Пауло Коэльо: «Алхимик» каться, и потому они пустовали.
Очень скоро Хозяину пришлось нанять еще двоих. Теперь он не только торговал хрусталем,
но и отпускал неимоверное количество чая жаждущим новизны людям, ежедневно стекавшимся в
его лавку.
Так прошло полгода.
Юноша проснулся еще до восхода солнца. С тех пор как он впервые ступил на африканский
континент, минуло одиннадцать месяцев и девять дней.
Он надел арабский бурнус из белого полотна, специально купленный к этому дню, покрыл
голову платком, закрепив его кольцом из верблюжьей кожи, обул сандалии и бесшумно спустился
вниз.
Город еще спал. Сантьяго съел кусок хлеба с вареньем, отпил теплого чаю из хрустального
стакана. Потом уселся на пороге лавки и закурил наргиле.
Так он сидел и покуривал в полном одиночестве, ни о чем не думая, а только слушая посто-
янный и ровный шум ветра, приносивший запах пустыни. Докурив, сунул руку в карман — и ус-
тавился на то, что вытащил оттуда.
Пальцы его сжимали толстую пачку денег — на них можно было купить и обратный билет, и
сто двадцать овец, и разрешение вести торговлю между Испанией и той страной, где он сейчас
находился.
Сантьяго терпеливо дождался, когда проснется старик хозяин и отопрет лавку. Потом они
вместе выпили еще чаю.
— Сегодня я уеду, — сказал юноша. — Теперь мне есть на что купить овец, а вам — на что
отправиться в Мекку.
Хозяин хранил молчание.
— Благословите меня, — настойчиво сказал Сантьяго. — Вы мне помогли.
Старик не произнося ни слова продолжал заваривать чай. Наконец он обернулся к Сантьяго:
— Я горжусь тобой. Ты вдохнул жизнь в мою лавку. Но знай: я не пойду в Мекку. Знай и то,
что ты не купишь себе овец.
— Кто это вам сказал? — в удивлении спросил юноша.
— Мактуб, — только и ответил старый Продавец Хрусталя.
И благословил его.
А Сантьяго пошел к себе в комнату и собрал все свои пожитки — получилось три мешка.
Уже в дверях он вдруг заметил в углу свою старую пастушью котомку, которая давно не попада-
лась ему на глаза, так что он и забыл про нее. В ней лежали его куртка и книга. Он вытащил курт-
ку, решив подарить ее какому-нибудь мальчишке на улице, и тут по полу покатились два камня —
Урим и Тумим.
Тут юноша вспомнил про старого царя и сам удивился — он столько времени не думал про
него. Целый год работал он без передышки с единственной целью — скопить денег, чтобы не
возвращаться в Испанию несолоно хлебавши.
„Никогда не отказывайся от своей мечты, — говорил ему Мелхиседек. — Следуй знакам".
Юноша подобрал камни с пола, и тут его снова охватило странное ощущение, будто старик
где-то рядом. Он целый год провел в тяжких трудах, а теперь знаки указывали, что настало время
уходить.
„Я снова стану точно таким же, каким был раньше, — подумал он, — а овцы не научат меня
говорить по-арабски".
Овцы, однако, научили его кое-чему поважнее: тому, что есть на свете язык, понятный всем.
И весь этот год, стараясь, чтобы торговля процветала, Сантьяго говорил на нем. Это был язык во-
одушевления, язык вещей, делаемых с любовью и охотой, во имя того, во что веришь или чего
желаешь. Танжер перестал быть для него чужбиной, и юноша сознавал: весь мир может поко-
риться ему, как покорился этот город.
„Когда чего-нибудь сильно захочешь, вся Вселенная будет способствовать тому, чтобы же-
лание твое сбылось", — так говорил старый Мелхиседек.
Однако ни о разбойниках, ни о бескрайних пустынях, ни о людях, которые хоть и мечтают,
но не желают эти свои мечты осуществлять, старик и словом не обмолвился. Он не говорил ему,
что пирамиды — это всего лишь груда камней и каждый, когда ему вздумается, может у себя в
саду нагромоздить такую. Он позабыл ему сказать, что, когда у него заведутся деньги на покупку