Жанысбекова эльмира тулегеновна
жүктеу/скачать 2,96 Mb. Pdf көрінісі
|
| человек/зверь, прекрасное/мерзкое и др.), и катахрезами («замершее мгновение»,
«мыслящая душа», «новорожденные младенцы со старческими личиками», сюжет любовного свидания на кладбище и др.) [198]. Схизис изживается, обычно, в построении галлюцинаторной / фантазийной реальности: «...обращение к галлюцинациям позволяет испытуемому разрешить проблему, порожденную противоречащими друг другу командами» [199, с. 249]. В аспекте концепций К. Леви-Строса и А.М. Пятигорского экстраективная идентификация (превращения) и есть стремление к мифологической нейтрализации, когда построение галлюцинаторного повествования снимает антитетичность мышления и высказываний. И все эти субхарактеры есть радикалы одного и того же кимовского героя, который психологически диссоциирован и сам не понимает, что с ним. «Кто я?», — задается вопросом белка, мозаичный расщепленный постмодернистский / мифологический образ, существуя одновременно во всех этих временных срезах и психологических проекциях. А. Ким, как и Лев Толстой, идеям которого он во многом привержен, с презрением относится к плотской природе человека, поэтому идеальный персонаж для него – Митя Акутин. Он как бы бестелесен, существует в гармонии со своими философскими взглядами. Он верит в целесообразность хода времени, за которым кроется вечность. Течение времени в его восприятии исполнено смыслом, так как направлено к сверхзначимому событию, своей событийной кульминации – апокалипсису. В итоге неомифологизм А. Кима становится «языком ожившего бессознательного», возвратом к додифференцированности временных пластов, к вневременной галлюцинаторной реальности, подобной реальности сна, с потоком ассоциаций, где нарушены логические связи, широко представлены полифоническое многоголосие и интертекст – воплощение бахтинского карнавала, символа обновления (в работе о Франсуа Рабле М. Бахтин рассматривает, по сути, те же осколочные радикалы личности в условиях карнавальной антитезы: оральную (депрессивную), обсессивную и мегаломаническую [200]). Превращение – значит обновление, выздоровление: «Только в стремительном движении этой жизни и в чередовании ее перемен, называемых утратами, можно творить новое и поправлять старое», - пишет автор [187, с. 188]. Такова и функция постмодернистского неомифолгизма А. Кима. По А.М. Пятигорскому, «Миф можно рассматривать как то, что возникает при 88 нейтрализации одной оппозиции поведения другой оппозицией поведения» [201]. З. Фрейд считает, что писатель и невротик имеют много общего. Они оба отказываются от реальности, которая их пугает или не удовлетворяет, погружаясь в галлюцинаторный мир фантазий, в котором они всемогущи, могут воплотить все свои желания, а главное – восполнить утраты [202]. Но если «обычный невротик в этом фантазийном мире застревает», то «художник находит обратный путь из мира грез в реальность», благодаря вытеснению своих бессознательных страхов и тревог в произведение искусства [202, с. 134; 186]. жүктеу/скачать 2,96 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|