Язык, культура, право

136
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
Обнаруженные в свое время Н.С. Трубецким типы связей языковых эле-
ментов являются базовыми для гуманитарного пространства культуры. Язык, 
и в особенности его фонологическая система, обычно используется при моде-
лировании культурных пространств. Языковая модель берется в качестве 
фундамента, который предназначен для установления на его основе структур 
иногда более сложных, но аналогичных по типу и соответствующих культуре, 
рассматриваемой в ее различных аспектах. Как мы уже отмечали, впервые 
лингвистический или фонологический принцип анализа культурных явлений 
был применен Я. Гриммом и лежит в основе композиции известной работы 
«Deutsche Mythologie» (1844). Автор исследования проводит параллель между 
соответствиями в фонологических системах языков и различными божества-
ми родственных мифологий, выполнявших одну функцию [Grimm, 1844: XIX]. 
Кроме того, открытый Гриммом и корректируемый нами принцип соответст-
вия древнегерманского консонантизма другим индоевропейским языкам 
служил выдающемуся основоположнику германистики основой моделирова-
ния процессов, которые происходили в древнегерманской мифопоэтической 
традиции. В XX в. такой подход заново был возрожден в рамках этнологиче-
ских исследований К. Леви-Стросса, который, однако, сделал акцент не на соот-
ветствиях и передвижениях в фонологической системе, а на противопоставлени-
ях фонем в одной фонологической системе или оппозициях. Оппозиции 
впервые подробно были описаны в рамках фундаментального исследования 
Н.С. Трубецкого «Основы фонологии». Заимствовав принцип описания оп-
позиций, К. Леви-Стросс предложил опираться на аналогию фонологических 
оппозиций со структурами модели мира, которая в таком случае трактуется 
как набор основных семантических противопоставлений [Леви-Стросс, 1985: 
64–75]. В результате моделирование мира определяется в статическом плане 
как «сокращенное и упрощенное отображение всей суммы представлений о 
мире внутри данной традиции, взятых в их системном и операционном ас-
пектах» [Мифология, 2003]. В отечественной науке эти противопоставления, 
названные бинарными оппозициями, были исследованы А.М. Золотаревым, 
затем, особенно в славистической части, подробно описаны Вяч. Вс. Ивано-
вым и В.Н. Топоровым, выделившими для древнеславянской (общеславян-
ской) культурной традиции ряд оппозиций, образующих, по мнению этих ис-
следователей, определенную «систему и взаимосвязь» основных признаков: 
«левый-правый, женский-мужской, младший-старший, нижний-верхний, за-
падный-восточный, северный-южный, черный-красный (белый), смерть-
жизнь, болезнь-здоровье, тьма-свет, луна-солнце, земля-небо, лес-дом, вода-
огонь, нечет-чет, море-суша, зима-весна» [Иванов, Топоров, 1974].

л
9. 
Т поло
ете
т укту
ке
кул ту е
137
Описание культуры в терминах бинарных оппозиций влечет создание 
особого внешнего метасемиотического пространства, управляемого на базе 
тех же связей цепевидного и кирпичевидного характера. Так, возможно при-
менить сетевой принцип для характеристики системы бинарных оппозиций в 
славянской культуре. Противопоставление в рамках самой оппозиции, на-
пример, «женский-мужской» связано с прерыванием отношения или кирпи-
чевидным характером связей. В то же самое время во взаимодействии по ли-
нии связей членов различных оппозиций между собой замечены цепевидные 
отношения между левым, женским, младшим, нижним <…>, землей и т. д., а 
также правым, мужским, старшим <…>, небом и т. д. В результате сама мета-
система предстает в виде сети с характерологическими свойствами, отмечен-
ными в фонологии. 
Как пишет М. Элиаде: «Центральное место оппозиции “мужское-женское” 
в ансамбле палеолитического искусства, т. е. в наскальной живописи и релье-
фах, статуэтках и каменных пластинках, впервые подчеркнул Леруа-Гуран. 
Более того, ему удалось проследить единство этого символического языка на 
пространстве от франко-кантабрийского региона до Сибири. Прибегнув к 
топографическому и статистическому анализу, Леруа-Гуран заключил, что 
фигуры (формы, лица и т. д.) и знаки повсюду взаимозаменяемы; например, 
изображение бизона приравнивается к “ранам” или другим “женским” гео-
метрическим знакам. Он отметил и парность женских и мужских знаков: на-
пример, бизон (женщина) — лошадь (мужчина). Расшифрованная в свете та-
кого символизма, пещера превращается в мир, строго организованный и 
многозначный» [Элиаде, 2008: 33]. Таким образом, вскрываются связи взаи-
мозаменяемых элементов или цепевидные связи бизон-женщина, а также 
лошадь-мужчина, которые одновременно между собой характеризуются кир-
пичевидной связью структур.
В анализе сетевого взаимодействия элементов бинарных оппозиций лю-
бопытно визуальное представление элементарной структуры значения, а 
именно семиотический квадрат А.Ж. Греймаса. В «Словаре семиотики» 
Б. Мартин и Ф. Рингхэм отмечается, что «семиотический квадрат — это визу-
альное представление элементарной структуры значения. В нем выделяются 
отношения контрарности (противоположности), противоречия и имплика-
ции, и он представляет собой логическое выражение любой семантической 
категории (рис. 28).
(1) S1 и S2 находятся в отношении противоположности, или контрарно-
сти (один термин предполагает другой). 

138
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
(2) S1 и –S1 находятся в отношении противоречия: –S1 отрицает S1. S2 и –S2 
также находятся в отношении противоречия: –S2 отрицает S2
(3) –S1 и S2 находятся в отношении импликации: –S1 влечет S2. Анало-
гично –S2 влечет S1.
S1 (жизнь)_______________________________________ S2 (смерть) 
–S2 (не-смерть)__________________________________ –S1 (не-жизнь) 
Рис. 28.
Семиотический квадрат А.Ж. Греймаса 
Семиотический квадрат — полезный инструмент для важнейших семан-
тических или тематических оппозиций, лежащих в основе текста. Он также 
позволяет продемонстрировать семантику текста, построив основные этапы 
трансформации сюжета, и следить за нарративной траекторией субъекта» 
[Мартин, Рингхэм, 2009: 32]. 
Однако отмеченные отношения контрарности применимы в полном 
смысле только по отношению к именам и именным формам. Этот момент уже 
отмечался, например, в теории перевода. «Логика и философия, в особенно-
сти обычная языковая философия, имеет влияние на грамматические и лек-
сические аспекты перевода соответственно. Изучение логики поможет пере-
водчику оценить истинные параметры, лежащие за переводимым отрывком; 
все предложения зависят от пресуппозиций, когда предложение неясно и 
двусмысленно, переводчик должен определить пресуппозиции. Более того, 
переводческие правила, такие как следствие отрицания, заимствуются из ло-
гики: «Слово, переводимое отрицанием, и его имя существительное или объ-
ект — дополнение комплементарного типа может быть удовлетворительным 
эквивалентом» (Таким образом, женский — это не мужской»). Слово, перево-
димое отрицанием, и его глагольный или процессуально обратный по значе-
нию терм не являются удовлетворительным эквивалентом, хотя эквивалент-
ное значение может иронично подразумеваться (ср. «мы наступали» и «мы не 
отступили»). Слово, переводимое отрицанием, и его контрарный терм не яв-
ляются удовлетворительным эквивалентом, если они не используются в иро-
ничном смысле (ср. «расточительный» и «нескупой») [Newmark, 1988: 6]. Та-

л
9. 
Т поло
ете
т укту
ке
кул ту е
139
ким образом, в целом ряде случаев бинарные оппозиции обнаруживают пре-
рывание связей и даже полное несоответствие.
Но при анализе нарративных контекстов в культуре этими тонкими ло-
гическими сентенциями последователи структурализма нередко пренебрега-
ли. Ср. у К. Леви-Стросса его замечания по морфологии сюжета: «Тот факт, 
что, выполняя одну и ту же функцию, орел появляется днем, а сова ночью, 
уже позволяет определить орла как дневную сову, а сову — как ночного орла, 
а это значит, что оппозиция дня и ночи приобретает релевантность. Если 
изучаемый фольклорный материал принадлежит к этнографическому типу, 
то он окажется в окружении и других контекстов, образованных обрядами, 
религиозными верованиями и поверьями, равно как и совокупность пози-
тивных знаний данного общества. В этом случае можно будет заметить, что 
орел и сова в качестве хищных птиц противостоят ворону как пожирателю 
падали, а оппозиция между орлом и совой проходит по оси дня и ночи; утка 
же противостоит всем троим в плане новой оппозиции между парой небо / 
земля и парой небо / вода. Так, постепенно можно будет прийти к определе-
нию “мира сказки”, подлежащего анализу путем установления парных оппо-
зиций, по-разному сочетающихся внутри различных персонажей, которые 
вовсе не являются какими-то неразложимыми сущностями, а, подобно фоне-
мам, как их понимает Роман Якобсон, представляют собой «пучки дифферен-
циальных элементов» [Леви-Стросс, 2001: 443–444]. 
Другим важнейшим положением о сетевых структурах является постули-
руемая нами оппозиция центрированность — поликефальность. Так, сетевая 
структура индоевропейских языков, возможно, в своих началах была поли-
кефальной, т. е. имеющей несколько центров развития. Об этом, в частности, 
свидетельствуют данные армянского, хеттского и древнегерманского консо-
нантизма. Таким образом, наряду с преобладавшими цепевидными ресурсами, 
которые способствовали расширению и дивергенции, имелись обратные про-
цессы сближения и конвергенции, детерминированные кирпичевидными 
связями. Фонологическая поликефальность является удачным основанием 
для описания моделей различных явлений культуры. Поликефальность сете-
вых связей характерна для ранних этапов развития сетей в истории культуры. 
Так, на ранних этапах развития международного права, как мы показали 
[Проскурин, 2009], актуальны ареальные регуляторы международно-
правовых связей. Фиксируется определенная локусность в развитии между-
народного права. Можно говорить о международном праве Древней Индии, 
международном праве на территории современного Китая, международном 
праве древнегреческих полисов и т. д. Несмотря на то, что локусная природа 

140
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
возникновения международного права свидетельствует о его изначальной 
поликефальности, сами локусы предстают в виде самостоятельных сетевых 
образований, центрированных по определенному принципу. Как мы устано-
вили [Там же], сетевые структуры древнего права возникают на базе силового 
поля, воплощенного наиболее влиятельным институализированным объек-
том — жертвенником в древнеиндийском ритуале Ашвамедха, очагом в Ак-
рополе в системе связей древнегреческих полисов, холмом Аркс в ритуаль-
ных наблюдениях за небом авгуров. Таким образом, древние системы 
международного права предстают одновременно как независимые ареалы с 
прерываниями между различными локусами. Кирпичевидный тип связей ло-
кусов в историческом аспекте способствовал конвергентным процессам и 
привел к оформлению современного международного права. Современные 
субъекты международного права вступают в отношения друг с другом, кото-
рые регулируются международными нормами. Международно-правовая 
норма формируется как результат структурной сопряженности субъектов, 
проявляющейся через вхождение в договорные отношения или соблюдение 
обычая. Международное право существует, поскольку должна существовать 
некая координация, регулирующая взаимодействие и коммуникацию госу-
дарств. В настоящее время глобальная структура международного взаимодей-
ствия размещена на оси, имеющей тенденцию к признанию центрированно-
сти сети (имеется в виду институт ООН). Так, международное право 
проходит путь от локусов с центрированными ритуальными пунктами к гло-
бальной системе регулирования с центрированными параметрами (ООН, а 
также действующие в системе ООН специализированные институты: Совет 
Безопасности, Международный суд и т. д.) (cм. [Проскурин, 2009]). 
В определении тематической сети языка и культуры мы обнаружили на-
личие центрированности сетевого пространства. В основе культурного про-
странства лежат, прежде всего, ценности культуры, переживаемые индиви-
дом, а также перформативные ядра в виде перформативных высказываний. 
«Таково весьма таинственное явление: «как делать вещи посредством слов» 
(Austin, Doing Things with words), и оно тем туманнее, что скрывается среди 
бела дня, в спокойном и тихом свете», — пишет основоположник нового на-
правления, связанного с исследованиями материальных носителей передачи 
информации, — медиологии Режи Дебрэ. «Философ языка назвал его “пер-
формативным высказыванием”, а иудеохристианская традиция — Книгой 
Бытия. «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Бог — единственный источ-
ник высказываний, каковые считаются перформативными в совершенстве 
(он никогда не говорит без того, чтобы чего-нибудь не делать, каждая из его 

л
9. 
Т поло
ете
т укту
ке
кул ту е
141
речей есть действие, и он делает все, что говорит» [Дебрэ, 2009: 183]. Вообще 
перформативное высказывание часто берется в качестве центрального эле-
мента творения в культуре. Примечательно, что нередко объект рассматрива-
ется как воплощенное слово.
Таким образом, сетевая структура языка и культуры, рассматриваемая в 
их единстве, не поликефальна (т. е. не имеет много центров), а центрированна. 
В центре осознания культуры, в ее середине, находятся ценности субъекта 
культуры, им переживаемые и осознаваемые. Кроме того, в ней формируются 
перформативные ядра / блоки, которые мы назвали аутооператорами. Ауто-
операторы — результат действия аутопоэзиса (самопостроения) языка и 
культурной системы. В них заключена потенция трансформации в метапре-
дикаты, подобно тому, как культурные концепты индивидуума семантически 
сближаются с метатерминами. Если рассматривать ценности культуры и ме-
татермины исследователя культуры, то мы столкнемся с ситуацией разграни-
чения точек зрения на содержание культуры. Так, с позиции внешнего на-
блюдателя (исследователя культуры) существуют ритуалы перехода, а с 
позиции субъекта культуры эти ритуалы переживаются как 
рождение и дет-
ство
,
совершенолетие 
(метатермин
«инициация»
), 
женитьба 
или
замужество 
(метатермин
«брак»
), а также 
смерть
. С позиции наблюдателя имеются и се-
зонные ритуалы, которые переживаются как ценности культуры: 
Рождество
,
день рождения
,
день поминовения
и др. С другой стороны, мы говорим в ан-
тропологии о ритуалах интенсификации, которые ассоциируются с ценно-
стями 
еда
, 
праздник, любовь
, об интерактивных ритуалах 
приветствия и 
прощания 
[Вульф, 2007: 164]. 
Понятием 
конвенция
обозначается сфера повседневного ритуального 
действия, в котором каждый социальный субъект обучается формам обраще-
ния, необходимым для его жизненной практики. Они содержат практическое 
знание того, как вести себя в социальных отношениях, не рассуждая над этим, 
словно бы это само собой разумеется (!) [Там же: 165]. Иными словами, ри-
туалы никогда не осознаются носителями культуры с позиции внешнего на-
блюдателя, это данности культуры, в которых последняя обретает свои цен-
трированные ценности. 

142

жүктеу/скачать 5,21 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: