Легализацияпрофсоюзов Поначалу оккупационные власти активно поощряли образование профсоюзов и законодательное оформление их прав. В штабе Макартура считали, что введенное в законное русло профсоюзное движение станет активным участником процесса демократизации во всех сферах жизни общества. В то же время, законодательное признание профсоюзов диктовалось тем, что после роспуска по указанию оккупационных властей «обществ служения отечеству на производстве» (30 сентября 1945 г.) на предприятиях уже начался бурный процесс формирования профсоюзных организаций.
Критическое материальное положение рабочих и других людей наемного труда подталкивало их к организованным действиям. К концу 1945 г. было создано 509 профсоюзов, годом позже их стало более 17 тыс. с 4,9 млн. членов (39,5% общего числа рабочих). Как правило, они были организованы по принципу «каждому предприятию свой профсоюз» с включением в него всего состава наемных работников — производственных и управленческих. Создавались также отраслевые профсоюзы. В создании профсоюзов активную роль играли довоенные активисты профдвижения, связанные с различными пролетарскими партиями, а также освобожденные из тюрем коммунисты. Вместе с тем, в профсоюзы во многих случаях преобразовывались местные отделения Общества служения отечеству на производстве.
Подталкиваемое штабом Макартура правительство Сидэхара спешно разработало и передало на рассмотрение императорского парламента закон о профсоюзах. Опубликованный 22 декабря 1945 г. и введенный в действие 1 марта 1946 г. закон легализовал организацию и самостоятельную деятельность профсоюзов, направленную на защиту интересов работников наемного труда.
Запрещая нарушение прав рабочих на создание своих организаций, закон содержал конкретный перечень незаконных действий нанимателя в отношении профсоюзов и устанавливал наказания за них. Профсоюзы освобождались от гражданской и уголовной ответственности за законные действия в пользу рабочих при трудовых конфликтах. Трудовым соглашениям придавалась законная сила. Для содействия мирному разрешению трудовых конфликтов вводился институт комиссий по трудовым отношениям, наделенных необходимыми полномочиями.
, Однако гармония в отношениях между оккупационными властями и профсоюзами скоро нарушилась. По мере роста числа организаций и активизации борьбы рабочих на своих предприятиях за улучшение условий труда и против увольнений рабочее движение становилось также главной силой более широких народных выступлений, прежде всего с требованием ускорить решение продовольственной проблемы. Такой характер в 1946 г. имели апрельские массовые митинги, первомайские демонстрации (в Токио на площади перед императорским дворцом собралось около 500 тыс. демонстрантов), «продовольственная маевка» — митинги с требованием риса (в Токио в нем участвовало 250 тыс. чел.).
Отставка Сидэхара и формирование кабинета министров во главе с Ёсида происходили на фоне выражения им массового недоверия. Оккупационные власти были обеспокоены политизацией рабочего движения. 20 мая 1946 г. Макартур охарактеризовал «тенденцию к организованному насилию» как угрозу будущему развитию Японии и предупредил, что, если японский народ не отвергнет ее, то необходимые меры примут оккупационные войска.
Добиваясь формирования национального профсоюзного центра, руководители довоенного «легального» профдвижения 1 августа 1946 г. учредили Японскую федерацию профсоюзов (Сōдōмэй). В нее вошли профсоюзы, объединявшие более 850 тыс. членов. Этот профцентр имел тесные связи с Социалистической партией. Чуть позже, 19-21 августа 1946 г. состоялся учредительный съезд другого национального объединения — Всеяпонского конгресса производственных профсоюзов (Самбэцу кайги), руководящую роль в котором стали играть коммунисты. В него вошел 21 отраслевой профсоюз с 1,6 млн. членов.
Борьба профсоюзов начинала принимать заметную политическую окраску. Когда в октябре 1946 г. по стране прокатилась волна забастовок, руководство Всеяпонского конгресса производственных профсоюзов приложило большие усилия, чтобы придать им характер «классовой политической борьбы», политического наступления на правительство Ёсида. Действия прокоммунистического Самбэцу кайги вызвали возражения социалистов и стали причиной обострения его отношений с Японской федерацией профсоюзов, которая, не отказываясь в принципе от забастовочной борьбы за выполнение экономических требований, делала акцент на «движении за экономическое возрождение», предполагавшее сотрудничество труда и капитала.
Под нажимом профсоюзов условия труда на частных предприятиях несколько улучшились. Без существенных изменений оставалось положение работников государственных и коммунальных предприятий и учреждений. Выработав единые требования к правительству по зарплате и другим условиям труда, профсоюзы работников государственного сектора создали в ноябре 1946 г. Объединенный комитет совместной борьбы, представлявший интересы более 2 млн. чел. Его деятельность получила поддержку многих других профорганизаций, в том числе входивших в Японскую федерацию профсоюзов.
В конце декабря 1946 г. в Японии был опубликован документ Дальневосточной комиссии с изложением директив относительно принципов деятельности японских профсоюзов, что было воспринято как моральная поддержка их борьбы. Натиск профсоюзов усиливался: в январе 1947 г. Объединенный комитет был преобразован во Всеяпонский комитет совместной борьбы профсоюзов, в который вошли организации общей численностью до 4,5 млн. членов.
КПЯ призывала зажечь «огонь народной борьбы за свержение предательского правительства Ёсида». Всеяпонский конгресс производственных профсоюзов также выдвинул политические требования, призвав учредить «демократическое правительство».
Всеяпонский комитет совместной борьбы профсоюзов наметил на 1 февраля 1947 г. проведение всеобщей забастовки. По настоянию коммунистов ее подготовка продолжалась и после того, как штаб Макартура официально предупредил ее организаторов, что она будет рассматриваться как акция, препятствующая целям оккупационных войск, а правительство заявило о готовности пойти на уступки требованиям профсоюзов.
Судьбу готовившегося выступления решили оккупационные власти. 31 января 1947 г. Макартур публично заявил о недопустимости всеобщей забастовки как «оружия, смертельного в условиях нищеты и слабости Японии» и запретил ее проведение. Руководство Всеяпонского комитета совместной борьбы профсоюзов было вынуждено отменить забастовку.
События конца 1946-начала 1947 гг. стали кульминационным моментом рабочего движения первых послевоенных лет. Их внутриполитические последствия оказались довольно значительными.
Во-первых, они четко обозначили пределы американской поддержки свободного развития демократического процесса в Японии. США все более откровенно отказывались в нем от роли арбитра в пользу роли партнера приемлемых для себя политических сил. В этом, конечно, был и положительный момент — решительная позиция оккупационных властей предотвратила возможное нарушение гражданского мира с неясными последствиями. Таким образом, отчетливо проявилась стабилизирующая (с точки зрения внутриполитической ситуации в Японии) роль режима оккупации.
Во-вторых, срыв «забастовки 1 февраля» стал поражением революционных иллюзий в рабочем движении, началом кризиса инициатора политизации профсоюзной деятельности, наиболее крупной и влиятельной силы рабочего движения того времени — Всеяпонского конгресса производственных профсоюзов. Конституционная реформа Одной из своих важнейших задач оккупационные власти считали закладку юридического фундамента демократических преобразований путем пересмотра конституции, причем формально инициатива должна была исходить от японской стороны. Это придало бы реформам устойчивость и необратимость после окончания оккупации. А легитимность изменения конституции 1889 г. могла быть достигнута при соблюдении ее 73-й статьи, допускавшей рассмотрение изменений в императорском парламенте по «высочайшему повелению императора».
Еще при правительстве Хигасикуни 4 октября 1945 г. Макартур зондировал возможность самостоятельных японских шагов к пересмотру конституции на неофициальной встрече с одним из приближенных императора, министром внутренних дел Коноэ Фумимаро. Эту же тему Макартур чуть позже поднял в беседе с Сидэхара сразу же после назначения последнего премьер-министром.
Результатом встреч стала разработка почти одновременно двух проектов реформирования конституции. Один из них создавался по поручению императорского двора группой ученых во главе с Сасаки Сойти, почетным профессором университета Киото. 22 ноября 1945 года Коноэ доложил императору его содержание, но дальнейшего хода этот проект не получил. Вскоре сам Коноэ был объявлен военным преступником и покончил с собой, не дожидаясь ареста.
Сидэхара ответил на запрос Макартура тем, что провел в кабинете министров решение о создании специального комитета для изучения проблемы пересмотра конституции во главе с государственным министром Мацумото Сёдзи.
Работа комитета по изучению конституционной проблемы, начавшаяся 27 октября 1945 г., продвигалась трудно. Руководитель комитета, а также некоторые привлеченные для работы в нем ученые вообще сомневались в ее необходимости. Так, даже известный до войны своими либеральными взглядами профессор Мино-бэ считал демократические преобразования возможными и при существующей конституции. Тем временем 11 ноября 1945 г. свои соображения об основах новой конституции опубликовала компартия Японии, а 27 декабря — Общество изучения конституции. В начале 1946 г. Макартур потребовал ускорить работу правительственного комитета.
4 февраля 1946 г. проект, разработанный комитетом Мацумо-то, получил одобрение кабинета министров. 7 февраля он был доложен императору, 8 февраля его содержание и пояснительная записка в переводе на английский язык были представлены в штаб Макартура.
Проект оказался даже более консервативным, чем проект Ко-ноэ-Сасаки. Его основой оставалась прежняя конституция. В нем, например, предусматривалось сохранение тайного совета в качестве консультативного органа при императоре, стоящего над правительством и парламентом. Естественно, что такой проект не мог быть признан оккупационными властями удовлетворительным.
Вместе с тем правительство США, штаб главнокомандующего и сам Макартур пришли к убеждению, что сохранение императора в системе государственной власти Японии необходимо для осуществления целей оккупации. Прямая атака на монархию спровоцировала бы сопротивление оккупационному режиму, а какая-либо форма участия императора в решении задач демократизации и демилитаризации, напротив, могла бы придать этому процессу легитимность.
К этому времени статус императора в Японии претерпел кардинальные изменения. 15 декабря 1945 г. оккупационные власти вручили японскому правительству директиву об отделении синтоистского культа от государства, т. е. о ликвидации «государственного синто». Еще более решительный шаг был сделан в новогоднем обращении императора к нации, в котором он отрекся от своего «божественного» происхождения. Таким образом, были созданы предпосылки для превращения императора из «живого бога» в «символ нации», что и было закреплено в дальнейшем в японской конституции 1947 г.
Стремясь предупредить возможные споры об императоре в Дальневосточной комиссии (в частности, советские представители настаивали на ликвидации японской монархии и признании императора Хирохито военным преступником), начало работы которой было намечено на 26 февраля 1946 г., Макартур принял меры для ускорения пересмотра конституции, но уже по собственному сценарию.
2 февраля 1946 г., еще до получения проекта Мацумото, в штабе главнокомандующего по личному указанию Макартура приступили к написанию проекта новой конституции. Уже 13 февраля он был передан японской стороне. При этом представители штаба Макартура в форме, не терпящей возражений, подчеркнули, что правительству следует составить собственный проект пересмотра конституции на основе переданного им документа.
Последовал ряд встреч представителей обеих сторон, в том числе между Макартуром и Сидэхара, и правительство Японии согласилось следовать в пересмотре конституции американскому проекту.
Надо отдать должное оккупационным властям — они не пытались принудительно трансплантировать на японскую почву американские и иные западные стереотипы общественного устройства. По свидетельству Ёсида, при подготовке новой японской конституции они внимательно выслушивали японских экспертов и официальных лиц, ответственных за эту работу, и во многих случаях принимали предложения японской стороны. В частности, положение об отказе от войны было включено в конституцию по предложению Сидэхара.
6 марта японское правительство опубликовало «Основы пересмотра конституции», в главных, принципиальных моментах соответствовавшие проекту штаба Макартура. Этот документ был представлен общественности как созданный самостоятельно, об американском директивном участии в его составлении не упоминалось.
В июне 1946 г. проект конституции, одобренный тайным советом, правительство передало на рассмотрение парламента. Основные принципы новой конституции были поддержаны Ёсида, занявшим к тому времени пост премьер-министра, а также единодушно одобрены Дальневосточной комиссией.
Поскольку коренной пересмотр конституции отвечал долгосрочным национальным интересам Японии, он получил поддержку разнообразных политических сил в парламенте, обновленном на выборах по новой избирательной системе. Поправки, внесенные в ходе обсуждения в палате представителей и палате пэров, большей частью носили дополняющий, редакционный характер. 7 октября 1946 г. парламент утвердил коренным образом пересмотренную, а, точнее, заново написанную конституцию. Тайный совет согласился с решением парламента. Дальневосточная комиссия квалифицировала принятие новой конституции как свободный выбор японского народа.
3 ноября 1946 г. новая конституция Японии была опубликована, ее введение в действие было назначено на 3 мая 1947 г.
Принятие новой конституции стало эпохальным событием в истории Японии. В новом основном законе страны можно найти отзвуки конституции 1889 г., но в целом это совершенно новый документ. Принципиальные отличия конституции 1947 г. (по моменту введения в действие) заключались в следующем.
Во-первых, утверждался принцип народовластия: «Народ является носителем суверенной власти». Правда, монархия была сохранена. Как и прежде, первая глава новой конституции определяла статус императора, но принципиально по-иному: «Император является символом японской нации и единства японского народа». Наделение императора множеством важных функций (созыв парламента, роспуск палаты представителей и т.п.) приобрело формальный характер: действия, связанные с государственными делами, император отныне мог предпринимать лишь «по совету и с одобрения кабинета министров».
Новая конституция предусматривала парламент в составе двух избираемых палат — представителей и советников (в прежнем императорском парламенте на началах всеобщего избира-
тельного права для мужчин формировалась только нижняя палата). Исключительно ему передавалась законодательная власть. Исполнительная ветвь власти — кабинет министров — теперь несла коллективную ответственность перед парламентом.
Во-вторых, в конституции 1947 г. были окончательно утверждены и конституционно закреплены принципы господства права и разделения властей, которые были перенесены на всю правовую систему. Верховный суд, как в США, был наделен полномочиями контролировать конституционность законов. Утверждался широкий круг прав граждан, примат этих прав и судебная защищенность.
Были определены гарантии соблюдения декларированных новой конституцией гражданских прав и свобод (под гарантиями понималось провозглашение этих прав ненарушимыми и вечными, в то время как права подданных по конституции Мэйдзи могли ограничиваться текущим законодательством, т. е. сопровождались оговорками и изъятиями вроде «в пределах закона» и т.п.). Провозгласив равенство всех людей перед законом, конституция запретила политическую, экономическую и социальную дискриминацию по мотивам расы, религии, пола, социального положения и происхождения. Были провозглашены принципы подлинно всеобщего избирательного права, введен институт избираемых населением муниципальных собраний.
Впервые были провозглашены социальные права, в том числе право на образование, на труд, на создание организаций трудящихся, их коллективные переговоры и прочие коллективные действия, на поддержание минимального уровня здоровой и культурной жизни.
В-третьих, в конституцию было включено феноменальное положение об отказе японского народа «на вечные времена от войны как суверенного права нации, а также от угрозы или применения вооруженной силы как средства разрешения международных споров». Более того, в той же, ст. 9 конституции было записано, что «никогда впредь не будут создаваться» сухопутные, морские, воздушные и прочие военные силы. Отказ навеки от создания вооруженных сил поставил Японию в уникальное положение и даже породил проблему определения суверенитета в международно-правовом плане.
Новая конституция стала, таким образом, юридическим фундаментом демократизации государственного строя и всей общественной жизни Японии. С ее принятием у японского общества появилась возможность по уровню демократичности войти в число передовых стран мира.
Конституция как бы облекла в реальную форму демократический порыв, которым было охвачено японское общество, перевела идеалы прогрессивного переустройства в плоскость практического воплощения, подкрепила их силой закона. Одно это изменяло общественное сознание, помогало широким массам понять значение проводившихся реформ.
Для обеспечения стабильности конституции 1947 г. большое значение имела ее легитимность — принятие прежними конституционными органами власти при формальном соблюдении процедур, установленных прежней конституцией. Этому способствовало и то, что использование в конституции достижений демократии передовых стран мира сочеталось с учетом национальных традиций, сохранением привычных для японцев форм государственного устройства.
Несмотря на активную роль американцев в подготовке ее проекта, политическая система, созданная новой конституцией, была ориентирована скорее на японскую традицию парламентской демократии в британском стиле, нежели на американский образец. На примере новой конституции проявилась извечная тяга японцев к тому, чтобы, заимствуя полезные нововведения из самых разных источников, сохранять собственные приоритеты, ориентированные на поддержание национальной традиции.