балладам Бюргера, Гете, Шиллера, но поэт сознательно придал им национальное звучание,
связал с конкретными событиями русской истории, с определенным историческим местом. В
балладе «Наташа» события отнесены ко времени войны 1812 г. и разворачиваются в Москве,
в «Ольге» упоминается о походах Петра I, в «Певце» действие происходит при дворе
киевского князя Владимира. Катенин насыщает баллады народными поверьями,
фольклорными образами, образами «Слово о полку Игореве»:
Вещий перст живые струны
Всколебал; гремят перуны:
Зверем рыщет он в леса,
Вьется птицей в небеса.
В основу баллад Катенина положены события, вписанные в
национальную историю,
автор широко использует фольклорные и древнерусские мотивы, включает в повествование
просторечия, лишает сюжеты баллад мистических мотивов. Эти черты свидетельствовали о
новой форме баллады, которую называют «простонародной». Эта форма оказалась
достаточно продуктивной в русской литературе. Ей широко пользовались поэты-декабристы
(Кюхельбекер, А. Одоевский) и Пушкин («Жених», «Утопленник»).
Катенин известен также как мастер стиха. Он умело владел александрийским стихом,
гекзаметром, стихом испанских романцеро («Романсы о Сиде») и проводил эксперименты с
твердыми жанрово-строфическими (сонет) и строфическими формами – терцинами
(«Уголин»), октавами (переводы из Ариосто и Тассо). Все это свидетельствует о том, что
Катенин, как и гражданский, или социальный, романтизм в целом, искал новые формы
содержательной выразительности.
Творчество другого представителя старшего поколения поэтов-декабристов Ф.Г.
Глинки, как и Катенина, началось еще до войны 1812 г. В 1808 г. вышла в свет первая часть
«Писем русского офицера», прославившая молодого автора.
Как поэт Глинка сложился рано. Его первые стихотворения связаны с войной 1812 г.
(«Военная песня», «Солдатская песня», «Песня сторожевого воина перед Бородинскою
битвою», «Песня русского воина при виде горящей Москвы», «Авангардная песня» и др.).
Героям войны Глинка посвятил серию своеобразных литературных портретов («Партизан
Сеславин», «Партизан Давыдов», «Смерть Фигнера»). Поэзия Глинки выражает
мировоззрение раннего этапа декабристского движения, для которого характерны
благотворительность, просветительство, формирование общественного мнения.
Глинка придавал особое значение дидактической поэзии, воспитывающей гражданские
добродетели и исправляющей пороки в
человеке. Руководствуясь этими целями, он
обращается к духовной поэзии – к переложению псалмов, к библейским сюжетам. Эти
произведения были опубликованы им под названием «Опыты священной поэзии» (1826).
Поэт заимствует из псалмов отдельные мотивы и образы, которые толкует в духе
декабристских воззрений. Например, в «Блаженстве праведного» (вариации на темы I
псалма) библейский текст подчинен просветительским филантропическим задачам:
О, сколь блажен правдивый муж,
Который грешным вслед не ходит
И лишь в союзе чистых душ
Отраду для души находит!
Духовные ценности сентименталистов – скромность, человеколюбие, пренебрежение к
внешнему блеску, богатству, духовная чистота – особо ценились Глинкой и стали объектами
изображения во многих его стихотворениях («Призвание сна», «Сельский сон», «К
снегирю», «К соловью в клетке» и др.). Однако сентименталистская стилистика, образность
этих стихотворений вмещает декабристский политический подтекст («Призвание сна»):
Ах, покажи мне край прелестной,
Где истина, в красе чудесной,
В своих незыблема правах;
Где просвещенью нет препоны,
Где силу премогли законы
И где свобода не в цепях!..
В «Опытах священной поэзии» возникает образ ветхозаветного пророка, в котором есть
намеки и на самого поэта. Сначала он – грешник, мучимый сознанием своей слабости,
несовершенства и одиночества; затем – человек, начинающий постигать истину, обретший
надежду; потом – суровый праведник, идущий к людям, чтобы возвестить им грозную
правду:
Воздвигнись, мой Пророк,
Ты будешь Божьими устами!
В толпах смущенных суетами:
Звучи в веках, святой глагол!
Образ пророка у Глинки предваряет знаменитый пушкинский образ (в стихотворении
«Пророк»).
Наряду с несомненными поэтическими достоинствами «Опытов…», в
них есть и
существенные художественные промахи. Глинка не всегда мог вполне выдержать высокий
библейский стиль:
приди к нам, Боже, в гости; Господь как будто почивал; разоблачились
небеса. Он мог обратиться к Богу с призывом:
Я умираю от тоски!
Ко мне, мой Боже, притеки!
Здесь высокая лексика совмещена с разговорно-обиходной интонацией, что вызвало
иронические замечания Крылова: Глинка с Богом запанибрата, он Бога «в кумовья к себе
позовет» – и Пушкина: Глинка заставляет Бога «говорить языком Дениса Давыдова».
Другая традиция, которую наследует Ф. Глинка («Отрывок из Фарсалии» (1818), «Опыт
двух трагических явлений» (1817)), восходит к одической поэзии М.В. Ломоносова и Г.Р.
Державина. Слог, насыщенный славянизмами, ораторская интонация, использование
античной тематики связаны с
традицией высокой поэзии и также подчинены у Глинки
задачам выражения декабристских настроений. Анализ стилистики «Отрывка из Фарсалии»
помогает определить, как формировался своеобразный словарь поэзии декабристов (слова-
сигналы: рабство, сыны свободы, цепи, отчизна, толпа, оковы, малодушие, свободные
римляне, тяжкий ярем, сети, рабы, свобода, блаженство, надежды, крепость духа, слабеть
духом, мужество предков, бессмертье), как складывались ключевые
понятия декабристского
мировоззрения.
Несмотря на то, что эти две тенденции творчества Глинки (условно называемые
«сентиментальная» и «одическая»), на первый взгляд, кажутся противоположными, можно
говорить о единстве поэтического мира поэта, который достигается гражданским,
просветительским взглядом на мир.
В 1820-е гг. в литературу входит новое поколение поэтов-декабристов – К. Рылеев, В.
Кюхельбекер, А. Одоевский и др.
Достарыңызбен бөлісу: