Н. П. Пешкова (зам отв редактора)

160 
 
УДК: 800.1 
Галич Г.Г. 
г. Омск (Россия) 
 
Когнитивные стратегии: на пути к определению объекта лингвистиче-
ского описания 
 
Построение любой научной теории должно начинаться с определения 
объекта исследования [1; 10, с.56-60], конструирования его предмета и изу-
чения  эмпирических  фактов.  Применительно  к  когнитивной  лингвистике 
(далее - КЛ) таким объектом первоначально считались структуры представ-
ления знаний в языке и способы концептуальной организации знаний в про-
цессах понимания и построения языковых сообщений [8, с.7]. 
Сегодня в сферу объекта КЛ включаются преимущественно концепты 
и фреймы, что приводит к его сужению до структур. В этой связи на перед-
ний план развития КЛ как науки все чаще выходит необходимость осмысле-
ния творческого опыта последних 20-25 лет и его упорядочения в соответст-
вии с общей задачей изучения когнитивной функции языка. 
Представляется,  что  такое  упорядочение  касается  необходимости 
«доопределения»  объекта  КЛ  и  введения  в  него  наряду  с  концептами  и 
фреймами  как  минимум  двух  единиц:  когнитивных  стратегий  и  когнитив-
ных категорий, взятых в их языковой реализации. 
Возможности рассмотрения вопроса о категориях намечены  автором 
этих  строк  ранее  [6;  5,  с.182-208].  Можно  отметить  также  появление  в  КЛ 
первых  работ  в  этом  направлении  [2;  4;  9].  В  данной  статье  речь  пойдет  о 
другом объекте описания: когнитивных стратегиях. 
Пожалуй,  ни  одна  работа  по  КЛ  не  обходится  без  упоминания  про-
цессов  концептуализации  и  категоризации.  Морфология  обоих  терминов, 
как и слова «познание», однозначно указывает на то, что речь идет о неко-
торых действиях, процессах. К этому ряду можно отнести также восприятие, 
осмысление, вербализацию, объективацию (выход в речь), репрезентацию и 
т.д.  Нет  только  ответа  на  вопрос  «Как?»:  Как  осуществляется  категориза-
ция? Расхожая версия –  «В форме концептов», к сожалению, не объясняет, 
как  протекают эти  процессы. Несомненно, в этом  «как» зашифрована  мно-
гокомпонентная совокупность операций, от ощущения и восприятия до во-
площения в конкретном высказывании. Именно в этот контекст может быть 
введено понятие  когнитивной стратегии,  т.е. способа,  механизма  познания. 
Это  понятие  включается  как  операциональный  компонент  в  триаду  «Субъ-
ект  познания  –  познавательная  процедура  –  объект  познания»,  представ-
ляющую ситуацию познания. 
Термин  «стратегия»  довольно  часто  встречается  в  лингвистической, 
психолингвистической,  прагмалингвистической  литературе,  но  он  либо  не 

161 
 
получает определения  и детальной разработки,  либо применяется к страте-
гиям  иного  рода:  коммуникативным,  стратегиям  развертывания  дискурса, 
интерпретации текста и т.д. 
Если  говорить  о  когнитивных  стратегиях  как  способах  познания 
субъектом окружающего мира и себя самого, нужно отметить, что это могут 
быть стратегии восприятия – «внешние перцептивные стратегии» [11, с.281-
351], и стратегии внимания, направленного на объекты, релевантные в дан-
ной ситуации для целей практической, познавательной и коммуникативной 
деятельности  субъекта,  и  стратегии  отнесения  к  классу,  запоминания  и  из-
влечения из памяти, и многие другие «ходы» мысли. 
Возможности  лингвистического  описания  опираются  на  то,  что  ре-
альные речевые образования, материальные грамматико-лексические струк-
туры  могут  служить  вещественным  доказательством  создаваемых  теорий. 
Основанием для выводов является то, что регулярно обнаруживается в речи. 
Методом  получения  выводов  может  быть  когнитивная  и  прагматическая 
интерпретация  языковых  фактов  (текстовых  фрагментов,  дискурсивных 
сегментов и т.п.) в системе избранных параметров. 
Понятие  стратегии  наиболее  прямо  отображается  в  глаголах  или  их 
дериватах,  в  составе  соответствующих  пропозитивных  структур,  называю-
щих  ту  или  иную  конкретную  стратегию.  Для  описания  важно,  чтобы  экс-
плицитная  структура,  порожденная  в  соответствии  с  целеполаганием  гово-
рящего,  была  достаточно  информативной  для  моделирования  ситуации  по-
знания. Пример: Ich nahm die Dose in die Hand, um ihr Gewicht zu prüfen. Für 
einen Fotofilm war sie zu schwer [13, с.69] – Я взвесил коробочку в руке. Для 
фотокассеты она была слишком тяжелой (перевод мой – Г.Г.). 
Дополнительный  контекст,  необходимый  для  интерпретации,  содер-
жит сведения о том, что субъект «я» занимается розыском преступника, по-
хитившего  золотой  песок.  Использованная  стратегия  определения  веса  мо-
жет  быть  охарактеризована  как  сенсорно-перцептивная,  антропометриче-
ская.  Результатом  применения  этой  стратегии  является  количественно-
оценочное высказывание. 
Дискурсивные  структуры,  эксплицирующие  варианты  познаватель-
ных  действий  с  их  конкретными  стратегиями,  чрезвычайно  многообразны. 
Это связано с объективной полиморфностью отображаемого бытия и разно-
родностью  интенций  субъекта.  Чаще  всего  это  –  построения  с  глаголами 
восприятия и их дериватами. 
В реальных дискурсивных построениях, однако, даже ядерные номи-
нации восприятия обнаруживают не только имплицированные в их семанти-
ке и подчеркнутые в контексте различия перцептивных стратегий, но и ши-
рокие  возможности  транспозиции  в  сферу  приобретения  знаний  вообще: 
Einen großen Teil dessen, was ich über Menschen und Dinge weiß, habe ich der 
Kunst  des  Zuhörens  zu  verdanken…  Im  Lager  habe  ich  durch  diese  Kunst  viel 

162 
 
erfahren über… [12, с. 6] – Большую часть того, что я знаю о людях и вещах я 
получил  благодаря  умению  слушать…  В  лагере  это  умение  позволило  мне 
многое  узнать о…Как видно из примера, в действии  «слушать» акцентиру-
ется его принадлежность к сфере познания вообще (знаю, узнать). 
Упомянутая выше необходимость реализации лингвистического опи-
сания в системе  заданных параметров возвращает  проблему к набору кате-
горий  познаваемого  бытия,  т.е.  онтологических  категорий.  Этот  известный 
набор, часто отвергаемый когнитологами, несомненно позволяет установить 
связи реализованного в контексте знания в целостной концептуальной сис-
теме. Так, Е.С. Кубрякова предлагает описывать семантику глаголов дейст-
вия в составе единой когнитивной модели, представляющей агенс/источник, 
операцию (саму деятельность), средство или инструмент, объект, цель, вре-
мя, пространство [7, с. 442-443]. А.И. Варшавская строит морфологию (смы-
словую  структуру)  дискурса  вообще  через  систему  координат:  Кто,  Гово-
рит/Пишет, о-Чем, Что, Кому, Где, Когда, Почему, Зачем и Как [3, с. 44-45]. 
Эти  вопросы легко трансформируются в  названия категорий: субъект,  дей-
ствие, объект, место, время, причина и т.д. В оба набора могут быть вклю-
чены количество, качество (свойство), вещи, отношения и другие категории 
бытия.  Описание  через  отношение  к  этим  категориям  формирует  единую 
концептуальную систему КЛ и ее объекта. 
Изложенные положения имеют характер постановки проблемы, кото-
рая  исследована  в  когнитивной  сфере  категории  количества  [5]  и  требует 
значительных усилий для своего более полного решения. Необходимо даль-
нейшее выявление инвентаря вербализованных стратегий и создание их ти-
пологии. Уже сейчас, на уровне формулирования гипотезы, можно говорить 
о том, что типология когнитивных стратегий может опираться на несколько 
критериев.  Она  может  быть  онтологической,  т.е.  строиться  по  объекту  по-
знания  в  связи  с  категориями  бытия;  парадигмальной,  т.е.  соотноситься  с 
парадигмами  когнитивной  психологии  и  КЛ  (сенсорно-перцептивная,  ра-
ционально-аналитическая, экспериментальная, метрическая и др. стратегии); 
связанной  с  логическими  категориями  языка,  такими  как  дескрипция  и 
оценка  и  т.д.  Существенно,  что  стратегии  познания  могут  быть  объектом 
лингвистического описания. 
Литература 
1.
 
Абдильдин  Ж.М.  Логика.  Построение  научной  теории.  URL: 
http//www.tvkultura.ru/issue.html?id=119755. 
2.
 
Болдырев Н.Н. Языковые категории как формат знания//Вопросы когни-
тивной лингвистики. 2006. №2 – С. 16-22. 
3.
 
Варшавская  А.И.  К  морфологии  дискурса  (предварительный  ана-
лиз)//Англистика XXI века. Матер. VI Всеросс.науч.конф., 24-26 янв. 2012г. 
СПб., 2012. С. 44-49. 
4.
 
Виноградов  В.А.  Когнитивная  категоризация  мира  и  граммати-

163 
 
ка//Когнитивные исследования языка. Вып. VII. Типы категорий в языке. М. 
– Тамбов, 2010. – С. 19-25. 
5.
 
Галич Г.Г. Когнитивные стратегии и языковые структуры. – Омск, 2011. 
– 232 с. 
6.
 
Галич Г.Г. О систематизации категорий языкового содержания с позиций 
антропоцентризма//Вестник Омского ун-та. 2012. №2. – С. 372-375. 
7.
 
Кубрякова  Е.С.  Глаголы  действия  через  их  когнитивные  характеристи-
ки//Логический анализ языка. Избранное. 1988-1995. М., 2003. – С. 439-446. 
8.
 
Петров  В.В.,  Герасимов  В.И.  На  пути  к  когнитивной  модели  язы-
ка//Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. 
М., 1988. – С. 5-12. 
9.
 
Пименова  М.В.,  Пименов  Е.А.  Категории  в  языке  и  культу-
ре//Когнитивные исследования языка. Вып. VII. Типы категорий в языке. М. 
– Тамбов, 2010. – С. 129-136. 
10.
 
Фрумкина  Р.М.  «Теории  среднего  уровня»  в  современной  лингвисти-
ке//Вопросы языкознания. 1996. №2. – С. 55-67. 
11.
 
Bever Th.G. Ihe Cognitive Basis  for Linguistic Structures//Cognition and the 
Development of Language. N.Y. 1970. – P. 279-362. 
12.
 
Feuchtwanger L. Der Teufel in Frankreich. Berlin. 1982. 
13.
 
Radtke G. Ich werde töten. Rudolstadt, 1988.  
© Галич Г.Г., 2012 
 
 
УДК 177 
Гильманова Г.Ф. 
г.Уфа (Россия) 
 
Этикет как коммуникативная технология  
 
Этикет  как  коммуникативная  технология  является  знаково-
символическим  способом  оформления  социально-культурных  взаимодейст-
вий  людей,  формирования  воспитанности  как  единства  трех  моментов: 
культуры  общения  (вербального  и  невербального),  культуры  внешности  и 
культуры  поведения  (как  способов  культурного  удовлетворения  потребно-
стей).  Иначе  говоря,  сама  природа  этикета  носит  коммуникативно-
деятельностный характер.  
Этикет  -  способ  оформления  коммуникативных  социальных  взаимо-
действий в ситуациях, прописанных обществом. Если рассматривать этикет 
в обучении, как коммуникативную технологию, обеспечивающую методы и 
формы 
взаимодействия 
людей, 
различающихся 
по 
социально-
коммуникативному  статусу  (пол,  возраст,  социальное  положение,  степень 
знакомства и др.), то это позволяет связать знания, полученные студентами 

164 
 
по  истории  и  теории  культуры,  философии,  этике,  теории  межкультурных 
коммуникаций  с  реалиями  и  актуальными  проблемами  бытия  и  деятельно-
сти человека в социально-культурном пространстве современного общества. 
Как коммуникативная технология этикет - это упорядоченная совокупность 
методов и форм взаимодействия участников коммуникативной ситуации. 
Традиционный  подход  определяет  этикет  только  как  систему  созна-
тельно  прокламируемых  норм  и  правил,  регулирующих  внешние  формы 
поведения  человека  в  обществе.  Свое  название  этикет  получил  свое  от 
французского слова «la étiquette» – надпись, ярлык, этикетка. В связи с этим 
рассказывают  историю  о  происхождении  понятия  «этикет»:  на  одном  из 
пышных и изысканных приемов у французского короля Людовика XIV гос-
тям были предложены карточки [4, с.55]. 
Но  если  рассматривать  этикет  не  только  как  совокупность  норм  и 
правил, но и как саму социальную практику (вид социально-символического 
взаимодействия людей), или, иначе говоря, не только с позиций обществен-
ного сознания, но и с позиций общественного бытия людей, то начало эти-
кета можно обнаружить и на ранних стадиях социальности. 
Этикет пронизывает все стороны социальной жизни. Он отражается в 
других  феноменах  культуры  –  морали,  ритуалах,  вербальных  и  невербаль-
ных формах искусства, а может представать перед нами и вполне самостоя-
тельным,  выходящим  за  рамки  известных  социально-культурных  опреде-
ленностей.  
Этикет, как неотъемлемая часть жизни общества и личности, облада-
ет  не  только  социально-культурной  ценностью,  но,  по  сути,  является  ком-
муникативной технологией, позволяющей успешно разрешать противоречия 
и  конфликты  в  различных  ситуациях  социально-культурного  взаимодейст-
вия.  
Изучение  этикета  как  коммуникативной  технологии,  имеет  большое 
практическое  значение  для  решения актуальных  проблем современности,  в 
том  числе  в  области  воспитания  и  просвещения,  делового,  профессиональ-
ного и международного общения и т.д. Внутренняя культура, духовное бо-
гатство,  высокая  нравственность  человека,  в  конечном  счете,  только  тогда 
ценны, когда они определяют нормы повседневного поведения, в том числе 
характер и формы общения с другими, гармонию внутреннего мира и внеш-
него  облика,  умение  целесообразно  и  со  вкусом  организовать  свой  быт  и 
некоторые другие черты и свойства, которые в совокупности называют вос-
питанностью  человека.  Более  того,  овладев  этикетом,  можно  заметить,  как 
результативно решаются многие вопросы, ежедневно возникающие в нашей 
жизни и общении с множеством людей. 
Актуальность нашего исследования определяется прежде всего прак-
тической целесообразностью, связанной с преобладанием у большого числа 
студентов  поляризированного  сознания  (юношеский  максимализм),  кон-

165 
 
фликтности, методов  прямого, силового  воздействия  в  решении различных 
коммуникативных задач, то есть об отсутствии у большого числа молодежи 
умения применять в повседневной жизни нормы этикета как коммуникатив-
ной технологии в общении и незнании этикетных технологий. 
Знание и умение применять этикет предполагает для личности умение 
находиться в согласии с людьми других убеждений, национальностей, соци-
альных  слоев,  политических  взглядов  и  т.д.  Коммуникативная  технология 
как форма поведения и общения с другими людьми противостоит агрессив-
ности, конфликтности, безапелляционности, стремлению настоять  на своем 
мнении, во что бы то ни стало, подавить собеседника. 
Литература 
1.
 
Лихачева  Л.С.  Этикет  как  технология  толерантности:  теория,  история, 
практика. - Екатеринбург, 2008. 
2.
 
Попова  Л.Л.  Современные  технологии  общения.  -  Учебное  пособие.  - 
Томский политехнический университет, 2009. 
3.
 
Почепцов  Г.Г.  Коммуникативные  технологии  двадцатого  века.  -  Изда-
тельство: Рефл-бук, Ваклер, 2002. 
4.
 
Фионова Л.Р. Этика делового общения. Учебное пособие
.
 – Пенза, 2010. 
© Гильманова Г.Ф., 2012 
 
 
УДК 811.161.1 
Голайденко Л.Н. 
г. Уфа (Россия) 
 
Особенности функционирования в художественной прозе  
прилагательных с актуализированной семой памяти / воспоминания  
 
Категория  представления,  рассматриваемая  нами  как  структурно-
семантическая, – это семантика воспоминания и / или воображения, которая 
выражается разноуровневыми средствами языковой системы [2, с.30]. Такой 
подход  к  изучению  данной  философско-психологической  категории  обу-
словливается  тем,  что  представление,  являясь  «предпонятийным  уровнем 
отражения» [5, с.2], тяготеет к вербализации,  хотя словом названо быть  не 
может: «Участие языка не только в оформлении, но и в формировании мыс-
ли позволяет сделать логический вывод о том, что и первые этапы в образо-
вании  мысли  <…>,  переработка  в  сознании  содержания  наглядно-
чувственного материала не свободны от языковых средств» [1, с.142]. 
Типичным  средством  выражения  семантики  представления  является 
лексика,  которая  в  морфологическом  плане  презентуется  существительны-
ми, прилагательными, глаголами (включая причастия и деепричастия) и на-
речиями.  Поскольку  прилагательные  со  значением  памяти  /  воспоминания 
нами уже описаны [3], в данной статье мы рассмотрим состав и особенности 

166 
 
функционирования  в  художественной  прозе  прилагательных,  имеющих  в 
своем значении сему памяти / воспоминания, которая актуализируется кон-
текстом: знакомый, похожий и живой. 
Прилагательное  знакомый  обозначает  ―1.  Такой,  о  котором  знали 
раньше,  известный.  3.  Состоящий  в  знакомстве  (во  2  знач.  –  ―Отношения 
между  людьми,  знающими  друг  друга‖)  с  кем-н.;  лично  известный‖  [4, 
с.234

; знать¹ – ―1. Иметь сведения о ком-чем-н. 2. Обладать какими-н. по-
знаниями,  иметь  о ком-чем-н. понятие, представление. 3. Быть  знакомым с 
кем-н.‖ 

4,  с.235

;  известный  –    ―1.  Такой,  о  котором  знают,  имеют  сведе-
ния‖ 

4,  с.241

;  представление  –  ―5.  Знание,  понимание  чего-н.‖ 

4,  с.580

; 
раньше  –  ―3.  В  прежнее  время,  прежде‖ 

4,  с.655

.  Объяснение  значения 
прилагательного знакомый через значения слов, используемых в его лекси-
кографическом толковании, позволяет выявить сему памяти / воспоминания. 
Отнесенность  признака  в  план  прошлого,  актуализация  наглядно-
чувственной  природы  понятия,  указание  на  то,  что  знания  накапливаются 
благодаря  памяти,  –  всѐ  это  обусловливает  возможность  и  необходимость 
рассматривать  прилагательное  знакомый  в  одном  ряду  с  прилагательными, 
имеющими в языке значение памяти / воспоминания.  
Причем  художественный  контекст  подчеркивает,  что  знакомый  – 
прежде всего ―Хранящийся в памяти‖ и только потом – ―Воспроизводимый 
в  памяти  при  непосредственном  восприятии  действительности‖:  Это  были 
ступеньки  лестницы  дедушкиного  дома,  и  каждая  выемка  и  трещина  на 
этих  белых  камнях  была  знакомой,  как  морщинки  родного  лица 
(Ф.Искандер. Дерево детства); <…> Это же просто сказка, красивая араб-
ская  легенда,  причем  в  европейской  романтической  обработке,  да  еще  с 
детства  нам  знакомая  (П.Алешковский.  Владимир  Чигринцев).  В  данных 
примерах план прошлого задается посредством слов дедушкиного, морщин-
ки и с детства. Во втором фрагменте прилагательное знакомый употребля-
ется  с  зависимым  компонентом  –  косвенным  дополнением  нам,  который 
косвенно указывает на того, кто помнит и вспоминает. 
Прилагательное похожий всегда функционирует с зависимым компо-
нентом  –  падежной  формой  существительного  или  местоимения  с  предло-
гом  на:  А  моряк  этот,  на Оленьку  похожий, ресницами поведет  и опять 
смотрит <…> (Т.Толстая. Кысь).  
Прилагательное  похожий  значит  ―1.  Имеющий  сходство  с  кем-чем-
н.‖ 

4, с.572

: сходство – ―Подобие, соответствие в чем-н.‖ 

4, с. 781

; подо-
бие  –  ―1.  Что-н.  сходное  с  чем-н.  другим,  содержащее  образ,  вид  чего-н. 
(книжн.)‖ 

4,  с.537

.  Сходство  обязательно  предполагает  наличие  предмета 
(явления, события), с которым сравнивается непосредственно воспринимае-
мый  объект  действительности.  Это  и  обусловливает  сильное  приадъектив-
ное управление с предлогом на. Предмет же (явление, событие), с которым 

167 
 
кто-что-то  сравнивается,  воспроизводится  в  памяти  человека  как  уже  из-
вестный:  невозможно  сравнивать  с  тем,  чего  не  знаешь  или  о  чем  не  пом-
нишь.  Наглядно-чувственный  фон  сравнения  воспринимаемого  и  вспоми-
наемого задается словом образ (―3. Живое, наглядное представление о ком-
чем-н.‖ 

4, с.433

) в толковании существительного подобие. 
По семантике прилагательное похожий сближается с причастием на-
поминающий,  образованным  от  глагола  напоминать  (―1.  Вызывать  воспо-
минания; заставлять кого-н. вспомнить‖ [4, с.387]), который непосредствен-
но  относится  к  лексике  со  значением  памяти  /  воспоминания:  Похожая  в 
своем белом халате на бабочку-капустницу, Тоня приходила каждую неде-
лю и брала у меня на анализ кровь из пальца (П.Санаев. Похороните меня за 
плинтусом).   
Чаще  других  прилагательных  с  актуализированной  семой  памяти  / 
воспоминания в художественной речи используется прилагательное живой, 
то  есть  ―1.  Такой,  который  живет,  обладает  жизнью.  Жива  память  о  про-
шлом (перен.)‖ 

4, с.196

: жить – ―1. Существовать, находиться в процессе 
жизни‖ 

4, с.198

; жизнь – ―1. Совокупность явлений, происходящих в орга-
низмах, особая форма существования материи. 2. Физиологическое сущест-
вование  человека,  животного,  всего  живого‖ 

4,  с.197

.  Сема  памяти  /  вос-
поминания в значении прилагательного живой актуализируется с помощью 
примера,  иллюстрирующего  переносное  употребление  данного  прилага-
тельного,  хотя  второе,  переносное  значение  в  словаре  не  фиксируется.  К 
тому же отсылка в лексикографическом толковании прилагательного живой 
к существительному жизнь «высвечивает» три временных плана существо-
вания материи, в том числе прошлое. 
Обычно  прилагательное  живой  функционирует  в  художественной 
прозе в краткой форме в качестве именной части составного именного ска-
зуемого:  Жив  еще  был  для  него  пример  Стефана  (Б.Зайцев.  Преподобный 
Сергий Радонежский); Не помню, снились ли ангелы. Но до сего дня живо во 
мне нетленное: и колыханье, и блеск, и звон, – Праздники и Святые, в воз-
духе  надо  мной,  –  н  е  б  о,  коснувшееся  меня  (И.Шмелев.  Лето  Господне). 
Общеизвестно, что полное прилагательное обозначает постоянный предика-
тивный признак предмета речи, а краткое – временный. По отношению же к 
прилагательному  живой  это  утверждение  требует  особого  комментария. 
Думается, что краткая форма жив(-а, -о, -ы) обозначает не столько времен-
ный,  сколько  актуальный  во  времени  предикативный  признак:  вспоминае-
мый  предмет  особенно  важен  в  конкретной  ситуации,  он  выделяется  гово-
рящим как значимый в связи с каким-то событием в прошлом; именно акту-
альностью  данное  воспоминание  отличается  от  подобных  воспоминаний  в 
другие периоды жизни; причем актуальность объекта воспоминания опреде-
ляется актуальностью того события, с которым это воспоминание связано. 
В  полной  форме  прилагательное  живой  употребляется  преимущест-

168 
 
венно  в  составе  сравнительного  оборота  в  функции  обстоятельства  образа 
действия  и  усиливает  наглядно-чувственный  фон  всего  высказывания:  Об-
раз  ее  посейчас,  как  живой,  предо  мною:  помню  прекрасное,  восторгом 
сиявшее лицо <…> (Б.Садовской. Черты из жизни моей).  
Заметим,  что  во  всех  приведенных  фрагментах  используются  слова, 
которые «поддерживают» атмосферу прошлого: глагол-связка быть в форме 
прош. вр. и глагол со значением памяти помню.  
Кроме  того,  художественный  контекст  максимально  актуализирует 
чувственную  природу  воспоминания,  которое,  в  отличие  от  воображения, 
«стремящегося» к понятию, тяготеет к восприятию. Так, во втором примере 
чувственный  характер  образа  памяти,  определяемого  прилагательным  жи-
вой, подчеркивает антитеза  Не помню <…> – Но <…> живо <…> нетлен-
ное  <…>.  Благодаря  этой  антитезе  наиболее  значимой  в  смысловом  отно-
шении становится ее вторая часть, в которой прилагательное-предикат живо 
распространяется  обстоятельственным  компонентом  –  словосочетанием  до 
сего  дня,  что  придает  всему  высказыванию  метафорический  смысл:  ―Про-
шлое как настоящее‖, ―Воспоминание как непосредственно воспринимаемая 
реальность‖. 
Синонимичный  обстоятельственный  компонент  употребляется  и  в 
третьем  фрагменте  –  посейчас.  Семантика  настоящего  в  данном  примере 
«поддерживается»  предложно-падежной  словоформой  предо  мною  при  от-
сутствии вербализованного сказуемого. 
 Сравнивая  же  прилагательные  знакомый,  похожий  и  живой  с  точки 
зрения  выражения  ими  семантики  памяти  /  воспоминания,  можно  утвер-
ждать,  что  именно  прилагательное  живой  обозначает  признак  образа-
воспоминания, более всего обнаруживающего свой чувственный характер и 
тесную связь с восприятием. 
Итак,  для  выражения  семантики  воспоминания,  наряду  с  прилага-
тельными со значением памяти / воспоминания, используются прилагатель-
ные, в значении которых художественный контекст актуализирует сему па-
мяти / воспоминания. Особенности функционирования этих прилагательных 
в художественных произведениях обусловливаются спецификой их лексиче-
ского и категориального значений, а также сочетаемости с другими словами.  
Данные прилагательные довольно редки в художественной прозе (3 – 
10 употреблений), но благодаря им, как и прилагательным со значением па-
мяти  /  воспоминания,  становятся  возможными  постоянные  и  вместе  с  тем 
ненавязчивые авторские отсылки к прошлому литературных героев, что по-
зволяет  писателю  раскрыть  внутренний  мир  последних,  помочь  читателю 
понять  настоящее  и  спрогнозировать  будущее  персонажей,  а  значит,  по-
стичь художественный замысел.     
Литература 
1. Бабайцева В.В. О выражении в языке взаимодействия между чувственной 

169 
 
и абстрактной ступенями  познания действительности // Бабайцева В.В. Из-
бранное.  1955  –  2005:  Сб.  науч.  и  науч.-метод.  ст.  /  Под  ред.  проф.  К.Э. 
Штайн. – М. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2005. – С. 141–149. 
2. Голайденко Л.Н. Представление как структурно-семантическая категория 
в современном русском языке: к постановке проблемы // Актуальные вопро-
сы теории и практики филологических исследований: Материалы 2 между-
нар. науч.-практ. конф. 25–26 марта 2012 г. – Пенза – Москва – Решт: НИЦ 
«Социосфера», 2012. – С. 23– 31. 
3. Голайденко Л.Н. Прилагательные и наречия со значением представления 
и особенности их функционирования в художественной прозе Л.Н. Толстого 
// Инновации в науке: пути развития: Материалы 2 междунар. заочной науч.-
практ. конф.  5 марта 2012 г. – Чебоксары: УМЦ, 2012. – С. 511–515. 
4. Ожегов С.И. Словарь русского языка: 70 000 слов / Под ред. Н.Ю. Шведо-
вой. – 23-е изд., испр. – М.: Рус. яз., 1991. – 917 с. 
5. Шахнарович А.М., Юрьева Н.М. Психолингвистический анализ семанти-
ки и грамматики. – М.: Наука, 1990. – 165 с. 
© Голайденко Л.Н., 2012 
 
 
УДК 81‘35 
Голикова Т.А. 
г. Москва (Россия) 
 
Специфика адаптации русских личных имен в языках народов России 
 
Русская  официальная  формульная  структура  в  социалистический  пе-
риод  была  распространена  на  всей  территории  СССР,  использовалась  для 
идентификации и регистрации всех ее жителей. Поэтому в антропонимиконе 
народов  России  и  сейчас  функционирует  официальное  полное  трехкомпо-
нентное именование.  
Современная антропонимическая модель народов России трехчленна, 
соответствует  русской  «имя  +  отчество  +  фамилия».  В  большинстве  своем 
компоненты  данной  антропонимической  модели  полностью  русские:  Егор 
Захарович Иванов (якут.); Иван Петрович Мошев, Ирина Григорьевна Пыс-
тогова  (коми-перм.);  Мохнаткин  Владимир  Герасимович,  Бекерева  Нина 
Прокофьевна  (коряк.);  Рашит  Нурмагомедович  Гаджиахмедов,  Асият  Ан-
варовна  Мусаева  (кумык.);  Азат  Сабирович  Халиков,  Алсу  Айратовна  Арс-
ланова (татар.); Базарон Владимир Санданович, Малашкина Мария Банаевна 
(бурят.) и т.д. 
Так, тувинское национальное имя становилось фамилией, а заимство-
ванное  –  именем.  Например,  Даваа  Александр  Маадырович,  Кускелдей  Та-
мара  Байыровна.  Поэтому  некоторые  имена  в  настоящее  время  употребля-

170 
 
ются и как фамилии, что особенно характерно для среднего и младшего по-
коления.  
В тувинских фамилиях отсутствуют определенные окончания, харак-
терные для русских фамилий. В документах личное имя приводится на вто-
ром месте после фамилии, например: Салчак Биче-оол Сотпаевич. Отчество 
оформляется  двумя  способами:  1.  К  имени  отца  прибавляются  соответст-
вующие русские аффиксы: -ович, -евич (для мужчин), -овна, -евна (для жен-
щин),  например:  Кызыл-оолович,  Херелевич,  Кызыл-ооловна,  Херелевна.  2. 
Имя отца приводится на третьем месте без указанных выше аффиксов. При 
нем подразумеваются (но сейчас  не  пишутся)  слова  оглу  ‗сын‘  или  кызы  и 
уруу ‗дочь‘. Например: Монгуш Николай Кызыл-оол, Танова Мария Седип. 
Употребление  отчества  у  кумыков,  как  и  у  русских,  является  обяза-
тельным. Они образуются от всех кумыкских мужских личных имен, имеют 
окончания – ович/-овна, -евич/-евна: Булатович, Ханмирзаевна, Шамильевич, 
Эльдаровна. До трехчленной антропонимической системы у кумыков суще-
ствовала двучленная антропонимическая система, в соответствии с которой 
вместо фамилии называлось имя отца с последующим уланы «сын» и къызы 
«дочь»: Шихмирзаны уланы Руслан «Руслан сын Шихмирзы», Анварны къы-
зы Асият «Асият дочь Анвара» [2]. 
Русские  имена  в  системе  табуированных  национальных  имен  функ-
ционировали  как официальные, разрешенные. Так,  по  представлениям яку-
тов, злой дух не тронет ребенка, если его назвать Нуучча (русский), Нуучча 
уола (сын русского); для невестки как пришедшей из чужого рода табу явля-
лось употребление якутских имен родителей мужа, но разрешалось пользо-
ваться их русскими христианскими именами [1, с.7]. 
При обращении в христианское вероисповедание алтайцы нарекались 
русскими именами, и таким образом у взрослого человека  становилось два 
имени: первое 

 алтайское, данное ему при рождении своими сородичами и 
впоследствии табуированное, второе 

 русское, полученное им позднее при 
крещении. О  времени принятия второго имени Л.Э. Каруновская отмечает, 
что  большая  часть  телеутов  улуса  Черга  крещѐные  и  имеют  православные 
имена,  но  крещение  происходит  поздно,  лет  в  десять-пятнадцать  и  даже 
позднее; поэтому при рождении ребенок получает имя в той обстановке, как 
описано выше [3, с.29]. 
До сих пор алтайцы  повсеместно используют два имени. Правда, се-
годня, это выполняет другую функцию: в среде алтайцев, для своих, исполь-
зуется алтайское имя, в среде же русских 

  второе,  русское  имя:  Николай–
Мылчый,  Владимир–Бухабай,  Виктор–Чоднак  (алт.  поэт  Эремзеев),  Иван–
Таныспай  (алт.  поэт  Шинжин),  Василий–Паслей  (алт.  поэт  Паслей  Самык), 
Василий–Байзы

 (алт. предприниматель Елеков). 
Заимствованные  из  русского  языка  имена  подверглись  в  националь-
ных языках звуковым преобразованиям, в результате чего их местное звуча-

171 
 
ние сильно отличается от русского. Так, русское имя Григорий превратилось 
в якутском языке в Киргиэлей, Федор – в Суодэр, Петр – в Буотур, Роман – 
в Арамаан, Ксенофонт – в Силuпиэн; Аркас – Аркадий, Апонча – Афанасий, 
Кабрис – Гавриил, Самой – Самуил, Черебей – Еремей (хакас.); Мыккылай и 
Мыглай – Николай, Ыймаан – Иван; Оппайна – Афоня; Таттьуна – Татьяна 
(тув.); Вазьки – Василий, Микула – Николай, Ягур – Егор (калм.) [5, с.150]. 
Зачастую  звучание  имен  в  национальных  языках  определялось  не 
официальным, а русским народным произношением. Например, то, что рус-
ское имя Елена звучит по-якутски Олооно, объясняется заимствованием на-
родного  Олѐна  (Алѐна),  рус.  Ирина  превратилось  в  Оруунэ  под  влиянием 
народного Орина (Арина), Евдокия стала Огдооччуйа из народного Овдотья 
(Авдотья). То же самое можно наблюдать и в мужских именах: Мuкиитэ – 
рус. Никита (народн. Микита), Мииmэрэй – рус. Дмитрий (народн. Митрий), 
Ха6ырыылла  –  рус.  Гавриил  (народн.  Гаврила);  Арышка  (Ирина,  Арина, 
Аришка),  Артип  (Архип),  Апроська  (Ефросинья,  Фроська),  Элексей  (Алек-
сей),  Майынка  (Манька,  Мария),  Мыклай  (Николай),  Настюк  (Анастасия, 
Настюша), Паслей (Василий) (алт.). 
Отчества образуются по русскому образцу, но от имен в их якутском 
звучании,  а  русские  суффиксы  -ович  и  -овна  в  якутском  языке  изменяют 
свою огласовку в соответствии с огласовкой основы (согласно законам син-
гармонизма).  Ср.,  например:  Баhылайа6ыс  –  Васильевич,  Тэрэнтэйэбuс  – 
Терентьевич,  Охонооhойо6ус  –  Афанасьевич,  Баhылайа6ына  –  Васильевна, 
Тэрэнmэйэбинэ – Терентьевна. 
Фамилии  в  якутском  языке  либо  русского  происхождения  с  фонети-
ческими изменениями, либо созданы по их образцу. Например, Кондокуоп – 
Кандаков, Кондокуоба – Кандакова, Кэрээкин – Корякин, Кэрээкинэ – Коря-
кина, Донускуой – Донской, Донускаайа – Донская. 
Русские  фамилии,  образованные  от  собственных  имен,  в  якутском 
языке  приобрели  звучание  в  соответствии  со  звучанием  этих  имен.  Ср.: 
Дьаакыбылап – Яковлев (Дьаакып – Яков), Киргиэлэйэп – Григорьев (Кирги-
элэй  –  Григорий),  Мапnыайаn  –  Матвеев  (Мапnыай  –  Матвей), 
Хабырыыллайаn – Гаврилов (Хабырыылла – Гавриил). 
Собственные  имена,  заимствованные  из  русского  языка,  в  якутском 
языке употребляются с якутскими уменьшительно-ласкательными аффикса-
ми: Дьогуордээн от Дьогуор (Егор), Мэхээчэ от Мэхээлэ (Михаил), Байбаа-
скы от Байбал (Павел), Сэмэнчик от Сэмэн (Семѐн), Ааныс от Аана (Анна), 
Оруунчук  от  Оруунэ  (Орина),  Суокуччэ  от  Суокулэ  (Фѐкла),  Буотуккэ  от 
Буотур (Пѐтр) и др. Эти имена, будучи новыми, более благозвучными и са-
мобытными для якутского языкового сознания, имели очень широкое упот-
ребление и продолжают функционировать в разговорном языке и художест-
венной  литературе.  Они,  обладая  неярким  уменьшительно-ласкательным 
значением, употребляются у людей всех возрастов. Об этом свидетельствует 

172 
 
часто встречающееся в литературе сопровождение их приложением типа уол 
‗мальчик‘, ‗юноша‘, оfонньор ‗старик‘: Сэмэнчик уол ‗мальчик Сеня‘, 
Даайыс  кыыс  ‗девушка  Даша‘,  Ааныс  эмээхсин  ‗старуха  Аннушка‘, 
Мэхээчэ  оfонньор  ‗старик  Михайла‘.  В  качестве  новых  или  просто  ласка-
тельных  имен  употребляются  также  усеченные  формы  от  русских  имен: 
Мотуо,  Мотуона  от  Мотуруона  (Матрѐна),  Борускуо  от  Бороскуобуйа 
(Прасковья), Окулуун от Окулуунэ (Акулина). 
Наряду  с  этими  уменьшительными  именами  якуты  употребляют  и 
русские  уменьшительно-ласкательные  формы,  как  фонетически  изменен-
ные, так и без изменения. Например: Бааса – Вася, Боруонньа – Проня, Ду-
унньа – Дуня, Мааса – Маша, Миисэ – Миша, Морууса – Маруся, Кылааба – 
Клава, Дьогуоссэ – сибирск. Егорша. 
После революции среди всех народов Советского Союза, начали рас-
пространяться  новые  имена.  Примером  могут  служить  такие  имена,  как 
Коммунар, Ким, Спартак, Марат, Октябрина, Династия или такие русские 
имена, как Светлана (якут.). 
Мир – это имя было очень популярно в якутских семьях с 1930-х гг. 
[4, с.125], наряду с такими новыми советскими именами как Ким (Коммуни-
стический Интернационал Молодежи), Владилен (Владимир Ленин), Октяб-
рина,  Молот,  Юрий  (в  честь  первого  летчика-космонавта  Ю.А.  Гагарина  в 
1961 г.), Никита (в честь Н.С. Хрущева). 
В  татарском  именнике  зафиксированы  имена:  Идея,  Искра,  Май, 
Гений.  Для  татарского  языка  характерно  образование  аббревиатур:  Вил 
«Владимир  Ильич  Ленин»,  Ким  «Коммунистический  интернационал 
молодежи»,  Ремир  «революция  мировая»,  Ревмир  «революционный  мир», 
Ленар «ленинская армия» (1930–1939 гг.). 
Комсомол, Марлен (Маркс-Ленин), Сайлов («выборы»), и имена типа 
Хемра («спутник»), Каналгельды («канал пришѐл») – в турменском именни-
ке;  Токлад  (доклад),  Комсомол,  Делегат,  Танкист,  Капитан,  Кавалер,  Па-
трон, Капсуль (алт.). 
В башкирском антропонимиконе зафиксированы имена:  Дамир и Да-
мира  –  «Да  здравствует  мир»  или  «Даешь  мировую  революцию»,  Ленар  и 
Ленара  –  Ленинская  армия,  Лениза  и  Лениз  –  Ленинский  завет,  Ленуза  – 
«Ленина-Ульянова  заветы»,  Ленур  –  Ленин  учредил  революцию,  Марлен  – 
сокр. от Маркс и Ленин, Рада – Радость, Радик – от названия химического 
элемента,  Рем  (Рим)  революция  мировая,  Ренас  –  Революция,  наука,  союз, 
Ренат и Рената – революция, наука, труд, Урус – название русского народа, 
ставшее личным именем. 
Алтайские  имена:  Укас  (из  рус.  ‗указ‘);  Газет,  Казет  (из  рус.  ‗газе-
та‘);  Почто  (из  рус.  ‗почта‘);  Шурнал  (из  рус.  ‗журнал‘);  Телегат  (из  рус. 
‗делегат‘); Сабет (из рус. ‗совет‘); Плаката (из рус. ‗плакат‘).  
В  современных  национальных  именах  принадлежность  к  полу  выра-

173 
 
жается  морфологически  только  в  некоторых  женских  именах  с  помощью 
аффикса -а по аналогии с русскими: Айана, Айдана, Айжана, Айсана, Айсу-
ра, Ай-Тана, Ижена (алт.); Чимит – Чимита, Туян – Туяна, Рыгзен – Рыгзе-
на (бурят.) и т.д. 
Таким образом, заимствованные русские имена в языках народов Рос-
сии адаптируются сообразно грамматическому и фонетическому строю язы-
ка и носителями языка воспринимаются как нечто свое, традиционное. 
Литература 
1.
 
Габышева  Л.Л.  Функции  иноязычных  слов  в  фольклорных  текстах  // 
Язык-миф-культура народов Сибири: Сб. науч. тр. Вып. 4. – Якутск: Изд-во 
ЯГУ, 1996. – С. 3–9. 
2.
 
Гаджиахмедов  Н.Э.  Личные  имена  кумыков:  традиции  имянаречения, 
происхождение, семантика  и грамматика.  – Махачкала; ООО Дагпресс Ме-
диа, 2008. – 184 с. 
3.
 
Каруновская Л.Э. Из алтайских верований и обрядов, связанных с ребен-
ком // Сб. музея антропологии и этнографии. Т. VI. 

 Л., 1927. 

 С. 19–36. 
4.
 
Самсонов  Н.Г.  Языковая  ситуация  в  Республике  Саха  (Якутия)  //  Акту-
альные  проблемы  филологии:  (сб.  науч.  тр.).  Вып.  2.  –  Якутск,  1998.  –  С. 
123–129. 
5.
 
Системы личных имен у народов мира. – М.: Наука, 1989. – 383 с. 
© Голикова Т.А., 2012 
 
 
УДК 811.111 
Гордеева О.Н., Баширова М.Ю. 
г.Уфа (Россия) 
 
О некоторых особенностях ассертивных высказываний 
в научном дискурсе 
 
Известно,  что  в  тексте  находит  отражение  процесс  дискурсивного 
мышления, ход мыслей, их последовательность, связь идей, некоторые зако-
номерности  организации  содержания,  направленные  на  передачу  замысла 
через связь языковых единиц, через тектонику текста в целом. С этих пози-
ций дискурс понимается как процесс речевого общения, деятельность, упо-
рядоченная в соответствии с законами жанра и с помощью различных прие-
мов  изложение  научных  знаний.  Текст  понимается  как  организованное 
единство  языковых  единиц,  форма  языкового  бытия  дискурса.  Приемы  из-
ложения,  подачи  научных  знаний  мы  называем  дискурсивными  приемами 
или процедурами /ДП/. Дискурсивные  приемы  имеют сложную  природу. С 
одной стороны, ДП соотносятся с  логическими операциями, отражающими 
основные  формы  и  закономерности  мышления,  приемы  формирования  и 
оформления знаний. С другой стороны, ДП обладают коммуникативной ин-

174 
 
тенцией, 
направленной 
на 
решение 
частных, 
коммуникативно-
прагматических  задач.  Типичными  дискурсивными  приемами  в  научном 
дискурсе являются ДП характеризации, классификации, оценки, объяснения, 
иллюстрации, а также ассерции - высказывания, иллокутивной целью кото-
рых является выражение мнения, точки зрения автора, его отношения к тому 
или иному явлению. 
В силу линейности речи вся информация не может быть передана сра-
зу,  мгновенно.  Замысел  автора  реализуется  постепенно.  Научные  знания 
подаются определенными квантами, порциями, причем тесно переплетаются 
старые  и  новые  знания:  в  статье,  как  правило,  имеются  ссылки  на  других 
авторов, мнения других исследователей приводятся и в тексте самой статьи. 
При этом знания определенным образом оформляются и подаются в расчете 
на  определенную  аудиторию,  обладающую  известным  автору  фондом  зна-
ний и способную их интерпретировать. 
Каждый  передаваемый  квант  рассматривается  нами  в  качестве  дис-
курсивного  сегмента,  направленного  на  разрешение  частной  /частичной/ 
коммуникативной  задачи,  определенным  образом  оформленного  и  состоя-
щего  из  одного  или  нескольких  дискурсивных  высказываний,  или  дискур-
сивных актов, находящихся в определенных отношениях между собой. 
Рассматривая  ассерцию  в  ряду  других  приемов  дискурсивного  мыш-
ления, отметим, что ассерция представляет собой обобщенное знание  и яв-
ляется  однопорядковой  процедурой  среди  таких  ДП,  как  классификация, 
характеризация,  оценка,  констатация-сообщение  и  некоторых  других,  в  то 
время  как  ДП  объяснения,  экземплификации,  собственно  констатации  вы-
полняют лишь вспомогательную роль, «подчиняясь» вышеуказанным. 
В научном дискурсе ставится и находит разрешение конкретная, чаще 
всего практическая задача, преобладают актуальные данные, причем подача 
знаний  носит  репрезентативный  характер,  это  означает,  что  новое  знание 
зачастую не выводится, а подается в готовом, препарированном виде. ДП, с 
помощью  которыхоформляются  наиболее  значимые  коммуникативные  вы-
сказывания, обычно располагаются в начальной позиции ДС, то есть внача-
ле автором презентируется информация, представляющая интерес для чита-
теля - наиболее релевантная информация. Анализ структуры ДС показывает 
его двухфазовое, или двуэтапное построение, при этом, как было уже отме-
чено, наиболее значимый в коммуникативном плане дискурсивный акт (ДА) 
представляет конденсат, свертку важнейшей информации ДС, а самым рас-
пространенный способом его организации является дедуктивный. 
Ассертивные  высказывания  всегда  окружены  контекстом,  задаются 
контекстом  и  связаны  с  ним,  так  как  суждение  автора,  не  подкрепленное 
доводами, аргументами, данными исследований, не представляет собой ни-
какой  ценности  в  научном  социуме.  Контекстом  эксплицируемого  автором 
мнения  являются  высказывания,  уточняющие,  поясняющие,  дополняющие 

175 
 
авторское мнение. 
Ассертивый  фокус  может  занимать  не  только  начальную  позицию  в 
ДС, но может  находиться и в финальной  позиции ДС.  В таких случаях  из-
ложение  материала  начинается  с  ДП  констатации,  являющейся  исходной 
точкой  для  дальнейшего  изложения  материала,  а  ДС  представляет  собой 
классическую  схему  индуктивного  способа  рассуждения,  основной  чертой 
которого  является  движение  мысли  от  частного  к  общему.  Содержанием 
частной  посылки  может  явиться  общеизвестное  мнение,  факт,  известный 
специалистам  в  данной  области.  Основная  коммуникативная  интенция  ДП 
констатация  сводится  к  напоминанию,  сообщению  общепринятых  положе-
ний в данном социуме. Языковыми средствами, с помощью которых реали-
зуется  этот  прием,  являются  конструкции  с  фактивными  глаголами:  it  is 
known that…, it has been reported that…, it is established that… 
Очень часто изложение знаний реализуется индуктивным способом: в 
качестве  частной  посылки  используется  информация,  полученная  другими 
учеными. Передача информации осуществляется в несколько фаз: на первой 
ступени автором используется ДП  констатации, затем  -  ДП  объяснения,  на 
заключительном этапе автор излагает свою точку зрения, используя ДП ас-
серции. ДП ассерции представляет собой новое знание, полученное автором 
в результате исследования и поданное в дискурсе таким образом, что чита-
тель сам вовлечен в процесс его выведения и ход рассуждения. 
Анализ корпуса примеров показывает, что особенностью данного дис-
курса  является  некатегоричная  форма  утверждения.  Подавляющая  часть 
ассертивных высказываний характеризуется слабой степенью ассерции, при 
этом 
используются 
следующие 
глаголы, 
выражающие 
мнение-
предположение:  believe,  suppose,  think,  etc.  Авторское  мнение  может  быть 
выражено авторизующей конструкцией в сослагательном наклонении, кате-
горичность  утверждения  может  быть  «ослаблена»  модальным  глаголом  ве-
роятности, возможности may или сочетанием to be likely. 
Таким  образом,  синтагматика  ассертивных  высказываний  в  научном 
дискурсе  состоит  из  обязательного  наличия  контекста,  играющего  вспомо-
гательную  роль  в  коммуникативном  плане  по  сравнению  с  ДП  ассерции,  а 
также  выражения ассерцией коммуникативного фокуса  самой релевантной, 
новой  информации  определенного  кванта  информации  ДС,  использования 
некатегоричных форм утверждения и относительной свободы выбора окру-
жения. 
© Гордеева О.Н., Баширова М.Ю., 2012 

176 
 
УДК 811.161.1 
 
Горобец В.Ю., Горобец А.К. 
г. Уфа (Россия) 
 
К вопросу о категории модальности 
 
Проблематика  изучения  модальности,  как  одной  из  основополагаю-
щих  и  наиболее  сложных  категорий,  в  настоящее  время,  несмотря  на  ее 
серьезное изучение на протяжении не одного десятка лет, не утратила своей 
актуальности.  По  мнению  В.З.  Панфилова,  нет  другой  такой  категории,  о 
природе  которой  высказывалось  бы  столько  различных  и  противоречивых 
точек зрения. П.П.Немец выделял два сложившихся подхода к оценке функ-
циональной сущности языковой модальности. Первый подход определяется 
им как узкий, автономный, идущий от модальности суждения, при котором 
сама  модальность  рассматривается  как  фактор  наклонения.  Второй  подход 
характеризуется  Немцем,  как  широкий,  полиаспектный,  объединяющий  в 
одной категории отношение к тому, о чем сообщается, как сообщается, кем 
сообщается и отношение сообщения к действительности. Можно согласить-
ся с выводами, которые классифицируют полиаспектное рассмотрение язы-
ковой категории модальности как не отличающееся внутренним единством, 
но которое представляется многим лингвистам оправданным для исследова-
ния семантико-синтаксической сущности модальности и функционирования 
языковых средств выражения модальных значений. 
Пристальное внимание лингвистов к категории модальности объясня-
ется,  на  наш  взгляд,  актуальностью  этого  языкового  явления,  связанной  с 
тем, что это языковая универсалия, принадлежащая к области лингвистиче-
ских явлений, связь которых с мышлением оказывается наиболее непосред-
ственной. Исследование модальных отношений в лингвистике базируется на 
логической  модальности  как  способе  существования  какого-либо  объекта 
или протекания какого-либо явления или способа суждения об объекте, яв-
лении или событии. С этой точки зрения становится понятным тот факт, что 
модальность находится в центре исследовательской парадигмы современной 
когнитивной  науки  вообще  и  когнитивной  лингвистики  в  частности.  Как 
справедливо считает  А.Ф.  Лосев,  с  позиций антропоцентризма  и современ-
ной когнитивной лингвистики, модальность рассматривается как фундамен-
тальная категория языка, отражающая мир в интерпретации человека. 
Современное  понимание  модальности  предполагает  объединение  в 
одно языковое явление широкого круга разноплановых семантических кате-
горий.  Эта  особенность  языковой  модальности  стимулирует  исследование 
семантической  структуры  отдельных  модальных  значений  и  конкретных 
языковых средств выражения этих значений, объединенных на базе инвари-

177 
 
антного  значения  в  единые  семантические  сферы,  которые  соотносятся  с 
обширными онтологическими областями. Такой подход позволяет, с  одной 
стороны, наблюдать специфику ―квантования‖ действительности языковыми 
знаниями, моделировать наивную картину мира, представленную в частной 
языковой системе. С другой стороны, данный подход  способствует деталь-
ному изучению такой сложной категории, как языковая модальность. 
Таким образом, актуальность изучения частных модальных значений 
определяется  необходимостью  решения  общих  теоретических  задач  изуче-
ния языка. Но типология модальных семантических категорий,  их статус в 
языке,  роль  в  речемыслительной  деятельности,  а  также  реализация  в  кон-
кретных  текстах  еще  мало  изучены.  Наше  исследование  -  это  попытка  ос-
мысления  категории  модальности,  выявления  ее  разновидностей  и  анализа 
репрезентации в текстовой рекламе с учетом прямого и косвенного выраже-
ния. 
Антропоцентрический  подход  к  исследованию  языковых  явлений 
обусловил переосмысление традиционных взглядов на категорию модально-
сти. В современной лингвистике наблюдается тенденция постепенного отка-
за от противопоставления объективной и субъективной модальности. В на-
стоящее  время ее интерпретируют как  «монолитную  категорию, суть  кото-
рой  составляют  субъективные  отношения,  исходящие  от  говорящего».  Мо-
дальность не просто описывает мир «как он есть», а представляет «субъек-
тивный образ мира  –  т.е. мир, пропущенный через призму сознания  и  вос-
приятия говорящего [Плунгян 2000]. Иными словами, модальность не толь-
ко  отражает  некоторые  сведения  о  мире,  но  и  одновременно  выражает  от-
ношение  говорящего  лица  к  тому,  что  он  сообщает.  Это  отношение  обоб-
щенно  называется  оценка.  Таким  образом,  в  современных  исследованиях 
модальность квалифицируется как оценка говорящим характера связи меж-
ду объектом действительности и его признаком, осуществляемая им в целях 
действенности и активации речевой коммуникации. 
Связь между объектом окружающей действительности и его призна-
ком может оцениваться как существующая, несуществующая, предполагае-
мая или желательная. Данная связь, кроме того, может оцениваться с точки 
зрения определенной системы ценностей. Соответственно, с семантической 
точки зрения модальность подразделяется на три основных типа: интеллек-
туальную,  аксиологическую  и  волеизъявительную.  Сущность  интеллекту-
альной модальности составляет отношение говорящего к тому, как относит-
ся определенный объект к признаку реальности/нереальности. Следователь-
но,  в  интеллектуальной  модальности  выделяют  два  вида  модальности:  мо-
дальность  действительности  и  недействительности.  В  свою  очередь,  мо-
дальность  недействительности  распадается  на  множество  разновидностей 
модальных  значений:  модальность  ирреальности,  возможности,  вынужден-
ности,  желательности,  эпистемическую  модальность…  Данные  модальные 

178 
 
значения характеризуются целым рядом языковых средств реализации, про-
являющихся  на  разных  языковых  уровнях. Попадая  в  конкретную речевую 
ситуацию,  данные модальные значения претерпевают  некоторое  «перерож-
дение»,  начинают  приобретать  дополнительные  смыслы,  вследствие  чего 
происходит  увеличение  объема  модального  значения  в  целом.  Немаловаж-
ную  роль  в  этом  играет  контекст,  в  котором  оказывается  задействованным 
тот или иной способ выражения модального значения: контекст предостав-
ляет возможность значениям определенных способов выражения модальных 
значений  приобретать  значения  других  модальных  значений.  Таким  обра-
зом,  на  уровне  речи  модальность  проявляется  как  субъективно-оценочный 
смысл,  под  которым  понимается  информация,  отражающая  позицию  гово-
рящего лица (его мнение, чувства, волю, оценку и т.д.), которая содержится 
в  коммуникативной  единице.  Одним  из  основных  носителей  субъективно-
оценочных  модальных  значений  является  текст.  Модальные  значения  со-
ставляют суть того или иного текста, выражают различные установки авто-
ра.  Совокупность  субъективно-оценочных  модальных  смыслов  позволяет 
автору  воссоздать  целостную,  упорядоченную  и  логически  осмысленную 
картину. Из этого следует, что модальность  – это важнейшее качество тек-
ста, организующее текст как самостоятельную единицу и позволяющее ему 
реализовать те или иные его функции. 
© Горобец В.Ю., Горобец А.К.., 2012 
 
 
УДК 81‘35 
Давлетова Я.А. 
г. Уфа (Россия) 
 
Метод «встречного текста» как инструмент исследования  
языкового сознания 
 
Изучение  проблем  понимания  текста не  может осуществляться в от-
рыве  от  исследования  понятия  смысла  речевого  произведения.  «Смысла 
также нет вне понимания, как и понимание есть усвоение некоторого смыс-
ла»,  –  утверждали  С.С.  Гусев  и  Г.Л.  Тульчинский  [1,  с.42].  «Понимание  и 
смысл  оказываются  комплиментарными  понятиями,  т.е.  одно  предполагает 
другое»,  подчѐркивал  А.И.  Новиков  [4].  Исследуя  процессы  восприятия  и 
понимания  текстовой  информации,  нельзя  обойти  проблему  определения 
понятия «смысла» как такового. 
В  русле  психолингвистического  подхода  смысл  текста  рассматрива-
ется  как  ментальное  образование,  которое  формируется  в  результате  его 
понимания [4]. Кроме того, именно категория смысла  определяет все свой-
ства текста [3, с.19]. А.И. Новиков делает вывод о том, что смысл является 

179 
 
центральным звеном, в котором интегрируются все основные закономерно-
сти организации и функционирования текста в целом [op.cit.]. Следователь-
но, рассматривать проблему текста необходимо сквозь призму смысла. 
При  этом,  с  нашей  точки  зрения,  необходимо  помнить,  что  «смысл 
сливается  с  фактом  только  в  человеческом  поступке»,  его  нельзя  постичь 
«без  утверждения,  полагания,  признания,  конструирования или отрицания» 
[1, с.56]. Он представляет собой ценностно переживаемое значение. 
На  формирование  смысла  текста  непосредственно  воздействует  вся 
совокупность языковых средств, составляющих данный текст. Помимо этого 
происходит актуализация в памяти воспринимающего информацию субъек-
та определѐнных когнитивных, эмотивных и других структур, необходимых 
для  еѐ  осмысления.  Можно  сказать,  что  смысл  основывается  на  «уяснении 
―сути дела‖, запрограммированной автором в замысле  и реализованной оп-
ределѐнными средствами в самом тексте». Иными словами, смысл есть вы-
ражение отношения реципиента к действительности [4]. 
Следовательно, процессы формулирования смысла в ходе восприятия 
и  понимания  информации  неразрывно  связаны  с  проявлением  оценочного 
мышления индивида.  
Остановимся  более  подробно  на  второй  стадии  проведѐнного  нами 
психолингвистического  эксперимента,  в  которой  испытуемым  было  пред-
ложено сформулировать общий смысл прочитанного текста, не перечитывая 
текст и не просматривая информацию, касающуюся интерпретации предло-
жений, сделанной  ими самими. Задание для  испытуемых формулировалось 
следующим образом: «Прочитайте внимательно текст и ответьте на вопрос: 
в чѐм, с вашей точки зрения, заключается смысл этого текста?». 
В результате  нами было проанализировано 140 различных формули-
ровок  общего  смысла  отрывка  библейского  текста,  полученных  от  ии.  По 
нашим данным, 13% ии. поставили прочерк либо ответили: – Не знаю. – Не 
вижу никакого смысла в тексте. – Общий смысл? Да нет у этого текста осо-
бого смысла. 
Для другой группы ии. смысл сводился к перечислению фактов, о ко-
торых говорится в тексте, к краткому пересказу его содержания. Примером 
могут служить следующие ответы: 
и.  М.А.  «Бог  запретил  людям  вкушать  плоды  с  дерева  добра  и  зла. 
Дьявол в обличии змея соблазнил Еву попробовать запретный плод. Ева по-
пробовала  и  угостила  Адама.  Так  совершилось первое  грехопадение  людей, 
которое явилось началом для всех последующих грехов в людях». 
и.  Д.Ю.  «Смысл  текста  в  том,  что  змей  предложил  Еве  и  Адаму 
съесть запретные плоды. Они их съели, нарушив волю Бога, и были изгнаны 
за это из рая». 
и.  Л.Т.  «Запретное  дерево  находится  в  раю.  Змей  говорит  Адаму  и 
Еве вкусить его плоды. Они это делают. После этого и начались грехи дру-

180 
 
гих людей». 
В ответах этих ии. не демонстрируется личное отношение к представ-
ленной  информации,  смысл  сводится  к  его  аннотации.  Данная  группа  ии. 
составляет 6,6% от общего числа.  
Отметим,  что  подобные  краткие  ответы  (в  виде  аннотаций)  и  их  от-
сутствие  в  сумме  составляют  19,6%  от  общего  количества  формулировок 
смысла. Это можно объяснить, на наш взгляд, прежде всего отсутствием или 
недостатком  у ии.  необходимых  для  понимания содержания  и смысла  дан-
ного типа текстов знаний. Кроме того, данный факт может быть обусловлен 
отсутствием мотивации к получению информации, а также психическими и 
ментальными особенностями реципиентов. 
Перейдѐм к анализу формулировок смысла остальных ии. Мы хотели 
бы отметить, что данная группа образует абсолютное большинство, состав-
ляя 80,4%. Прежде всего, необходимо отметить, что все они характеризуют-
ся    достаточно  большим  объѐмом,  составляя  в  среднем  7-8  предложений. 
Подчеркнѐм,  что  к  данной  группе  относятся  ии.,  сознание  которых  было 
определено нами как обыденное религиозное.  
Рассмотрим следующие формулировки смысла: 
и. Р.В. «По моему мнению, в данном тексте на примере  Адама и Евы 
рассматривается  греховность  нашего  поколения,  гниющего  и  тлеющего. 
Они сделали то, что сегодня естественно любому человеку  – проявили ин-
терес к  запрету. С одной стороны, они не правы в своѐм  поступке, т.к. у 
них было ―райское блаженство‖, они могли бы просто слушаться Бога.  С 
другой  стороны,  я  считаю,  что  если  бы  даже  не  было  дьявола,  всѐ  равно 
произошло бы  то  же  самое.  Бог  сам,  установив  это великолепное  зелѐное 
дерево  с  огромной  кроной,  вызвал  интерес.  Рано  или  поздно  они  съели  бы 
эти манящие ароматом прекрасные плоды». 
Итак,  и.  Р.В.  не  просто  перечисляет  факты,  изложенные  в  тексте,  а 
рассуждает, формируя свою позицию. Мы видим, что у него возникают ас-
социации  с  современностью.  Он  визуально  представляет  райское  дерево  и 
даже  ощущает  запах  плодов.  Выражая  своѐ  личное  отношение  к  тому,  что 
описано в тексте, и.Р.В. высказывает догадки, предположения о возможном 
ходе событий. Помимо этого, в каждом предложении мы можем проследить 
присутствие оценочного компонента: ии., говоря о новом поколении, харак-
теризует его как «гниющее» и «тлеющее», поступок Адама и Евы оценивает 
как  «они  не  правы»,  описывает  дерево  как    «великолепное»,  а  плоды  как 
«прекрасные». 
и. О.Л. «Наивные люди, ничего не подозревая, послушали, нарушив за-
поведь и волю Божью. После этого и начнутся все грехи. И среди нас есть 
такие ужасные коварные люди как дьявол. А когда человек понимает, что 
совершил грех, назад пути нет. Надо быть внимательнее и избегать таких 
встреч. Надо соблюдать заповеди, а не нарушать их».  

181 
 
Передавая содержание текста в краткой форме, и. О.Л., тем не менее, 
даѐт эмоциональные оценки: люди «наивные». Проводя параллель с  совре-
менным миром, делая определѐнные выводы,  она  также  высказывает резко 
отрицательное оценочное мнение о людях, похожих на дьявола (они «ужас-
ные», «коварные»). 
и. А.М. «Отличная сказка для тех, кто привык искать вину в ком и в 
чѐм угодно, кроме себя! То есть для всех людей. Да, кстати, почему дьявол 
явился именно в образе противной змеи? А не в обличии какого-нибудь дру-
гого ещѐ более отвратительного предмета? А вообще, я считаю, что грех 
исходит из многочисленных, порой ненужных и бесполезных запретов». 
Так,  и.  А.М.  с  иронией  относится  к  тексту,  называя  его  «отличной 
сказкой». Задаваясь вопросом, он также выражает личное представление об 
описанных персонажах: змей «противный», «отвратительный». Формулируя 
своѐ представление о природе греха, и. А.М. оценивает многие существую-
щие запреты как «ненужные» и «бесполезные». 
Подобное  комбинирование  различных  реакций  с  оценочным  компо-
нентом  мы  можем  наблюдать  во  всех  формулировках  смысла  этой  группы 
реципиентов.  Размышляя  над  изложенной  в  тексте  информацией,  они  оце-
нивают еѐ по-разному. Их эмоции варьируются от резкой критики до полно-
го одобрения либо снисхождения к героям и событиям. Так или иначе, рас-
суждая, они выражают свои личные мнения и оценочные суждения. 
По  результатам  проведенного  нами  экспериментального  исследова-
ния можно сделать следующие выводы.  
В процессе восприятия и понимания действуют законы сжатия и раз-
вѐртывания воспринимаемой информации, в основе которых лежит наличие 
в ментальной сфере индивида необходимых знаний действительности, опы-
та, сформированных навыков и умений, а не только знания языка. 
Исследователи акцентируют внимание на единстве знания и пережи-
вания. Нам близка точка зрения С.Л. Рубинштейна, представителя философ-
ского направления, о том, что не только его переживания, но и его знания, 
находящиеся в сознании индивида отражают личное отношение говорящего, 
индивидуальное значение или смысл [6].  
В процессе понимания важны не только знания, но и отношение ин-
дивида  к  внешнему  миру,  его  эмоции,  чувства.  Их  роль  настолько  велика, 
что,  по  мысли  Н.П.  Пешковой,  сам  процесс  понимания  можно  считать 
«субъективным переживанием воспринимаемой, постигаемой и интерпрети-
руемой информации» [6, с.51].  
Таким образом, данные, полученные экспериментальным путѐм, сви-
детельствуют о тенденции влияния типа сознания реципиента  на выбор им 
стратегий понимания сообщения.  
Кроме того, в контексте полученных данных, как нам представляется, 
находит  подтверждение  гипотеза  о  том,  что  оценка,  как  специфическое 

182 
 
свойство человеческого мышления (оценивающая способность), является не 
просто  одним  из  важнейших  компонентов  в  структуре  отражающей  дея-
тельности  сознания,  но  есть  его  основополагающая  категория.  Огромную 
роль, как показывают наши данные, при этом играет эмоциональная оценка. 
Итак, метод «встречного текста» является психолингвистическим ин-
струментом проникновения в языковое сознание. Вербализованные реакции, 
помимо данных о механизмах понимания, дают также обширную информа-
цию и о самих авторах «встречных текстов», об их национально-культурной 
принадлежности,  социальном  статусе  и  др.  [6].  В  нашем  случае  они  ясно 
показывают, что ии. при чтении фрагмента библии демонстрируют  незыб-
лемость  «базовых ценностей»: семья,  любовь, добро, поддержка  и сочувст-
вие  к  слабому,  нуждающемуся  человеку,  совершившему  проступок,  чест-
ность. Как показал эксперимент, именно такие ценности определяют созна-
ние молодых людей Республики Башкортостан, лежат в основе ценностного 
архетипа национального менталитета.  
Полученные  данные,  по  нашему  мнению,  представляют  характери-
стику молодѐжной (студенческой) группы полиэтнического общества, обла-
дающего определѐнной региональной спецификой,  поскольку значительная 

жүктеу/скачать 2,68 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: