І. Глава. Теоретические основы понятия «архетип» в науке
Сравнительный анализ женского архетипа в русской и казахской культурах
жүктеу/скачать 79,61 Kb.
|
| 2.3. Сравнительный анализ женского архетипа в русской и казахской культурах
Малонаселенная, разнообразная и, можно сказать, дикая природа Центральной Азии порождала в воображении кочевого казахского народа страшные и фантастические видения. Основной сюжет быличек строится вокруг одинокого человека, который оказался вдали от своих собратьев и столкнулся лицом к лицу с природой, которая далеко не всегда благоволит человеку. Большинство быличек рассказывают о злых демонических существах, которые имеют искаженный человеческий облик: звериными могли быть части тела или это существо могло превратиться в зверя. Одним из самых известных демонических образов тюрков, в том числе казахов, является женский демонический персонаж Албасты. Корни этого демона восходят к глубокой древности и, как отмечают исследователи, имеют аналогии в мифологии многих народов: албасти у таджиков, ал паб у лезгин, али у грузин, ол у татов, ала жен у талышей, хал у удин, хал анасы (алк) у курдов, алг (мерак) у белуджей, алы (алк) у армян, алмазы у ингушей и чеченцев, алмас у монгольских народов и пр. Обычно Албасты представляли как женщину с длинными волосами и огромными обвисшими грудями, которые она забрасывала через плечи за спину. Описание подобного рода находим у Д. «Есть представления Албасты в образе женщины высокого роста с большой головой и большими грудями, доходящими до колен; пальцы рук вооружены длинными и острыми ногтями, волосы очень длинные и спускаются до земли» [2: Часть легенд говорит, что груди Албасты заканчивались шестью сосками, в других легендах говорится о сорока или даже семидесяти грудях. У казахов Албасты давит (душит) женщин, особенно рожениц, сжимает у них легкие, а потом похищает легкое и несет его в зубах и бросает его в воду: тогда женщина умирает. Существуют также описания этого демонического существа как безобразной женщины: толстая, волосатая, с торчащими изо рта клыками и обвисшими грудями, которая может очень быстро бегать. Из-за таких описаний существуют предположения о реальном существовании Албасты, что-то похожее на снежного человека. Встречается также описание Албасты мужского пола — например, в сказке «Бахсы Койлубай и злые духи» лекарь Койлубай сражается с царем всех албасты: на шаныраке восседает царь албасты, черный, как черный бархат, закованный с головы до ног в синее железо. Посредине его широкого лба виднелся один глаз, огромный, как чашка кумыса» [4]. Существовали поверья, что Албасты может превращаться в животных и в неодушевлённые предметы. Например, Д. Зеленин пишет «Показывается Албасты в виде лисицы, козла и отвратительной белой собаки, сосцы которой касаются земли» [2: А в некоторых казахских мифах у неё вывороченные ступни или копыта на ногах. Ночью любит ездить на лошадях, заплетая их гривы в косички. Казахи делили Албасты на три вида: Кара (черная) Албасты, Сары (желтая) Албасты и Сасык (вонючая) Албасты. Самой опасной считалась Кара Албасты — встреча с ней неизбежно заканчивалась смертью для человека. Сары Албасты также существо злое, но слабое, она может причинить небольшой вред человеку, например, заставить его съесть несъедобные ве щи, выбить из рук казан и облить человека его содержимым. Про Сасык Албасты ничего не известно, по некоторым поверьям она портила молоко и еду, из-за чего, видим о, и получила такое название. Существовало три поверья о встрече человека с Албасты. Первый сюжет рассказывает о человеке, который шел своей дорогой и вдруг увидел собаку (козу или другое животное) с чел овеческими легкими в пасти. Человек понял, что перед ним Албасты, ударами погнал это существо туда, откуда оно прибежало. Вскоре выяснилось, что это легкие только родившей женщины, которая потеряла сознание и умирала. Человек еще раз избил Албасты, отнял у неё легкие и вернул роженице. Сразу же к женщине вернулось сознание, и она открыла глаза. Из второго сюжета известно об Албасты, которая скрытно пробирается темной ночью в человеческое жилье и там душит женщину или девушку. Как-то там оказывается «знающий» гость. Он избивает Албасты и выгоняет из этого дома. Считавшаяся тяжело больной женщина сразу же выздоравливает. Происшествие в третьем сюжете заключено в следующем: один человек встретил Албасты и женился на ней. Но по прошествии некоторого времени по разным на то причинам перестал обращать на неё внимание, и Албасты принялась вредить ему. Человек побил Албасты, затем прогнал или убил её [3: Интересно, что слово Албасты было заимствовано русскими, живущими рядом с тюркскими народами, и трансформировалось в албасту, лобасту, лобосту, лопасту и т. Однако мифов и легенд об Албасты у славян практически нет. Чаще всего герой видит уродливую женщину у воды, которая потом исчезает. Некоторые ученые отождествляют ее с русалкой, так как Лобастами называли русалок в Астраханской, Вятской губернии и на Кавказе. Однако точно не установлено восточное влияние на образ славянских русалок. Не исключено, что заимствовали только слово для названия давно известного образа, причем такого рода заимствования были не редким явлением в русском языке и объяснялись они поверьем, которое запрещает называть опасные и вредные существа их собственными именами. С другой стороны, можно найти много общего с Албасты в описании Лобасты (русалки) в Терской области (Дагестан). Это «нагая женщина большого роста, весьма полная и обрюзгшая до безобразия и отвращения, с громадными, приблизительно в аршин, отвисшими грудями, закинутыми через плечи на спину, и с косами, достигающими до земли; в общем, наружный вид ее крайне и невыносимо безобразный, отталкивающий и наводящий страх. Она живет в больших болотах, озерах и омутах. Своим видом она наводит страх на людей, и кроме того, захватывает людей, проходящих мимо ее жилища, затаскивает в болото и щекочет сосками своих грудей, щекочет иногда до смерти» [2: Можно провести параллель между Албасты и кикиморой, также с болотницей, водянихой, лешачихой, русалкой, чертовкой. С этими демонологическими существами Албасты объединяют различные черты. Так, например, кикимору болотную обвиняли в похищении детей, Албасты истребляла маленьких детей. Она поджидает, пока ребёнка оставят одного и, если дождётся, кормит его своей грудью, и ребёнок умирает. У Афанасьева в Рассказах о мертвецах есть сказка о том, как умершая мать приходила к новорожденному ребёнку, чтобы покормить его: «...смотрят: покойная мать в том самом платье, в каком ее схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке, и кормит ребенка мертвой грудью. Только осветилась изба — она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому не единого слова. Все, кто ее видел, превратились в камень; а малютку нашли мертвым» [1: 69]. Домашние кикиморы приносили хозяйке много неприятностей, творили мелкие пакости: разбивали посуду, бросали соль в еду и т. Такой образ кикиморы сходен с образом Сары Албасты, в которую верили казахи и которая также приносила мелкие неприятности. Также считалось, что кикиморы могут наваливаться на спящих хозяев и душить их. В некоторых поверьях Албасты душит рожениц: если во время родов женщина теряла сознание, значит на ней сидела Албасты. Также интересен схожий мотив любви этих демонов к животным. Албасты любила ночью кататься на лошадях и заплетать им гривы в косички, кикимора же могла жить вместе с домашними животными, гонять лошадей и выстригать им гривы. С другой стороны, некоторые ученые считают Албасты самостоятельным персонажем. Например, Д. Зеленин и М. Власова писали, что славяне, вероятно, только заимствовали название и использовали его как эвфемизм, а общие черты: груди, закинутые за плечи, длинные руки, волосатость и высокий рост являлись международными. Этнограф Кирилл Серебренитский писал, что у чувашей Самарской области также существовал злой дух, именуемый Албаста: «Албаста/Алпаста является к женщинам, лишившимся по какомулибо случаю своих любимых мужей, родителей или детей, и тоскующим о них. Он является к ним в виде любимых ими лиц, производит такое сумасшествие» [5: Интересно, что казахи в своем фольклоре редко описывали внешность демонических персонажей, это подметил еще фольклорист А. Диваев, который писал о скупости внешнего описания тех существ, которые представляли опасность для человека. Внимание уделялось скорее сопутствующим описаниям: глухая ночь, странные шорохи, позвякивание металлических украшений и т. Странно ведут себя животные: лошади дрожат и фыркают, собаки воют и скулят. Если прямое генетическое родство казахской Албасты и славянских русалок не представляется возможным установить, то типологическое сходство очевидно и восходит, судя по всему, к древнему культу женщины и материнства. У Албасты и русалки есть два общих характерных признака: большие груди и распущенные волосы. В северных областях России (местами на Украине) русалок преимущественно описывали как косматых безобразных женщин. Часто отмечаются большие груди: «цыцки большие-большие, аж страшно» [8: Гипертрофированно большая грудь — несомненный символ женского начала. Даже без излишней гиперболичности, обнаженная грудь славянской русалки и распущенные волосы указывают на то, что ее образ символизирует женскую природу. Славянские русалки уделяют большое внимание своим волосам. Они расчесывают их, сидя на ветвях деревьев, готовы отпустить пойманного человека, если тот подарит им гребешок; их волосы бывают зеленого цвета — так или иначе, волосам придается ключевое значение в образе русалки. В отличие от требования к девушкам и женщинам заплетать волосы и после замужества прятать их под головным убором, русалки щеголяют нарочито распущенными длинными волосами: маскируемая общественными требованиями женская природа стихийна и неуправляема в образе русалки. Есть версия, что само слово «русалка» произошло от русого цвета волос славянских женщин. Помимо внешних признаков, объединяющих русалку и Албасты, есть очень важная сущностная характеристика: и та, и другая мешают людям дышать: Албасты похищает легкие, русалка утаскивает под воду. В одной народной русской песне поется: русалка царица, красная девица, не загуби душки, не дай удавиться, а мы тебе кланяемся». Прослеживается связь между возможностью дышать и душой, воздухом и духом. Метафорически лишая воздуха, русалка на самом деле лишает человека духа, души. Интересно, что в славянском фольклоре достаточно много свидетельств того, что русалки могут жить среди людей. Зеленин свидетельствовал, что «в Белоруссии известны случаи, когда русалка живёт в доме за работницу» и что они «кормятся по чужим семействам» [3: Однако в насильном принуждении не приживаются. По быличке крестьянки Агафьи Антоновой из Белоруссии, передавшей свидетельство стариков, в её деревню неко гда привели двух пойманных русалок: «И ничего не говорят, только плачут и плачут, рекой льётся, покуда отпустили. А как отпустили, — тогда запели, заиграли, да в лес» [8: В Смоленской губернии на рубеже XIX—XX веков была записана следующая быличка: «Мой прадед пошёл однажды на русальной неделе в лес лыки драть; на него там напали русалки, а он быстро начертал крест и стал на этот крест. После этого все русалки отступили от него, только одна всё ещё приставала. Прадед мой схватил русалку за руку и втащил в круг, поскорее набросив на неё крест, висевший у него на шее. Тогда русалка покорилась ему; после этого он привёл её домой. Жила русалка у прадеда моего целый год, охотно исполняла все женские работы; а как пришла следующая русальная неделя, то русалка снова убежала в лес. Пойманные русалки, говорят, едят мало — больше питаются паром и скоро бесследно исчезают» (Круглый год. Русский земледельческий календарь. , 1989). Интересно сопоставить с этим образ Снегурочки из одноименной сказки. Снегурочка, как и русалки, живущие среди людей по славянским преданиям, привлекала мужчин, но сама любить не умела и сердцем оставалась холодна. В мужчинах же она будила лишь низменные, плотские инстинкты. В современной литературе трактовка эгоцентричных, внутренне холодных, но вызывающих плотские страсти женщин через образ русалок тоже актуален. Из последних произведений на эту тему — рассказ Дарьи Бобылёвой «Любимый». Здесь мы подходим к сакральному значению образов русалки и Албасты. Гипертрофированные женские их черты означают, что ранее их образы воспринимались как символы женской силы и, скорее всего, силы благой, дающей. Позднее же, в связи с изменением форм общества и его культуры, стихийная природная женственность стала восприниматься как необузданная, опасная, и поэтому русалка и Албасты приобрели черты уродливые и пугающие. Подобную трансформацию прежде благого, а затем ставшего опасным символа описывает В. Пропп в книге «Исторические корни волшебной сказки», говоря о змее. Изначально змей — податель даров и блага для людей. Обряды, связанные с благим змеем-подателем, предписывали купание в озере, где обитал змей, с целью воссоединения с ним и обретения магических сил. Купание в озере или ритуал инициации, имитирующий проглатывание человека змеем и дальнейшее выхаркивание его, придавали человеку особое могущество, умение понимать птичий язык и прочее. Позднее в сказках мотив даров получил вещественный эквивалент: в голове змея герой находил драгоценные камни. Змей как податель благ превращается затем в свою противоположность. «Тогда возникает представление о змее-чудовище, злом змее, которого надлежит убить, и образуется тот сюжет змееборства, который развивается в истории не сам по себе <. >, а вследствие противоречия своих первоначальных смысловых форм новым формам общества и его культуры» [6: Древние верования о проглатывании и выхаркивании нашли отражение во многих мифах и сказках. Например, в библейском предании об Иове, проглоченном китом. В русских сказках о ките, внутри которого герой находит массу живых и умерших людей. В сказках и преданиях о бочке или корзине, в которой по водам плывет младенец и затем выбрасывается на берег. Пропп подробно проследил историю существования этого мотива. Нас же интересуют в нем две вещи. Первая — это связь древнего обряда инициации, то есть второго рождения, с водой. Вторая — соединение рыбы и птицы в образе змея. Прежде всего, говорит Пропп, была рыба, потом превратившаяся в птицу, а затем обе эти ипостаси нашли отражение в облике змея, который изоморфен и рыбе, и птице. Наши русалки также связаны с водой, что не надо даже доказывать. У них блестящий рыбий хвост. И при этом они сидят на ветвях дерева. То есть так же, как и змей, русалки объединяют в себе символику рыбы и птицы, двух фольклорных и мифологических существ, которые, как считалось, обладают тайными знаниями об устройстве мира и могут переходить из мира в мир (так как принадлежат иным стихиям). Русалки и Албасты связаны с рождением. Албасты напрямую — они приходят к роженицам. Русалки через более древние символы — воды и игры, веселья, смеха: в русалочью неделю русалки играют и веселятся, русалки почти всегда смеются, а по Проппу, древнейшее значение обрядового смеха — давать жизнь. «Смех есть магическое средство создания жизни» [7: Пропп пишет: «По материалам Ястремского видно, что женщины, желающие забеременеть, „сначала насильно смеются. Наконец, и вправду разбирает их сильный смех“. Это означает, что смех здесь первичен, а беременность вторична, то есть смеются, чтобы вызывать беременность, а не наоборот. В этом — магия смеха. > Образ женщины, смеющейся при зачатии, приводит нам на память образ Сарры, смеющейся при благой вести, что ей будет дарован сын. Обычно этот смех понимается как саркастический: Сарра стара и не верит в возможность родить. Однако такой сарказм перед лицом Саваофа был бы неуместен. Вернее, что здесь мы имеем отражение все того же магического смеха» [Там же: Итак, изначально связанные с культом женственности и материнства, русалки и Албасты затем обратились в свою противоложность, став опасными для мужчин и рожениц. Вероятно, это произошло вследствие усиления государственности и института семьи. В то же самое время, когда, как пишет Пропп, и появился мотив змееборства, заменивший мотив змея-подателя. (Позволим себе высказать предположение, что мотив змея также изначально был связан с рождением, но с другой, мужской стороны. И уже потом трансформировался в мотив инициации как второго рождения. Русалки желают заполучить себе мужчину. Со слов крестьянина Дмитрия Шваркуна, был записан заговор от приставаний русалки: «Водяница, лесовица, шальная девица! Отвяжись, откатись, в моем дворе не кажись; тебе тут не век жить, а неделю быть. Ступай в реку глубокую, на осину высокую. Осина трясись, водяница уймись. Я закон принимал, златой крест цаловал; мне с тобой не водиться, не кумиться. Ступай в бор, в чащу, к лесному хозяину, он тебя ждал, на мху постелюшку слал, муравой устилал, в изголовьице колоду клал; с ним тебе спать, а меня крещённого тебе не видать» [9: 526]. Целью русалки является предполагаемое соитие с мужчиной. Оно не может состояться, так как русалка отнимает дух, душу, душит человека. Потому что русалка, в отличие от живой женщины, потеряла возможность любить и рождать. Русалка делает упор лишь на внешнюю привлекательность, соблазняет и очаровывает, вызывая страстное влечение, а не любовь. По сути, это неконтролируемое разумом влечение и есть опасность, которую мужчины видят в женщинах. Считается, что женщины, которые предпочитают строить отношения, уповая лишь на свою внешнюю физическую привлекательность, уподобляются русалкам. Связавшись с подобными русалками, живущими среди людей, мужчина в итоге теряет душу. Образ русалки актуален для народного сознания и сегодня и жив в современном фольклоре и литературе. Албасты тоже может мстить мужчине, но больше, как мы видели, не любит молодых женщин и рожениц. Русалки также не благоволят молодым женщинам («Девиц и молодых женщин русалки не любят и, когда увидят какую в лесу, нападают на неё, срывают одежду и ветвями прогоняют из леса» [3: 183]), однако русалки все же могут иметь детей, и потому не мстят роженицам, как Албасты, которая является в виде страшной старухи, уже не способной к рождению и потому мстящей роженицам. Мы указали на типологические и функциональные схождения образов Албасты в казахском и русалки в славянском фольклоре. Прямого генетического заимствования обнаружить пока не удалось. И поэтому возникает интересный вопрос, чей образ более древний: Албасты или русалки? Связь с водой и ритуальный смех указывают на более древнюю магическую мотивацию поведения русалки. Алабсты же, похищающая легкие роженицы и предстающая в образе уродливой старухи, является более четким и наглядным символом нереализованной или неверно реализованной женской природы, из дающей и рождающей превратившейся в злобную и мстящую. Как эринии, мстящие Оресту за кровь матери в древнегреческой мифологии, так и Албасты в казахском фольклоре связаны с утратой понимания обряда и символики матриархата, трансформации культа женщины и материнства в изменившихся социальных и культурных условиях. А русалка, несущая в себе те же черты, оказывается более приспособленной к изменениям социальных условий. Возможно, это связано с тем, что русалка, в отличие от Албасты, которая реализует архетип матери, оказывается ближе к архетипу анимы, женщины, и поэтому меньше подвергается оценочной трансформации при смене матриархата патриархатом. жүктеу/скачать 79,61 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|