Казахи евразии: история и культура сборник научных трудов

 
223 
 
УДК 397.4+929.5 
 
А.Е. Рогожинский 
Научно-реставрационная лаборатория «Остров Крым», 
Алматы, Казахстан 
 
КАЗАХСКИЕ ТАМГИ: НОВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И ОТКРЫТИЯ 
 
Статья  посвящена  удостоверительным  знакам  казахов:  родоплеменным  тамгам 
Старшего,  Среднего  жузов  и  тамгам,  применявшимся  в  XVIII-XIX  вв.  представителями 
сословия торе (чингизиды). Исследование проведено на основе аутентичных источников 
–  архивных  документов,  наскальных  изображений  и  мемориальной  эпиграфики, 
выявленных  в  настоящее  время.  Проводится  верификация  данных  о  тамгах  казахов  в 
трудах  ученых  XIX-XX  вв.  На  основе  новых  источников  устанавливаются 
генеалогические связи различных патронимических групп в составе Старшего и Среднего 
жузов.  Выделены  основные  типы  знаков  сословия  торе,  определены  тамги  трех 
генеалогических ветвей династии казахских чингизидов. 
Ключевые слова: казахи, тамга, жуз, торе, чингизиды, генеалогия, клан. 
 
A.E. Rogozhinskiy 
Research and restoration laboratory «Ostrov Krym», 
Almaty, Kazakhstan 
 
KAZAKH TAMGAS: NEW RESEARCH AND DISCOVERIES 
 
The article is concerned with identification signs of nomadic Kazakhs clan: the tamgas 
of the Old and Middle Juz (tribal unions) as well as signs that were used by the members of the 
tore  estate  (chingizids)  in  XVIII-XIX.  This  research  is  based  on  authentic  sources  including 
archives, petroglyphs (tamgas), and memorial epigraphy identified recently. Also verification of 
the  information  on  Kazakh  tamgas  presented  in  works  of  XIX–XX  cc.  scholars  is  conducted. 
Based  on  some  new  data  we  were  able  to  establish  the  genealogical  relationships  between 
different groups within the Old and Middle Juz. The major types of identification signs used by 
the  members  of  the  tore  estate  were  identified  and  the  tamgas  representing  the  three 
genealogical branches of the Kazakh dynasty of chingizids were established. 
Keywords: Kazakhs, tamga, Juz, tore, chingizids, genealogy, clan. 
 
Впервые  тамги  казахов  привлекли  внимание  русских  исследователей  в 
последней  четверти  XVIII  в.,  затем,  по  мере  расширения  российского 
суверенитета в казахской степи, регистрация удостоверительных знаков племен и 
родов  Младшего,  Среднего  и  Старшего  жузов  продолжалась  вплоть  до  конца 
XIXв. Сводный «Список тамг» казахов трех жузов, помещенный в приложении к 
капитальному  труду  Н.И. Гродекова  в  1889  г.  [10,  приложение  2,  с.  4-7],  стал 
важным  ресурсом  для  этнологических  очерков  Н.А.  Аристова  [6;  7],  прежде 
других  воспользовавшегося  им  для  «выяснения  этнического  состава  киргиз-
казаков». Позже он многократно привлекался в том же качестве отечественными 
и  зарубежными  исследователями  прошлого  столетия.  Однако  проведенный  в 
наши дни критический анализ литературных данных заставляет с осторожностью 
относиться к собраниям казахских тамг в трудах  А.И. Левшина, Н.И. Гродекова, 
М.М.  Тынышпаева,  стимулируя  дополнительный  поиск  и  изучение  аутентичных 
источников.  Приоритетными  среди  таковых  выступают  оригинальные  архивные 

 
224 
 
документы и памятники эпиграфики, содержащие графически адекватные формы 
знаков  и  достоверные  сведения  о  клановой  принадлежности  их  предъявителей. 
Активные  полевые  и  архивные  изыскания,  проводившиеся  в  последние 
десятилетия  разными  учеными,  позволили  ввести  в  научный  оборот  большой 
объем новых источников [1; 4; 12; 18; 19; 20; 26]. Благодаря этому удалось точно 
атрибутировать  серию  известных  ранее  знаков  Старшего  и  Среднего  жузов, 
внести  существенные  коррективы  в  сводки  первых  исследователей  казахских 
тамг, а затем уточнить или пересмотреть ряд заключений относительно сходства и 
отличий тамговых знаков родственных племен, сосуществования различных тамг 
у одних и тех же патронимических групп  и др. Кроме того, на основе широкого 
круга  источников  впервые  стало  возможным  специальное  изучение  знаков-
эмблем  сословных  групп  казахского  общества  –  торе,  кожа  и  туленгутов.  В 
частности,  определены  основные  типы  графических  форм  «ханской  тамги»  [21], 
выявлены  локальные  особенности  их  начертания  и  установлена  связь  разных 
форм  знаков  с  определенными  генеалогическими  ветвями  казахских  чингизидов 
[22].  В  данной  публикации  по  необходимости  кратко  освещаются  эти  и  другие 
наиболее важные результаты изучения казахских тамг на современном этапе. 
Банк  данных  по  тамгам  казахов  на  сегодняшний  день  включает 
неравноценные  по  репрезентативности  коллекции  идентифицированных  знаков: 
этнографическую,  полученную  в  ходе  специальных  опросов,  проводившихся  в 
разные  годы  в  ряде  районов  Западного,  Южного,  Восточного  Казахстана  и 
Семиречья;  эпиграфическую,  объединяющую  недвижимые  памятники  разных 
видов  –  эпитафии,  наскальные  изображения  и  надписи,  обнаруженные 
практически  на  всей  территории  страны;  архивную,  представленную 
документальными  материалами,  выявленными  в  центральных  архивах 
Казахстана,  Узбекистана  и  России  в  2007–2015  гг.  Наиболее  информативны  и 
составляют львиную долю совокупного банка данных архивная и эпиграфическая 
коллекции: вместе они насчитывают сотни аутентичных объектов, охватывающих 
значительный  отрезок  исторического  времени  (конец  XVIII  –  начало  XX  вв.)  и 
большую  часть  этнической  территории  расселения  казахов.  Этот  уникальный 
массовый  и  разнообразный  в  типологическом  отношении  материал  не  только 
позволяет  перейти  к  всестороннему  изучению  многовековой  традиции 
тамгопользования в кочевом обществе казахов, но также расширяет возможности 
для  изучения  генеалогической  структуры  казахских  жузов,  выяснения  роли 
отдельных  групп  племен  в  этногенезе  других  народов  Центральной  Азии  и 
Восточной Европы. Постановке таких перспективных задач в методическом плане 
предшествует  процедура  идентификации  удостоверительных  знаков  различных 
патронимических объединений (родов и племен) и социальных групп. 
Тамги  казахов  Старшего  жуза  сравнительно  поздно  стали  объектом 
специального изучения: лишь со второй половины  XIX в., когда южные области 
Казахстана  вошли  в  состав  Российской  империи,  сложилась  благоприятная 
политико-административная  ситуация  для  их  регистрации  и  систематизации 
европейскими  учеными.  К  сожалению,  воспользоваться  такой  возможностью 
удалось  немногим  исследователям  (рис.  1);  единственный  раз  в  доре-
волюционный период целенаправленный сбор первичных данных по «большеор-
дынским  тамгам»  был  организован  военным  губернатором  Сырдарьинской 
области  Н.И. Гродековым  в  1884–1886  гг.  и  осуществлен  А.Н. Вышнегорским  в 
южных  областях  Казахстана  [10,  с.  IV–VI].  Заметим,  что  к  тому  времени  в 

 
225 
 
основном завершилось начавшееся еще во второй половине XVIII в. переселение 
из  Туркестана  и  расселение  в  пределах  Семиречья  главных  племен  Старшего 
жуза: жалайыр, сарыуйсын, албан, суан, шапырашты, ысты и частично  – дулат и 
канлы.  Возможно,  поэтому  собранные  А.Н.  Вышнегорским  сведения  о  родовом 
составе перечисленных племен оказались неполными, а тамги некоторых из них, 
как выясняется сегодня, воспроизведены с искажениями [20, с. 103–104]. Тем не 
менее, впервые опубликованные Н.И. Гродековым тамги казахов Старшего жуза 
были  восприняты  в  целом  как  достоверные  сначала  Н.А.  Аристовым,  а  затем 
другими  исследователями  –  Шакаримом  Кудайбердыулы,  Ж.-А. Кастанье,  
М.М. Тынышпаевым, С.А. Аманжоловым, В.В. Востровым и М.С. Мукановым [2; 
9; 14; 27; 29]. В 1925 г. М.М. Тынышпаев внес в реестр тамговых форм некоторые 
изменения, но в дальнейшем список родоплеменных знаков казахов существенно 
не пополнился, поскольку в советское время по идеологическим мотивам данная 
тема  не  могла  стать  ключевой  для  этнографической  науки  Казахстана.  В 
известной  монографии  В.В.  Вострова  и  М.С.  Муканова  имеются  ссылки  на 
материалы  полевых  исследований,  как  правило,  подтверждающих  точность 
графических форм знаков, приводимых Н.И. Гродековым [9, с. 39, 46], но авторы 
ничего  не  сообщают  о  степени  осведомленности  своих  информаторов.  Только  в 
посмертном  издании  книги  казахстанских  этнографов  в  2000  г.  в  отдельных 
случаях приводятся тамги другого вида [5, с. 63]. Таким образом, на протяжении 
всего XX в. исследователи были вынуждены оперировать весьма ограниченным и 
слабо  верифицированным  кругом  источников  по  родоплеменным  знакам 
Старшего жуза, сформировавшимся в основном благодаря трудам Н.И. Гродекова 
и М.М. Тынышпаева. 
Обращение к народной памяти для уточнения форм родоплеменных знаков 
сегодня  становится  малоперспективным,  прежде  всего,  в  связи  с  утратой  в 
прошлом  столетии  социально-экономических основ,  поддерживавших  в  кочевом 
обществе  казахов  традицию  тамгопользования.  Как  показывает  практика, 
тематические  опросы  редко  дают  положительные  результаты,  поскольку  люди 
старшего  поколения,  родившиеся  в  советское  время,  обычно  не  знают  тамги 
своего рода или указывают знаки, известные им из научно-популярных изданий, 
основанных  на  упомянутых  источниках  [1,  с.  451].  Более  эффективным  в 
настоящих условиях становится систематическое изучение архивных материалов 
– оригинальных письменных документов XVIII–XIX вв., авторы которых хорошо 
знали  и  традиционно  пользовались  тамгами.  Ниже  подводятся  итоги  работы  по 
выявлению  «своеручных  тамг»  казахов  Старшего  жуза  в  фондах  Центрального 
государственного  архива  Казахстана  (ЦГА  РК),  первые  результаты  которой 
опубликованы автором в 2010 г. 
В состав Старшего жуза в конце XIX в. входили 11 племен – неодинаковые 
по  численности,  составу  родов,  происхождению  и  своему  положению  во 
внутрижузовой иерархии поколений: жалайыр, ошакты, сарыуйсын, дулат, албан, 
суан,  сиргели,  канлы,  ысты,  шанышкылы  (катаган)  и  шапырашты.  Согласно 
традиционной  генеалогии,  прародителем  казахов  Старшего  жуза  считается 
Уйсын, а его потомками Сарыуйсын, Дулат, Албан, Суан и другие, в связи с чем 
до  середины  XIX  в.  сохранилось  собирательное  название  этого  племенного  
союза  –  «уйсуновская»,  или  «юсуновская»  орда  [9,  с.  26–27;  13,  с.  407,  док. 
№156]. 

 
226 
 
Попытки  сопоставить  данные  традиционной  генеалогии  и  тамги  казахов 
Старшего  жуза,  чтобы  разобраться  в  сложных  отношениях  родства  племен, 
впервые  были  предприняты  Н.А. Аристовым.  Но  ввиду  «скудости  сведений  о 
тамгах самих большеордынцев», «которые собраны, и то конечно не вполне, лишь 
в  пределах  Сыр-Дарьинской  области»  [6,  с.  421],  некоторые  выводы 
исследователя, как выясняется теперь, оказались ошибочными. «Сары-уйсуны по 
тамге оказываются не имеющими ничего общего с дулатами и их родичами», – к 
такому заключению пришел Н.А. Аристов [там же, с. 422] на основании рисунка 
тамги,  опубликованного  Н.И.  Гродековым.  Однако  в  изученных  письменных 
документах  подобное  изображение  как  самостоятельный  знак  какого-либо 
подразделения  казахов  не  встречается;  неизвестен  он  и  среди  наскальных 
изображений Чу-Илийского междуречья в Семиречье, где располагались с 1868 г. 
кочевья  казахов  Сарытокумовской  волости,  состоявшей  в  основном  из 
сарыуйсынов.  Только  по  архивным  материалам  удается  определить  обще-
племенную тамгу и тождественные ей знаки отдельных родов сарыуйсынов (рис. 
1). Во всех документах знак выглядит как окружность с отходящей вниз прямой 
линией,  пересеченной  в  средней  части  короткой  чертой.  Основное  положение 
тамги  –  окружностью  вверх;  когда  список  «нижеприложивших  тамги»  на 
документе не оставляет достаточно места для вертикального расположения знака, 
тамга  рисуется  горизонтально,  окружностью  вправо.  Поперечная  линия  иногда 
изображается  с  загнутыми  кверху  концами,  вытянутыми  вдоль  контура 
окружности.  Такой  «каллиграфический  изыск»  обычно  присутствует  на  тамгах 
биев,  аульных  старшин  и  почетных  лиц,  по-видимому,  знакомых  с  письменной 
грамотой.  Подобная  тамга  изображена  на  скале  у  колодца  в  пределах 
Сарытокумовской  волости  и  зафиксирована  на  фотографиях  Н.Н.  Пантусова  
(1897 г.) [20, с. 119, рис. 8]. 
Необычная  форма  знака  с  прямоугольником  вместо  окружности,  которая 
была  представлена  Н.И.  Гродековым  как  тамга  сарыуйсынов,  скорее  всего, 
являлась  ее  неумелым  воспроизведением  рукой  безвестного  информатора 
А.Н.  Вышнегорского.  В  документах  XIX  в.  встречаются  примеры  столь  же 
небрежного  «своеручного»  изображения  родовых  знаков  тамгопредъявителями, 
слабо владевшими пером (см., например: ЦГА РК. Ф. И-44,оп. 1, д. 40312, л. 1об.). 
Как  видно,  вывод  Н.А.  Аристова  об  исключительности  тамги  сарыуйсынов  был 
преждевременным. 
Одним  из  самых  крупных  и  сложных  по  составу  являлось  племя  дулат, 
подразделявшееся  на  четыре  рода:  ботпай,  шымыр,  сикым  и  жаныс.  Со  времен 
Н.И.  Гродекова  общеплеменным  знаком  дулатов  большинством  исследователей 
признается  тамга  в  виде  окружности  («донгелек»);  только  М.М.  Тынышпаев  без 
ссылки на источники привел несколько иную  тамгу  – окружность, пересеченная 
вертикальной  чертой.  В  изученных  документах,  где  предъявителями  тамг 
выступают казахи Старшего жуза Семиреченской области, оба знака встречаются 
крайне редко – в списках рядовых выборщиков местной администрации волостей, 
рядом с известными тамгами других родов дулатов и шапырашты. По частоте и 
условиям  предъявления  их  трудно  признать  тамгами  общеплеменного  значения, 
хотя точно атрибутировать эти единичные образцы знаков пока не удается. 
В  действительности  тамгой  племени  дулат  и  всех  четырех  его  родов 
выступает  знак  тождественный  по  форме  тамге  племени  сарыуйсын.  Именно  он 
чаще  всего  фигурирует  в  документах,  подтверждая  идентичность  предъявителей 

 
227 
 
на разных уровнях отношений индивида или коллектива сородичей с представи-
телями  иных  патронимических  групп  или  колониальной  администрации.  Но 
наряду с этим существовали особые тамги родов и отделений, которые по своему 
виду  отличались  от  основной  тамги  дулатов.  При  этом  особая  форма  знака 
образуется  за  счет  добавления  новых  элементов  к  общеплеменной  тамге,  как  у 
рода  ботпай,  или  представляет  собой  иную  графическую  фигуру  (полумесяц, 
соединенные  под  острым  углом  две  линии), непроизводную  от  основного  знака, 
как у части отделений рода жаныс. В первом случае образование сыновних форм 
тамги  может  означать выделение  родственных кланов  путем  дробления  рода,  во 
втором,  –  наоборот,  за  счет  включения  в  состав  рода  новых  подразделений 
(кірме),  не  связанных  традицией  единого  генеалогического  родства.  Наконец, 
основной  знак  дулатов  без  каких-либо  изменений  графической  формы 
использовался  многими  отделениями  в  качестве  собственной  родовой  тамги; 
например,  весьма  многочисленным  отделением  каскарау  рода  жаныс.  Так  же  не 
удается обнаружить особые формы знаков двух других родов дулатов – шымыр и 
сикым;  изученные  материалы  свидетельствуют  об  использовании  этими  родами 
только основной тамги дулатов. Более того, по архивным документам однозначно 
устанавливается  принадлежность  отделениям  кудайкул  и  алимжан  рода  ботпай 
(см.,  например:  ЦГА  РК.  Ф.  И-44,  оп.  1,  д.  21343,  л.  625)  особой тамги,  которая 
ранее, по Н.И. Гродекову, ошибочно приписывалась роду сикым. 
Общеплеменной  статус  основной  тамги  дулатов  отчетливо  проявляется  в 
исключительном  использовании  этого  знака  для  обозначения  мест  постоянных 
зимовок  «дулатовских  волостей»,  в  последней  трети  XIX  в.  соседствовавших  на 
западе  Семиречья  с  кочевьями  других  племен  Старшего  и  Среднего  жузов.  В 
центре междуречья р. Чу и р. Или компактно расселялись общины ботпай, сикым 
и  шымыр,  южнее  –  род  жаныс  чересполосно  с  родами  шапырашты  других 
волостей, с которыми дулаты соперничали и на востоке своих кочевых владений. 
На  северо-западе  Чу-Илийских  гор  общины  шымыр  Верненского  и 
Аулиеатинского уездов отстаивали свои права на зимовки вдоль правобережья р. 
Чу, на Хантау и в горах Джамбул, кочуя в соседстве с аргынами Семипалатинской 
области.  Вдоль  всей  протяженной  общей  границы  «дулатовских  волостей» 
сегодня  обнаружены  десятки  стоянок  конца  XIX  –  начала  XX  вв.,  отмеченные 
наскальными  изображениями  общеплеменной  тамги  дулатов;  при  этом  на 
внутренней  территории  их  расселения  тамги  у  зимовок  почти  не  встречаются, 
несмотря  на  существование  разделительных  границ  между  волостями  [4,  с  147-
149,  227-261].  Так  на  примере  землепользования  кочевников  Семиречья 
подтверждается  установленное  независимым  путем  по  архивным  данным 
определение  регулятивной  функции  основной  тамги  дулатов  как  особого  знака 
для внешнего предъявления. 
В  отношении  форм  родоплеменных  знаков  племен  албан  и  суан, 
фигурирующих  в  «Списке  тамг»  Н.И. Гродекова,  тоже  необходимо  внести 
существенные  поправки.  Сегодня  известно,  что  незадолго  до  этнографической 
миссии А.Н. Вышнегорского в кочевья Сырдарьинской области практически с той 
же  целью  проводил  сбор  данных  среди  казахов  восточной  части  Семиречья 
капитан Н.М. Изразцов – по поручению главного начальника Туркестанского края 
К.П.  фон  Кауфмана  [12,  с.  161-164].  Рукопись  отчета  Н.М. Изразцова, 
хранившаяся в тот период в Ташкенте, но опубликованная только в наши дни, по 
досадному недоразумению оказалась недоступной Н.И. Гродекову; случись иначе, 

 
228 
 
возможно,  удалось  бы  избежать  еще  одного  столетнего  заблуждения, 
касающегося тамги племени албан. «Все албаны, – пишет Н.М. Изразцов [там же, 
с. 236], – имеют общую тамгу  , и только до 20 юрт (семей) рода альджан имеют 
свою  особую  тамгу  –  ».  Материалы  архивной  коллекции  тамг  подтверждают 
мнение  исследователя:  как  среди  дулатов,  знак  «уйсуновского»  типа  обладает 
статусом общей тамги племени албан, а также служит удостоверительным знаком 
некоторых  его  подразделений.  Возможно,  отличие  заключается  в  том,  что  тамга 
часто  изображалась  окружностью  вниз,  вправо  или  влево.  Архивными 
документами подтверждается и принадлежность тамги в виде окружности с тремя 
радиальными  лучами  роду  алжан  и  его  отделению  аламан,  ошибочно 
приписывавшаяся  Н.И.  Гродековым  дулатовскому  роду  ботпай,  а  М.М.  Тыныш-
паевым  –  племени  суан.  Небольшая  группа  документов  указывает  на 
существование  особой  тамги  –  окружность  с  отходящей  вниз  линией  –  у 
отделений родов конырборик и шоган; знак этой формы ранее отождествлялся с 
общеплеменной тамгой албанов. Наконец, у албанов рода бозым отделений баба и 
жаныбек обнаружена еще одна разновидность особой тамги в форме окружности 
с  двумя  линиями,  отходящими  вниз  и  вправо  вверх;  с  подачи  исследователей, 
некритично  воспринявших  «Список  тамг»  Н.И.  Гродекова,  такой  знак  и  поныне 
популяризируется  как  единая  тамга  казахов  племени  суан  [30,  fig.  2.].  Таким 
образом,  по  архивным  источникам  установлено,  что  наряду  с  основной  тамгой, 
идентичной  общеплеменной  тамге  сарыуйсынов  и  дулатов,  по  меньшей  мере, 
четыре  рода  (конырборик,  шоган,  алжан  и  бозым)  племени  албан  пользовались 
тамгами  особого  вида,  которые  невозможно  признать  производными  от  более 
сложного знака «уйсуновского» типа. 
Кроме общей для сарыуйсынов, дулатов и албанов тамги, казахи племени 
суан  имели  особый  знак  в  виде  окружности  с  отходящей  от  нее  вниз  прямой 
линией. В архивной коллекции эта тамга многократно представлена и как родовой 
знак разных отделений, что позволяет рассматривать ее как единую тамгу суанов. 
Тождество  формы  данной  тамги  с  особым  знаком  группы  перечисленных  выше 
родов племени албан является очевидным. 
Благодаря обилию информативных документов удалось идентифицировать 
тамги  большинства  родов  племени  жалайыр  в  форме  «тарак»-тамги  (каз.  
тарақ  –  гребень),  которая  выступает  одновременно  общеплеменным  знаком 
жалайыров. Простая форма тамги в виде трех параллельных линий, соединенных 
сверху  горизонтальной  чертой,  изображалась  преимущественно  жалайырами 
Семиречья,  в  то  время  как  их  сырдарьинские  соплеменники  изображали  ее  с 
небольшим  завитком  на  одной  из  крайних  линий;  эта  черта  может 
рассматриваться как локальная палеографическая особенность. 
Общеплеменным  знаком  шапырашты  выступает  тамга  в  форме 
равностороннего  или  равнобедренного  треугольника  («тумар»),  обращенного 
основанием  или  вершиной  вверх.  Других  форм  знаков  этого  племени  архивные 
документы  не  содержат.  Обнаружены  и  недвижимые  памятники  –  остатки 
зимовки, отмеченной наскальным изображением «тумар» - тамги с датой 1869 г. 
и именной надписью управителя одной из волостей шапырашты [20, с. 115, 119-
120, рис. 4, 6]. Этими материалами подтверждаются данные М.М. Тынышпаева о 
существовании  сходного  знака  у  двух  племен  Старшего  жуза  –  шапырашты  и 
ошакты.  В  архивной  коллекции  тамг  имеются  небольшие  серии  знаков  других 

 
229 
 
племен  Старшего  жуза  –  ысты,канлы,  сиргели  и  шанышкылы,  которые  в  целом 
совпадают по форме с тамгами тех же племен, показанными у Н.И. Гродекова. 
Таким  образом,  уточненные  данные  о  тамгах  основных  племен  Старшего 
жуза позволяют сделать несколько выводов. Прежде всего, выявленное истинное 
начертание тамги племени сарыуйсын, одновременно являвшейся объединяющим 
знаком  для  дулатов,  албанов  и  суанов,  наглядно  подтверждает  обоснованность 
исторического  наименования  Старшего  жуза  («уйсуновская  орда»),  этнополи-
тическим ядром которого выступает объединение этих четырех племен. Только у 
сарыуйсынов  и  большей  части  дулатов  такой  знак  универсально  выступает  на 
всех  уровнях  внутриплеменной  генеалогии,  что  может  означать  глубокое, 
изначальное  родство,  а  не  только  политический  союз  двух  патронимических 
образований.  Другой  тип  связей  демонстрируют  удостоверительные  знаки 
албанов  и  суанов:  с  одной  стороны,  типологическое  сходство  особых  родовых 
тамг  указывает  на  генеалогическое  родство  какой-то  части  обоих  племен,  с 
другой, – непроизводные от «уйсуновской» тамги особые знаки албанов и суанов 
сосуществуют  с  ней,  как  символом  политического  доминирования.  Наконец, 
формы  знаков  остальных  племен  Старшего  жуза  не  дают  повода  для 
рассмотрения иных связей с ядром этого объединения, кроме этнополитических. 
Не углубляясь здесь в проблему исторической последовательности и хронологии 
формирования  столь  сложного  объединения,  как  Старший  жуз,  необходимо 
добавить,  что  среди  множества  известных  сегодня  в  Семиречье  и  Южном 
Казахстане наскальных изображений тамг античного (сако-усуньского) времени и 
средневековья отсутствуют знаки, сопоставимые с «уйсуновской» тамгой казахов 
[23, рис. 1]. Другими словами, данный корпус источников не позволяет связывать 
обладателей  этой  тамги  с  какой-либо  частью  населения  региона  домонгольской 
эпохи. 
Плодотворным  оказалось  изучение  на  современном  этапе  родоплеменных 
знаков  казахов  Среднего  жуза.  Критический  анализ  литературных  данных  и 
архивные  изыскания,  проведенные  в  2012–2014  гг.  А.К. Таласбаевой  [26]  под 
руководством  автора,  посвящены  тамгам  найманов  –  одного  из  самых  крупных 
племенных  объединений  казахского  народа  (рис.  2).  Исключительно  сложный 
родоплеменной  состав  найманов  отличается  неоднородностью,  что  нашло 
отражение  в  типологическом  разнообразии  знаков:  «ни  у  одного  племени 
Среднего жуза не встречается такое многообразие родовых тамг, как у найманов» 
[16,  с.  45-46].  В  целом  верное  наблюдение  не  помешало  С.М.  Аманжолову  и  
М.С.  Муканову  сделать  противоречивый  вывод  о  существовании  у  найманов 
наряду  с  особыми  знаками  племен  общей  тамги  в  форме  «V»  [2,  с.  15]. 
Основанием  для  этого  служила  ссылка  на  изображение  тамги  «найманского 
поколения»,  помещенного  впервые  в  труде  А.И. Левшина  [15,  с.  134-135, 
вклейка],  а  затем  принятое  за  установленный  факт  Н.И.  Гродековым,  
Н.А. Аристовым,  Ш.  Кудайбердыулы  и  М.М. Тынышпаевым.  Однако  изучение 
архивных материалов XVIII–XIX вв., относящихся к тамгопользованию основных 
подразделений найманов, показало, что такого знака не было ни у одного племени 
или  рода.  Возможным  графическим  прототипом  несуществующей  «обще-
племенной»  тамги  найманов  мог  стать  только  знак  племени  баганалы  в  форме 
«Y»  (что  допускалось  и М.С. Мукановым), который был неточно воспроизведен 
«Геродотом  казахского  народа»  в  первом  издании  «Описания  киргиз-казачьих, 
или  киргиз-кайсацких,  орд  и  степей».  В  то  же  время  изучение  аутентичных 

 
230 
 
источников  позволило  достоверно  установить  сходство  знаков,  применявшихся 
такими  подразделениями  найманов,  как  каракерей,  матай  и  садыр.  Тем  самым 
снимается  противоречие  между  данными  традиционной  генеалогии  этих  тесно 
связанных  родов  и  сложившимся  представлением  о  типологическом  несов-
падении их тамг, образцы которых фигурируют в работах перечисленных авторов. 
Отдельное  исследование  предпринято  с  целью  выяснения  исторически 
достоверной  формы  «ханской  тамги»  казахских  чингизидов  (торе).  Надо 
заметить, что в отличие от тамговых знаков казахских племен и родов, изучение 
которых ведется более двухсот лет, удостоверительные знаки-эмблемы казахских 
торе  прежде  специально  не  изучались.  Тамги  султанов  фиксировались 
дореволюционными  исследователями  от  случая  к  случаю  в  разных  регионах  и 
всегда  лишь  в  дополнение  к  родоплеменным  знакам,  разнообразие  которых 
привлекало  перспективой  разобраться  в  проблеме  формирования  казахского 
народа. На фоне такой масштабной задачи тема «дворянской тамги» не вызывала 
особого  энтузиазма  у  исследователей  XIX  –  начала  XX  вв.  Дело  ограничилось 
констатацией  сходства  сословного  знака  торе  с  тамгами  отдельных  казахских 
племен  и  с  династийными  знаками  других  генеалогических  ветвей  джучидов  – 
крымских ханов [7, с. 287; 25, с. 83]. 
Регистрация  российскими  исследователями  сословно-личных  знаков  торе 
началась  в  последней  четверти  XVIII  в.,  эпизодически  продолжалась  в 
следующем  столетии  и  завершилась  в  начале  XX  в.  [21].  Стараниями  ученых 
дореволюционной поры собраны ценные сведения о тамгопользовании казахских 
джучидов,  выявлены  7  разновидностей  их  знаков,  для  обозначения  которых 
применялись  разные  наименования:  «джя-ок»/«жаа-ок»,  «хан-тамга»,  «тарак-
тамга»,  «султанская  тамга».  В  трудах  отдельных  авторов  [3,  с.  46;  25,  с.  92] 
воспроизведены  тамги,  заимствованные  из  подлинных  архивных  документов 
официальной  переписки  казахских  торе  с  оренбургской  и  западносибирской 
администрацией.  Однако  в  советский  период  историографическая  традиция 
изучения  геральдики  «классово  чуждого»  аристократического  сословия  торе 
прервалась  на  многие  десятилетия.  Лишь  дважды  в  научных  изданиях 
помещались  образцы  «ханской  тамги»;  в  обоих  случаях  неудачно  подобранные 
типографские  литеры  весьма  условно,  с  искажениями  передавали  форму 
некоторых  разновидностей  знака  [8,  с.  220;  27,  с.  30],  которые  в  стилизованном 
виде  фигурируют  в  наши  дни  как  достоверное  изображение  эмблемы  казахских 
чингизидов [24, обложка]. При этом остаются без объяснения и множественность 
зафиксированных  названий  знака  торе,  и  разнообразие  их  форм,  и  стоящие  за 
этим,  вероятно,  определенные  исторические,  социально-политические  или  иные 
условия их предъявления. 
Основу  нашего  исследования  составила  коллекция  идентифицированных 
тамг торе, которая насчитывает около ста знаков, датированных в интервале 1785-
1913 гг. В собрание входят персональные знаки чингизидов, связанных условиями 
совместного  кочевания  и  управления  с  разными  племенами  казахов  Старшего, 
Среднего  и  Младшего  жузов  на  всей  территории  Казахстана,  а  также  смежных 
областей  Узбекистана  (Хива)  и  Монголии  (рис.  3).  Среди  учтенных  знаков 
преобладают тамги, размещенные на страницах письменных документов из 11-ти 
фондов  ЦГА  РК;  архивная  коллекция  дополняется  знаками  на  надгробных 
памятниках из некрополей Букеевской Орды [1, с. 169-170, 560-567, рис. 209, 411, 
418–420;  18;  19].  В  числе  предъявителей  знаков  численно  преобладают  султаны, 
но  есть  также  6  обладателей  ханского  титула  (Вали  (1781-1821),  Есим  (1795-

 
231 
 
1797), Жангир (1823-1845) и др.) и две ханские супруги (Атан-ханым, жена Букей-
хана, и Кунимжан-ханым, жена Кенесары-хана). В генеалогическом отношении в 
коллекции  представлены  разные  ветви  казахских  джучидов,  ведущих  свое 
происхождение  от  султанов  Жадика  («старшая»  ветвь  династии)  и  Осека 
(«младшая»  ветвь  династии),  сыновей  хана  Жанибека  (1465-1474),  одного  из 
основателей Казахского ханства. 
Всего  выделяется  10  разновидностей  тамговых  знаков,  использовавшихся 
торе,  по  меньшей  мере,  с  конца  XVIII  в.  На  основании  свидетельств  ряда 
авторитетных  информаторов  дореволюционных  исследователей  устанавливается 
наличие статусных отличий сословных знаков. Группа знаков идентифицируется 
как  «ханская  тамга»:  1) 
  –  знак  «джя-ок,  то  есть  лук  со  стрелой»  [11,  с.  275,  
№ 351; 21, с. 671–672]; 2) 
  –  тамга  правителей  Букеевского  ханства  [17,  с.  69; 
22,  с.  267];  3) 
  и,  возможно, 
–  тамга,  статус  которой  определяется 
фамильными  связями  казахских  чингизидов,  управлявшими  кочевниками 
низовьев Сырдарьи, остававшимися до середины XIX в. под  юрисдикцией Хивы 
[21, с. 676–677; 22, с. 267–268]. Удостоверительные знаки других видов относятся 
к  разряду  так  называемых  «султанских  тамг»,  применявшихся  разными 
представителями  сословия  торе  в  зависимости  от  многих,  пока  не  вполне 
выясненных, условий. 
Распределение  знаков  всех  видов  на  генеалогической  схеме  носит 
упорядоченный  характер:  с  одной  стороны,  имеются  тамги,  присутствующие  во 
всех родословных цепочках; с другой же, – есть группа знаков, связанных только 
с  одной  или  несколькими  ветвями  торе,  возглавляемыми  общими 
родоначальниками.  В  последнем  случае  отчетливо  выделяются  следующие 
фамильные ветви: 1) потомки Абулхаир-хана начиная по времени с хана Жангира; 
2)  потомки  Каип-хана  II  (1746-1756);  3)  потомки  Турсын-хана  (ум.  в  1717)  и 
Жангир-хана  I  (ум.  в  1652).  Тамга  правителей  Букеевского  ханства 
  не 
применялась  чингизидами  «старшей»  ветви  династии;  тамга 
  зафиксирована 
пока  только  у  потомков  «хивинского»  Каип-хана  II;  все  другие  представители 
«старшей»  ветви  династии  не  использовали  знаки  своих  современников, 
принадлежавших  к  первым  двум  названным  фамилиям,  но  те,  в  свою  очередь, 
применяли  некоторые  общие  знаки  династии: 
.  Отмеченные  особенности 
фамильного тамгопользования демонстрируются также небольшой серией знаков 
женщин – представительниц сословия торе. 
Таким образом, раскрывается многообразие геральдики торе, отражающее 
как  династическое  единство  и  общность  происхождения  казахских  чингизидов, 
так  и  формирование  в  определенные  исторические  моменты  самостоятельных 
ветвей  династии,  стремившихся  –  в  том  числе  с  помощью  внешних  знаков 
отличия – утвердить собственный суверенитет в той или иной части Степи и за ее 
пределами. К сожалению, пока не удается выяснить, сохранялась ли ведущая роль 
генеалогического  принципа  в  выборе  удостоверительного  знака  при  изменении 
политического статуса торе (принятие другого подданства). 
Выявление  общединастийной  тамги  торе 
  поднимает  вопросы 
происхождения  самого  знака  и  родства  казахских  джучидов  с  другими  ветвями 
чингизидов.  Сходство  «ханской  тамги»  далеких  потомков  Жанибека  с  тамгой 
крымских  Гиреев,  которое  констатировали  Н.А.  Аристов  и  Д.Н.  Соколов  [7,  с. 
287;  25,  с.  17],  кажется  очевидным.  По  существу,  этот  факт  мог  бы  стать 
решающим  аргументом  в  дискуссии  о  происхождении  Урус-хана  –  прямого 
предка  первых  казахских  ханов  Керея  и  Жанибека  –  по  линии  генеалогии, 

 
232 
 
восходящей  к  Орда-Эджену  или  Тукай-Тимуру,  сыновьям  Джучи  (см.  обзор 
дискуссии и библиографию проблемы: [28, с. 171-184]). Однозначному решению 
проблемы  препятствуют,  как  минимум,  два  обстоятельства:  1)  отсутствие 
источников,  зримых  свидетельств,  подтверждающих  наличие  у  казахских 
джучидов  XV–XVII  вв.  такой  же  тамги,  как  установленный  общединастийный 
знак  их  потомков  в  конце  XVIII  –  начале  XXвв.;  2)  многочисленные 
археологические 
и 
эпиграфические 
материалы, 
свидетельствующие 
о 
существовании  основных  вариантов  знака  (
)  в  междуречье  Таласа  и 
Сырдарьи еще до монгольского завоевания [22, с. 270-271]. 
 

жүктеу/скачать 5,21 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: