h]
p
[h]
d dh
t t’ d
[h]
t
[h]
g gh
k k’
g
[h]
k
[h]
«В такой интерпретации трех серий общеиндоевропейских смычных по-
лучает естественное функционально-фонологическое объяснение целый ряд
фактов языковой структуры, непонятных и типологически необъяснимых с
точки зрения традиционной модели общеиндоевропейского консонантизма
(как, например, отсутствие лабиального
b
в фонологической системе в клас-
сической интерпретации, отсутствие глухих придыхательных при наличии
звонких придыхательных; ограничения, накладываемые на структуру корня и
др.)» [Гамкрелидзе, 2005: 12].
112
дел
III.
ете е
т укту
ке
кул ту е
В результате реинтерпретации германский консонантизм по-новому
встраивается в схему эволюции индоевропейских языков. Траектория разви-
тия индоевропейских языков ставит германские языки ближе к ядру индоев-
ропейских языков, а открытое Гриммом передвижение фиксируется как об-
ратное отношение, объясняемое уже не как передвижение, а как некоторое
застывшее состояние древнегерманской системы консонантизма по отноше-
нию к дивергентным цепевидным отношениям других индоевропейских
групп и языков. Таким образом, возможно, германские языки являются од-
ним из независимых центров древнего индоевропейского мира, изначально
ориентированными на конвергенцию с остальной системой.
В то же самое время базовое соотношение фонем в древнегерманских
языках, очевидно, является цепевидным. Неслучайно, что в качестве исход-
ного пункта традиционной системы Э. Прокош [1954] принимает не звонкие
придыхательные, а слабые глухие спиранты и стремится представить весь ряд
последовательных фонетических изменений следующим образом (см. [Степа-
нов, 2004: 194]):
I Догерманский θ (-dh) > ð — греч. Θύρα: герм. *
ðurā
(англ.
door
‘дверь’)
II Германский
до н. э. t > t' > þ — лат.
trēs
: гот.
Þreis
, англ.
three
‘три’
III
Германский
«закон Вернера» — þ > ð — греч. πατήρ: гот.
faðar (пишется
fadar
)
IV Германский
d > t — лат.
edō
: гот.
itan
, англ.
eat
‘есть, ку-
шать’
V Промежуточный
ð > d — герм. *
ðura
: гот.
daur
; гот.
faðar
; др.-
англ.
fæder
VI Верхненемецкий t >
— гот.
itan
: др.-в.-нем.
e
an
VII Верхненемецкий d > d
̣
> (> t) — гот.
daur
: др.-в.-нем.
dor
,
tor
VIII «Немецкий»
Þ > p — гот.
þreis
: др.-в.-нем.
dhrī
(Исидор)
IX «Немецкий»
ð > d — др.-в.-нем.
Dhrī
>
drī
Из таблицы Прокоша следует важное заключение о векторе развития
древнегерманского консонантизма. Цепевидные связи системы древнегер-
манских диалектов — это несомненный результат фонетических процессов,
имевших место в историческое время древнегерманских языков. Однако не-
обходимо поставить под сомнение постулат традиционной «санскритской»
системы о переходе глухих в глухие предыхательные с последующим образо-
л
7.
Я к
ете о
п
п
113
ванием в спиранты /f/, /θ/, /x/. Глухие спиранты представляют собой обособ-
ленную в эволюционном плане группу согласных, развившихся уже согласно
реинтерпретированной системе непосредственно из глухих смычных приды-
хательных, т. е. третьей серии согласных реинтерпретированной системы. Об
этом косвенно свидетельствует редкое присутствие звука p в исконных гер-
манских словах. Кроме того, нет вполне убедительных примеров передвиже-
ния группы глухих смычных в глухие спиранты, минуя этап глухих придыха-
тельных. Данное соответствие /p/, /t/, /k/ — /f/, /θ/, /x/ целесообразно
представлять как результат конвергентных процессов в системе, т. е. сближе-
ние по линии разрыва в системе глухие смычные: глухие фрикативные, по-
скольку вероятно древнегерманский диалект уже отделился к тому времени
от ядра индоевропейской системы, когда обозначилось такое соответствие.
Группа глухих смычных /p/, /t/, /k/ для древнегерманских представляет про-
блему в связи c отсутствием переходов, например, /t/ в /θ/ в следующих при-
мерах:
Достарыңызбен бөлісу: |