Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
обозначены багряными сигнальными огнями. Крематорий высился, как веха.
— Зачем эти трубы обхвачены как бы балкончиками? — спросила Ленайна.
— Фосфор улавливать, — лаконично стал объяснять Генри. — Поднимаясь по трубе, газы про-
ходят четыре разные обработки. Раньше при кремации пятиокись фосфора выходила из кругооборота
жизни. Теперь же более девяноста восьми процентов пятиокиси улавливается. Что позволяет ежегод-
но получать без малого четыреста тонн фосфора от одной только Англии. — В голосе Генри было
торжество и гордость, он радовался этому достижению всем сердцем, точно своему собственному. —
Как приятно знать, что и после смерти мы продолжаем быть общественно полезными. Способствуем
росту растений.
Ленайна между тем перевела взгляд ниже, туда, где виден был моновокзал.
— Приятно, — кивнула она. — Но странно, что от альф и бет растения растут не лучше, чем от
этих противненьких гамм, дельт и эпсилонов, что копошатся вон там.
— Все люди в физико-химическом отношении равны, — нравоучительно сказал Генри. — При-
том даже эпсилоны выполняют необходимые функции.
«Даже эпсилоны…» Ленайна вдруг вспомнила, как она, младшеклассница тогда, проснулась за
полночь однажды и впервые услыхала наяву шепот, звучавший все ночи во сне. Лунный луч, шерен-
га белых кроваток; тихий голос произносит вкрадчиво (слова те после стольких повторений остались
незабыты, сделались незабываемы): «Каждый трудится для всех других. Каждый нам необходим.
Даже от эпсилонов польза. Мы не смогли бы обойтись без эпсилонов.
Каждый трудится для всех
других. Каждый нам необходим…» Ленайна вспомнила, как она удивилась сразу, испугалась; как
полчаса не спала и думала, думала; как под действием этих бесконечных повторений мозг ее упокаи-
вался, постепенно, плавно, и наползал, заволакивал сон…
— Наверно, эпсилона и не огорчает,
что он эпсилон, — сказала она вслух.
— Разумеется, нет. С чего им огорчаться? Они же не знают, что такое быть не-эпсилоном. Мы-
то, конечно, огорчались бы. Но ведь у нас психика иначе сформирована. И наследственность другая.
— А хорошо, что я не эпсилон, — сказала Ленайна с глубочайшим убеждением.
— А была бы эпсилоном, — сказал Генри, — и благодаря воспитанию точно так же радовалась
бы, что ты не бета и не альфа.
Он включил передний винт и направил машину к Лондону. За спиной, на западе почти уже
угасла малиновая с оранжевым заря; по небосклону в зенит всползла темная облачная гряда. Когда
пролетали над крематорием, вертоплан подхватило потоком горячего
газа из труб и тут же снова
опустило прохладным нисходящим током окружающего воздуха.
— Чудесно колыхнуло, прямо как на американских горках, — засмеялась Ленайна от удоволь-
ствия.
— А отчего колыхнуло, знаешь? — произнес Генри почти с печалью. —Это окончательно, бес-
поворотно испарялась человеческая особь. Уходила вверх газовой горячей струей. Любопытно бы
знать, кто это сгорел — мужчина или женщина, альфа или эпсилон?..
Он вздохнул, затем решительно и бодро закончил мысль:
— Во всяком случае, можем быть уверены в одном: кто б ни был тот человек, жизнь он прожил
счастливую. Теперь каждый счастлив.
— Да, теперь каждый счастлив, — эхом откликнулась Ленайна. Эту фразу им повторяли по сто
пятьдесят раз еженощно в
течение двенадцати лет.
Приземляясь в Вестминстере на крыше сорокаэтажного жилого дома, где проживал Генри, они
спустились прямиком в столовый зал. Отлично там поужинали в веселой и шумной компании. К ко-
фе подали им сому. Ленайна приняла две полуграммовых таблетки, а Генри — три. В двадцать минут
десятого они направились через улицу в Вестминстерское аббатство — в новооткрытое там кабаре.
Небо почти расчистилось; настала ночь, безлунная и звездная; но
этого, в сущности, удручающего
факта Ленайна и Генри, к счастью, не заметили. Космическая тьма не видна была за световой рекла-
мой. «КЭЛВИН СТОУПС И ЕГО ШЕСТНАДЦАТЬ СЕКСОФОНИСТОВ», — зазывно горели гигант-
ские буквы на фасаде обновленного аббатства. «ЛУЧШИЙ В ЛОНДОНЕ ЦВЕТОЗАПАХОВЫЙ ОР-
ГАН. ВСЯ НОВЕЙШАЯ СИНТЕТИЧЕСКАЯ МУЗЫКА».
Они вошли. На них дохнуло теплом и душным ароматом амбры и сандала. На купольном своде