сопровождениям сознательных действий

Наконец, существуют неосознаваемые процессы, которые просто сопровождают 
действия, и они выделены нами в третий подкласс. Этих процессов большое количество, и 
они чрезвычайно интересны для психологии. Приведу примеры. 
Вам, наверное, приходилось наблюдать, как человек, орудующий ножницами, двигает 
челюстями в ритме этих движений. Что это за движения? Можно ли отнести их к 
двигательным навыкам? Нет, потому что движения челюстями не реализуют действие; они 
также никак не подготавливают его, они лишь сопровождают его. 
Другой пример. Когда игрок на бильярде пускает шар мимо лузы, то часто он пытается 
«выправить» его движение вполне бесполезным движением рук, корпуса или кия. 
Студенты на экзаменах часто очень сильно зажимают ручку или ломают карандаш, 
когда их просишь, например, нарисовать график, особенно если они в этом графике не очень 
уверены. 
Человек, который смотрит на другого, порезавшего, например, палец, строит горестную 
гримасу, сопереживая ему, и совершенно этого не замечает. 
Итак, в группу процессов третьего подкласса входят непроизвольные движения, 
тонические напряжения, мимика и пантомимика, а также большой класс вегетативных 
реакций, сопровождающих действия и состояния человека. 
Многие из этих процессов, особенно вегетативные компоненты, составляют 
классический объект физиологии. Тем не менее, как я уже сказала, они чрезвычайно важны  
для психологии. Важность эта определяется двумя обстоятельствами. 
Во-первых, обсуждаемые процессы включены в общение между людьми и 
представляют собой важнейшие дополнительные (наряду с речью) средства коммуникации.
Во-вторых, они могут быть использованы как объективные показатели различных 
психологических характеристик человека – его намерений, отношений, скрытых желаний, 
мыслей и т. д. Именно с расчетом на эти процессы в экспериментальной психологии ведется 
интенсивная разработка так называемых объективных индикаторов  (или физиологических 
коррелятов) психологических процессов и состояний. 
Для пояснения обоих пунктов снова приведу примеры.
Первый пример будет развернутой иллюстрацией того, как можно непроизвольно и 
неосознаваемо передавать информацию другому лицу. 
Речь пойдет о «таинственном» феномене «чтения мыслей» с помощью мышечного 
чувства. Вы, наверное, слышали о сеансах, которые дают некоторые лица с эстрады. Суть их 
искусства состоит в действительно уникальной способности воспринимать у другого лица 
так называемые идеомоторные акты, т. е. тончайшие мышечные напряжения и 
микродвижения, которыми сопровождается усиленное представление какого-то действия. 
Однажды мне довелось посетить сеанс В. Мессинга, одного из самых известных 
«чтецов мыслей», и я поделюсь с вами своими впечатлениями. 
Его сеансы обычно проходили так. Из публики посылались в жюри записки с 
заданиями; жюри (составленное из зрителей) знакомилось с ними и приглашало автора 
одного из заданий на сцену, чтобы тот выступил в роли мысленного транслятора, или 
индуктора. Для этого он должен был, положив свою руку на предплечье В. Мессинга, 
усиленно думать о предстоящем действии. Индуктор предупреждался, что, если В. Мессинг 
будет делать не то, следует мысленно решительно говорить ему «нет»! 
Нужно заметить , что круг задач , которые выполнял В . Мессинг, был достаточно 
ограничен. Перед началом сеанса его ассистент перечислял
, что
́ Мессинг не берется 
отгадывать: он не воспроизводил задуманные тексты или стихотворения, не писал под 
диктовку, не отгадывал рисунки, ноты и т. п. 
А что же он брался делать? Для примера приводились наиболее выдающиеся случаи 
его отгадок. Например, однажды Мессинг отыскал в зале задуманный ряд, подошел к 
зрителю, сидящему на определенном месте, вынул у него из кармана пиджака карманные 
шахматы, расставил фигуры заданным образом и сделал заданный ход. Или: нашел книгу, в 
ней – указанную страницу и прочитал задуманную строчку. 

Пристальный анализ подобных задач показывает, что все они имеют «маршрутный» 
или «адресный» характер, т. е. требуют куда-то пойти, где-то остановиться, что-то куда-то 
передвинуть и т. п. И вот человек, усиленно думая о нужном движении, сам того не замечая, 
слегка подталкивает В. Мессинга в нужном направлении и останавливает в нужном месте. 
Вы скажете: «Ну хорошо, „подтолкнуть― человека к тому, чтобы он сошел со сцены в 
зал, „провести― его по рядам, „остановить― около нужного ряда и места – это еще возможно. 
Но как же дальше? Как быть, например, с расстановкой шахмат?» 
Отвечу: в подобных задачах Мессингу помогал дополнительный прием – совершение 
непрерывных пробующих движений, на каждое из которых он получал сигналы 
«разрешения» или «запрета». 
Чтобы не быть голословной, поделюсь личным опытом: на уже упомянутом сеансе мне 
посчастливилось выступить в роли индуктора. 
Задуманная мною задача состояла из нескольких простых действий. Сначала надо 
было, идя по сцене, описать траекторию восьмерки, обогнув последовательно стол жюри и 
стол ассистента, потом пройти тот же маршрут в обратном направлении, наконец, подойти к 
роялю на сцене, повернуть стул сиденьем наружу и сесть на него. Вот и все. 
Надо сказать, что Мессинг начинал с того, что приводил индуктора в особое состояние. 
Он поставил меня перед собой – учтите, что все это происходило на сцене, на нас были 
направлены прожектора, а также взоры нескольких сот зрителей. К тому же сам Мессинг 
был очень возбужден; он «ел» меня глазами, делал перед моим лицом какие-то пассы, 
проводил руками по моим рукам, требуя расслабиться, и в то же время приказывал нервными 
отрывочными фразами: «Прошу вас, смотрите на меня, смотрите на меня, смотрите на меня! 
Думайте, думайте! Думайте, думайте!» Потом дал мне руку – рука сильно дрожала; 
я подумала, что, наверное, это тоже специальная мера, чтобы «раскачать» и мою руку и 
чтобы она лучше «транслировала» мои намерения. 
Наконец, задав очень быстрый темп движения, он двинулся вперед, так что я за ним еле 
успевала. 
Мы проделали половину «восьмерки», когда я решила, продолжая думать о задании, 
проконтролировать свою руку, чтобы она двигательного ничего не сообщала. Как только я 
приняла это решение, Мессинг сделал совершенно ненужную петлю, во время которой мы 
чуть вообще не сбежали со сцены. (Надо сказать, что подавляющее большинство задач до 
этого решались в зале, и он привык отправляться в зал.) 
Только большими усилиями руки (уже вполне сознательными) мне удалось вернуть его 
на нашу «восьмерку». 
Наконец, мы подошли к стулу у рояля – и здесь случилось нечто совершенно 
непредвиденное. На стуле случайно оказался кошелек, кем-то забытый. Кошелек никак не 
входил в программу, но Мессинг этого не мог знать. Он схватил кошелек и стал вертеть его в 
руках. Я «думала» изо всех сил, что ему не надо этого делать (что выражалось, как я 
чувствовала, в энергичных запрещающих сжатиях моей руки). Он, конечно, воспринимал эти 
сигналы, но продолжал искать в ложном направлении: побежал к своему рабочему столику, 
открыл кошелек и стал выкидывать все, что там лежало. 
Здесь я уже совсем пришла в ужас, и изо всех сил транслировала ему «запрещения», но 
он только говорил: «Мне больно, мне больно!» – и продолжал действовать в том же духе. 
Среди прочих вещей в кошельке оказалась автобусная книжечка. Он ее то вкладывал, то 
выкладывал, а в конце концов начал отрывать от нее один билетик за другим (смотрите, 
какая изобретательность в поиске!). 
Наконец, мне удалось почти буквально «оттащить» его назад к роялю. Надо сказать, 
что к этому моменту мне уже захотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Я уже не 
следила за тем, чтобы не подавать знаков, наоборот, старалась подавать их изо всех сил. 
Итак, мы подошли к стулу, и я стала «думать», чтобы он его повернул (делал такие 
несколько поворачивающие движения рукой). 

И Мессинг начал действительно поворачивать стул, но, увы – вверх ногами! Я 
усиленно думала, что его надо повернуть не так, а вот так, но ничего не действовало. Он 
вертел его минуты три; наконец, стул оказался в нужном положении, и я резко расслабила 
руку. 
Но еще не конец, и Мессинг это чувствовал. Теперь по программе записки, которая 
находилась перед глазами жюри, надо было сесть на стул. И вот эта задача оказалась самой 
трудной! Ведь она была «неадресной»! Нужно было придать определенную позу своему 
телу, и это-то как раз труднее всего было отгадать по мышечным усилиям моей руки. 
И когда в ответ на мое усиленное думание Мессинг снова начал переворачивать стул 
вверх ногами, мне пришлось перейти на старый, проверенный способ передачи мыслей – 
сказать ему сквозь зубы: «Сядьте!» – и только тогда наше выступление закончилось. 
Итак, еще раз: во-первых, большая активность и изобретательность при поиске 
нужного действия и, во-вторых, высокая чувствительность к идеомоторным сигналам – этих 
двух способностей достаточно для выполнения сложных «адресных» задач при так 
называемом чтении мыслей. 
Теперь спросим себя: а происходит ли неосознаваемая передача информации в 
обыденной жизни, в профессиональной деятельности? Конечно, происходит. Вспомним 
некоторые виды спорта, которые требуют точного согласования движений партнеров, 
например, парное фигурное катание. Хотя этот вопрос и не исследовался специально, с 
большой вероятностью можно предположить, что удивительная слаженность у фигуристов 
достигается за счет взаимного восприятия мимолетных мышечных напряжений, 
перераспределений тонуса, незаметных подготовительных движений и т. п. Заметим, что 
сознание спортсменов обычно занято художественной стороной исполнения, так что 
взаимный обмен двигательной информацией, скорее всего, проходит на неосознаваемом 
уровне. 
Возьмем другой пример: боксеры и фехтовальщики. Должны они уметь разгадывать 
готовящиеся удары противника? Обязательно должны. И вот та непрерывная двигательная 
активность, в которой находится фехтующий или боксирующий спортсмен, наверняка 
направлена не только на подготовку нужного движения, но и на маскировку его. Канал 
общения между противниками как бы забивается лишними движениями, и последние 
организуются как мера предотвращения невольной, неосознаваемой передачи информации. 
Но сделаем шаг в еще более широкую область – повседневное общение людей друг с 
другом. Неосознаваемые и полуосознаваемые компоненты речевой моторики постоянно 
обнаруживают наши состояния и настроения. Ведь голос человека может приобретать массу 
оттенков: быть глухим, звонким, хриплым, металлическим, дрожащим, мягким, и всеми 
этими качествами он обязан тонической активности голосовых связок и артикуляционного 
аппарата. Она, как и напряжения руки, далеко не всегда осознается, особенно ввиду того, что 
главная функция речевых движений состоит в передаче смысла, и сознание занято 
преимущественно этой их стороной. 
Важно подчеркнуть, что эмоционально-выразительные сопровождения подобных 
действий часто не осознаются не только лицом, «индуцирующим» сигналы этого рода, но и 
тем, кто их воспринимает. 
Сколько раз вам, наверное, приходилось наблюдать, как один человек перенимает у 
другого позы, жесты, манеру говорить, совершенно не замечая этого. Способность 
неосознаваемых компонентов общения оказывать на другое лицо также неосознаваемое 
действие является одним из самых замечательных их свойств. Можно думать, что свойство 
это уходит корнями в биологические механизмы подражания и эмоционального заражения, 
которые играют ведущую роль в коммуникации животных. 
Сказанного, наверное, достаточно, чтобы понять, почему в экспериментальной 
психологии издавна предпринимались попытки обнаружить, и по возможности 
зарегистрировать, неосознаваемые компоненты действий и состояний человека. 

В качестве примера я приведу одно исследование, которое было проведено в 20-х гг. 
прошлого века молодым тогда психологом А. Р. Лурией,  впоследствии ученым с мировым 
именем, профессором Московского университета. 
В основу этого исследования был положен так называемый ассоциативный 
эксперимент, предложенный К. Юнгом  для выявления скрытых аффективных комплексов. В 
таком эксперименте испытуемому обычно предъявляют длинный список слов, на каждое из 
которых он должен ответить первым приходящим в голову словом. 
А. Р. Лурия внес в описанную методику следующую модификацию: он просил 
испытуемого вместе с произнесением ответного слова нажимать на очень чувствительный 
датчик (это была мембрана пневматического барабанчика). Таким образом, словесный ответ 
сочетался, или сопрягался, с моторной ручной реакцией, ввиду чего методика в целом и 
получила название сопряженной моторной методики А. Р. Лурии  (69). 
И вот что оказалось. Если предлагаемое слово было нейтральным, то через положенное 
время, в среднем спустя 2–3 секунды, следовал ответ (например, дом – окно, стол – стул) и 
запись моторной реакции имела острый пик, который означал уверенное нажатие на датчик. 
Если же предлагалось эмоционально окрашенное слово, то время речевой реакции 
увеличивалось до 10—25 и более секунд, но это было известно и раньше. Что же касается 
моторного ответа, то он тоже задерживался, но до явного нажатия в руке разыгрывалась 
своего рода «тоническая буря»: на записи руки можно было видеть подъемы и спады, снова 
подъемы, дрожь и т. п. Все это отражало «смятение» испытуемого в период подыскания 
подходящего ответа. 
Эта методика была применена А. Р. Лурией к лицам, которые находились под 
следствием и подозревались в преступлении. 
Вот один пример. Субъекту, причастному к убийству, дается слово «полотенце» (для 
него это значимое слово, так как во время преступления жертва при сопротивлении поранила 
ему руку и он оторвал кусок полотенца, чтобы перевязать рану). Следует период молчания в 
течение 7 секунд. Одновременно в моторной сфере наблюдается тоническое волнение – на 
записи медленно поднимается «горб» с неровной, колеблющейся формой; внешняя же 
реакция так и не наступает (69, с. 232). 
В настоящее время высокая техническая оснащенность психологического эксперимента 
позволила изучить и применять в целях диагностики различных психических состояний 
человека (эмоционального возбуждения, напряжения, стресса, концентрации внимания и др.) 
десятки объективных индикаторов. Среди них и традиционные физиологические показатели, 
такие как пульс, частота дыхания, кровяное давление, электрическая активность мозга и 
такие недавно изученные индикаторы, как, например, микродвижения глаз, зрачковая 
реакция и др. Любопытные результаты были получены в одном американском исследовании, 
где для выявления эмоциональных состояний использовалась регистрация ширины зрачка. 
Испытуемым-студентам (мужчинам и женщинам) предъявлялись картины различного 
содержания. Среди них были фигура обнаженного мужчины, фигура обнаженной женщины, 
изображение матери с ребенком и пейзаж. 

Как видно на рис. 4, у испытуемых-мужчин ширина зрачка оказалась наибольшей при 
рассматривании фигуры женщины, а у женщин – при восприятии матери и ребенка. Кстати, с 
помощью этого метода оказалось возможным выявлять лиц-гомосексуалистов. 
В целом в ходе исследований подобного рода обнаружилась следующая важная в 
теоретическом и практическом отношении закономерность. Когда перед человеком 
возникает задача овладения собственными выразительными реакциями, то он решает ее с 
разным успехом в отношении реакций различного типа. 
Легче всего человеку удается контролировать внешние действия (слова, движения и 
пр.), заметно труднее – мышечную тонику (позу, мимику, интонацию). Наконец, на 
последнем месте оказываются такие вегетативные компоненты действий, как слезы, дрожь, 
изменения зрачка и т. п. Из сказанного ясно, что малоосознаваемые реакции могут быть 
наиболее информативными и, возможно, наиболее действенными в плане передачи 
эмоциональных состояний в процессе общения. 

жүктеу/скачать 1,71 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: