Образ древности в советской историографии: конструирование и трансформация
Дискуссия о возникновении римского государства и значение
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Pdf көрінісі
|
Крих С. - Образ древности в советской историографии. Диссертация
| 4.5. Дискуссия о возникновении римского государства и значение
Е.М. Штаерман в трансформации образа древности в советской историографии В 1989 г., опубликовав статью в «Вестнике древней истории», Е.М. Штаерман инициировала дискуссию о возникновении римского государства.
241 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977.; Кнабе Г.С. Историческое пространство и историческое время в культуре Древнего Рима // Культура Древнего Рима. Т. II. С. 108-166; Он же. Древний Рим – история и повседневность: Очерки. М., 1986. Особенно следует обратить внимание на последнюю работу: вдохновенную, с абсолютно не соответствующей классическому советскому историческому исследованию структурой. Эти подход и стиль были Штаерман практически недоступны.
361
Это была не только последняя дискуссия для самой Е.М. Штаерман, но и закатная дискуссия для советской историографии древности. Она прошла в неоднозначный период советской истории, когда начала осыпаться монополия партии на власть, а это означало, что начинала улетучиваться и монополия марксизма-ленинизма на идеологию. Чёткого понимания, что будет в ближайшем будущем, не было, как не было и представления о том, как это скажется на методологии истории. Собственно говоря, не было и другого языка науки, кроме того, что был выработан в советское время. Поэтому перед нами некий компромисс: дискуссия велась на платформе марксизма, но с заметными вольностями в его толковании и без обязательного ранее подчёркивания единственно научного характера марксистской методологии. Уже во вводных замечаниях от редколлегии говорится о «марксистском историзме», 242
то есть применяется ранее очень редко употреблявшийся термин, который, на самом деле, подчёркивает, что на эту методологию смотрят уже извне, а не изнутри, и даётся призыв к пересмотру теоретических установок. Статья Е.М. Штаерман, при всей важности затронутых в ней теоретических вопросов, сосредоточена на конкретной проблеме ранней римской истории, рассмотренной в теоретическом преломлении. В этом отношении можно сказать, что данная статья оказывается неслучайной параллелью к ранним работам А.И. Тюменева по греческой истории, рассмотренной социологически 243 , и, что ещё более очевидно, к VI главе «Происхождения семьи, частной собственности и государства» Ф. Энгельса. Штаерман точно так же привлекает данные современной ей этнографии и точно так же ставит ряд общих вопросов. Естественно, что государство
242 «Марксистский историзм, как известно, связывает возникновение государства со становлением классового общества…». От редколлегии // ВДИ. 1989. № 2. С. 75. Эта фраза, особенно лишённая в контексте вводного слова противопоставления «правильной» теории всем остальным («буржуазным»), приобретает иное звучание: не утверждающее, а скептическое.
243
Тюменев А. Очерки экономической и социальной истории Древней Греции. Т. I. Революция. Пг., 1924.
362
понимается как орган принудительной власти эксплуататоров над эксплуатируемыми. В проблеме возникновения государства она видит два важнейших аспекта: определение перехода от власти «потестарной», имевшей место на поздней стадии первобытнообщинного строя, к власти политической, собственно государственной; определение общих и особенных черт в становлении государства у различных обществ. 244
свойственной исследователю тщательной манере последовательного изложения каждого звена логической цепочки. Базируясь на работах советских этнографов (прежде всего, Л.Е. Куббеля 245
) и благодаря им отвергая ряд устаревших мнений (например, тезис о рабстве как повсеместной первой форме эксплуатации), историк приходит к следующим положениям, которые являются базисом высказанной далее концепции. Прежде всего, нельзя в истории конкретного общества чётко выделить момент перехода от доклассового к классовому обществу, речь может идти лишь о некоем длительном периоде, в котором переплетаются различные типы социальных отношений. Во-вторых, начальный этап перехода к государству Штаерман предполагает очень похожим (но, конечно, не идентичным) у разных обществ, дальнейшее развитие которых может пойти по двум путям. На первом в обществе сначала выделяется группа организаторов, которая помогает общине осуществлять защиту извне, регулирует переделы земли и перераспределение излишков – всё это осуществляется на вполне равноправных началах. Лишь позднее эта группа усложняется и отрывается от остальной части общества, становится знатью, у которой складываются отношения господства-подчинения с простым народом и которая начинает использовать свои связи для эксплуатации нижестоящих. Второй путь отличается тем, что здесь вначале формируется частная собственность и происходит размежевание между богатыми и
244 Штаерман Е.М. К проблеме возникновения государства в Риме // ВДИ. 1989. № 2. С. 76.
245 Куббель Л.Е. Очерки потестарно-политической этнографии. М., 1988.
363
бедными, а после богатые берут себе общественные функции, закрепляя своё положение. 246 Позднее исследовательница идентифицирует первый путь с восточными обществами, второй – с античными. 247
Далее автор переходит к рассмотрению раннего римского общества и вопроса об отношениях между плебеями и патрициями. Признавая запутанность вопроса, она тем не менее настаивает на следующей трактовке: патриции и плебеи в раннем Риме – это сословия (ordines) знати и простого народа, они различались по своему социальному статусу, но не по владельческим правам и не по месту в процессе производства. Иными словами, плебеи и патриции не являлись классами или классами-сословиями (в терминологии Ленина). 248
Поскольку только в двух последних случаях может идти речь о том или ином типе классового общества и о необходимости организованной эксплуатации, следовательно, если мы наблюдаем в обществе лишь сословия (в данном случае – «архаические сословия»), в нём не может наличествовать государство. 249
Исследовательница не отрицает того, что плебеи эксплуатировались патрициями, но это происходило не из-за принадлежности к сословию плебеев, а из-за бедственного положения плебея в каждом отдельном случае. Она не отрицает и наличия принудительной власти как в фамилии, так и в обществе в целом – но эта принудительная сила свойственна и догосударственным обществам. Возможно, при дальнейшей эволюции патриции смогли бы стать высшим классом управляющих, а плебеи стать массой эксплуатируемых, но политическая борьба плебеев за свои права воспрепятствовала этому. Результатом было формирование в IV в. античной гражданской общины (в римском случае – civitas), которая повела римское
246 Штаерман Е.М. К проблеме возникновения государства в Риме. С. 78-79. 247
Там же. С. 84-85. Идеи носились в воздухе. Так, в похожем плане говорит о двух путях развития обществ Ю.В. Павленко. См.: Павленко Ю.В. Раннеклассовые общества (генезис и пути развития). Киев, 1989. С. 6, 259.
248 Штаерман Е.М. К проблеме возникновения государства в Риме. С. 81.
249 Правда, от однозначного ответа на вопрос, может ли государство возникать на основе лишь сословного деления, автор статьи уклонилась. Там же. С. 83.
364
общество по названному второму пути, обеспечив две особенности: развитие рабства (эксплуатируемые поставлялись извне общины) и развитие античной демократии. В IV-III вв. устройство civitas было таково, что её ни в коем случае нельзя называть государством. Нет ни специального аппарата принуждения, ни классов, община сплочена реальными совместными интересами, и необходимость в организованном постоянном принуждении её членов к выполнению общих задач отсутствует. Штаерман даёт следующее описание (напоминающее описание общественного устройства ирокезов у Энгельса): «Аппарат исполнительной власти был ничтожно мал… Не было ничего сходного с прокуратурой. В суде обвинителем выступал истец, он же обеспечивал явку в суд ответчика и исполнение приговора. Не было полиции. Во время смут дело решалось уличными потасовками без вмешательства правительственных органов. Так как граждане не платили налогов, не было аппарата для их сбора, подати же с провинций и рента за пользование общественной землёй взимались через откупщиков … в Риме того времени по существу не было органов, способных принудить исполнять законы, да и сами законы не имели санкции». 250 Даже военную власть римской общины над весьма большой территорией (в середине III в. до н.э. – над всей Италией) историк не считает признаком государственности: ведь и племена, стоящие на догосударственном уровне, покоряли другие племена и удерживали их в повиновении. То же касается письменности или чеканки монеты – если речь идёт об обществах, которые не сами изобретают всё указанное, а находятся под влиянием извне, то довод должен быть нивелирован. Только после III в. до н.э. civitas начинает разлагаться, выделяются классы-сословия, начинается борьба между ними, становится рабовладение, и это приводит к кризису республики – который, таким образом, был не кризисом роста государства, а кризисом его рождения. «Диктатура Суллы,
250 Там же. С. 88. 365
чрезвычайные полномочия Помпея, первый триумвират, правление Цезаря были наиболее заметными вехами на пути оформления государства, возникшего в острой борьбе классов и социальных слоёв. Окончательно этот процесс был завершён при Августе». 251 Монополия власти pater familias над членами своей семьи была подорвана, и теперь государственные структуры защищали частную собственность. Что касается Поздней Империи, то государство усиливается, и потому приобретает ряд черт, которые сближают его с восточными деспотиями. 252
истории римского государства в целом, что, в общем, было уже не первой попыткой в советской историографии после предпринятого С.И. Ковалёвым опыта по периодизации римской истории, 253
но гораздо более радикальной в плане отношения с традиционным её образом. Главный раздражающий элемент здесь вполне очевиден: автор предлагает резко сократить период истории римского государства, отведя несколько столетий на его предысторию, на протогосударственный период (впрочем, как раз вопрос о том, как же характеризовать столь длительное существование сложных общинных структур вне государства, стоит ли называть это «вождеством» или ещё как-то, Штаерман не ставит). С количественной точки зрения дискуссия по предложенной проблеме была оживлённой: «Вестник древней истории» опубликовал за два года 18 откликов на статью, в том числе и зарубежных авторов. Но здесь важно обратить внимание на другие моменты, которые отличают эту дискуссию от дискуссии 50-х гг. о переходе от рабовладения к феодализму. Если брать, опять же, количественные характеристики, то большинство откликов представляли собой небольшие заметки (6-10 тысяч печ. зн.), 254
почти
251 Там же. С. 91. 252
Там же. С. 92.
253 Ковалёв С.И. Опыт периодизации римской истории // ВДИ. 1955. № 4. С. 108-116; Тарков П.Н. К опыту периодизации риской истории // ВДИ. 1956. № 4. С. 130-138.
254
Незначительно больше по объёму статьи И.Л. Маяк (ок. 14 000 зн.), Ю.В. Андреева (ок. 12 000 зн.), Л. Капогросси Колоньези (ок. 12 000 зн.), А.Я. Гуревича (ок. 13 000 зн.), А.Б. 366
лишённые справочного аппарата. Обсуждение было напечатано подряд в четырёх номерах «Вестника древней истории» (№№ 3-4 за 1989 г. и №№ 1-2 за 1990 г.), поэтому статьи появлялись не «по цепочке», как было в случае с дискуссией 50-х гг., а сразу по нескольку штук, при этом один автор не был знаком со статьёй другого. Только в одной статье, напечатанной, фактически, в последней подборке, встречается ссылка на отзыв, опубликованный ранее. 255
Тем самым, участники дискуссии вели полемику именно с заглавной статьёй, но не друг с другом, как это было в 50-е гг. С этой точки зрения уместнее будет выделить эту дискуссию в особый подтип обсуждения статьи. Выбранный тип дискуссии (он был выбран редакцией, поскольку ряд авторов ссылаются на ограниченный объём, не позволяющий им привести аргументы подробнее 256 ) способствовал тому, что наибольшее количество участников высказалось в сравнительно ограниченный промежуток времени: 18 откликов фактически за 1 год против 7 откликов за 3 года в дискуссии 50-х гг. Но дискуссия 50-х гг. имела дальнейшее развитие, вышедшее за пределы одного научного журнала, дискуссия же 1989-1990 гг. заметного резонанса не имела. 257 Отсутствие связи между отдельными отзывами на статью предопределило то, что авторы часто повторялись, воспроизводя либо схожего типа общие фразы о
Егорова (ок. 17 000 зн.), Л.Л. Кофанова (ок. 12 000 зн.), Ю.Г. Чернышова (ок. 16 000 зн.). См. Маяк И.Л. К вопросу о социальной структуре и политической организации архаического Рима // ВДИ. 1989. № 3. С. 94-97; Андреев Ю.В. Гражданская община и государство в античности // ВДИ. 1989. № 4. С. 71-74; Капогросси Колоньези Л. Формирование государства в Риме (Точка зрения историка права) // ВДИ. 1990. № 1. С. 94-97; Гуревич А.Я. О генезисе феодального государства // Там же. С. 101-106; Егоров А.Б. Борьба патрициев и плебеев и римское государство // ВДИ. 1990. № 2. С. 121-125; Кофанов Л.Л. К вопросу о времени возникновения государства в Риме // Там же. С. 127- 130; Чернышов Ю.Г. Раннеримское государство или «безгосударственная община граждан»? // Там же. С. 131-134. Для сравнения, заглавная статья самой Штаерман – более 70 000 зн. В 50-е гг. статьи участников дискуссии обладали сопоставимым объёмом.
255
Кофанов Л.Л. К вопросу о времени возникновения государства в Риме. С. 128, прим. 2 и 3.
256
Например: Егоров А.Б. Борьба патрициев и плебеев и римское государство. С. 125.
257 Критические замечания Е. Аугдема по большей части можно отнести либо к разряду банальностей, либо к разряду курьёзов: Аугдем Е. (Анцупов Е.М.). Ау, где мы? Часть II. Формации марксистские и не очень // Тяпки: непериодическое издание общественно- политических работ одного автора. Франкфурт-на-Майне, 1992. Вып. 8. С. 40-53.
367
важности поднятой проблемы, либо высказывая одинаковые контраргументы – в случае последовательного течения дискуссии они бы имели возможность их детализировать или корректировать (как это происходило в дискуссии 50- х гг.). Но, на наш взгляд, ход и итоги дискуссии объясняются не только способом её организации. Касаясь хода дискуссии по существу, следует указать на то, что авторы разделились на несколько категорий по отношению к концепции Е.М. Штаерман. Одни одобрили пересмотр ряда устаревших положений (или вообще не обратили на него внимания), но высказали сомнение касательно выдвинутого объяснения, 258 другие, не отрицая самой возможности пересмотра теории (или даже предлагая свои варианты пересмотра), не были убеждены ни общей теорией, ни конкретно концепцией римской истории Штаерман, 259
третьи поддержали и пересмотр теории и, с теми или иными оговорками, саму концепцию 260 .
полагал, что определение государства как аппарата насилия одного класса над другим в целях эксплуатации должно быть дополнено с учётом функции
258
Маяк И.Л. К вопросу о социальной структуре и политической организации архаического Рима; Андреев Ю.В. Гражданская община и государство в античности; Трухина Н.Н. Римская civitas III-II вв. до н.э.: архаичный раннеклассовый социум или государство? // ВДИ. 1989. № 4. С. 74-75; Капогросси Колоньези Л. Формирование государства в Риме (Точка зрения историка права); Гюнтер Р. О времени возникновения государства в Риме // ВДИ. 1990. № 1. С. 98; Егоров А.Б. Указ. соч.; Кофанов Л.Л. К вопросу о времени возникновения государства в Риме. Строго говоря, И.Л. Маяк вообще ушла от разговора о теоретической стороне вопроса, а Колоньези проблема изменений в теории советских марксистов, видимо, мало волновала.
259 Большаков О.Г. Общество, классы и государство: важность дискуссии // ВДИ. 1989. № 3. С. 90-91; Кузищин В.И. О формировании государства в Риме // Там же. С. 92-94; Смышляев А.Л. Античная гражданская община: отсутствие или особый тип государственности? // Там же. С. 99-101; Якобсон В.А. Государство и социальная психология // ВДИ. 1989. № 4. С. 75-78; Вигасин А.А. О государственности в древней Индии // ВДИ. 1990. № 1. С. 99-101; Большаков А.О. Определение государства требует уточнения // ВДИ. 1990. № 2. С. 120-121; Ким С.Р. Виды антагонизмов в древнеримском обществе // ВДИ. 1990. № 2. С. 125-127; Чернышов Ю.Г. Раннеримское государство или «безгосударственная община граждан»?
260 Николе К. Римская республика и современные модели государства // ВДИ. 1989. № 3. С. 97-99; Кошеленко Г.А. К дискуссии о возникновении государства в древнем Риме // ВДИ. 1990. № 1. С. 93-94; Гуревич А.Я. О генезисе феодального государства.
368
организации, которая необходима всем членам общества. 261
Неприятие вызвали доводы Штаерман о том, что чеканка монеты, наличие письменности вообще и письменного права в частности нельзя относить к обязательным признакам государства. Действительно, подчёркивали многие оппоненты, взятые по отдельности, эти признаки не так существенны, но их совокупность игнорировать нельзя. 262 Большинство авторов указывали на то, что исполнительная власть в республиканском Риме была слаба, но только относительно: И.Л. Маяк отмечала, что были тюрьмы, казни, а функции полиции иногда выполняли воины (что бывает и в современных государствах) 263 ; Л. Капогросси Колоньези подчёркивал, что не следует обманываться видимой добровольностью социального поведения в архаическом и республиканском Риме, поскольку, пусть римская правовая система воздействовала на своих граждан и непрямым давлением, последнее было
достаточно сильным, чтобы система
действительно функционировала 264 ; Л.Л. Кофанов пытался показать, что по масштабам римского государства, у того всё-таки имелось заметное число управляющих и некоторая сила для принуждения, тем более что речь идёт о демократической форме устройства, которая стремится к ограничению роста бюрократии. 265 Эксплуатацию плебеев патрициями предлагали усматривать в том, что основу армии составляли плебеи, а плоды экспансии пожинали в основном патриции. 266 В числе прочих доводов приводили и тот, что принятие концепции ведёт к ряду трудноразрешимых парадоксов: отсталая Спарта имела государство уже в IX в. до н.э., а развитый афинский полис мы
261
Большаков О.Г. Указ. соч. С. 91; Смышляев А.Л. Указ. соч. С. 99; Якобсон В.А. Указ. соч. С. 76; Большаков А.О. Указ. соч. С. 121.
262
Маяк И.Л. Указ. соч. С. 96; Смышляев А.Л. Указ. соч. С. 100; Чернышов Ю.Г. Указ. соч. С. 132.
263
Маяк И.Л. Указ. соч. С. 96.
264 Капогросси Колоньези Л. Указ. соч. С. 96.
265 Кофанов Л.Л. Указ. соч. С. 129.
266 Маяк И.Л. Указ. соч. С. 96; Егоров А.Б. Указ. соч. С. 123; Кофанов Л.Л. Указ. соч. С. 128.
369
и в V в. до н.э. не сможем признать государством, 267
что римляне сами считали свой образ жизни государственным. Отмечалась и неправомерность параллели между Римом, в III в. до н.э. вышедшим на мировую арену, контролирующим огромные территории, и варварским объединением племён, вроде германцев Ариовиста, покорившим часть Галлии. 268
Не всегда авторы отзывов воспринимали аргументацию Е.М. Штаерман, видимо, путаясь в предложенной ей иерархии понятий. Так, И.Л. Маяк, апеллируя к словам Ленина о классах-сословиях, замечала, что «сословное деление по сути было делением классовым», 269
не замечая, что Штаерман мыслит не в двух терминах (класс или сословие), а в трёх (класс, класс- сословие, архаическое сословие). Р. Гюнтер, соглашаясь в том, что плебеев нельзя считать классом, утверждал, что границы между классами просто проходили внутри плебса (разделяя богатых и бедных), относя процесс складывания классов и государства «не позднее III в. до н.э.», считая появление принудительной власти уже первой ступенью формирования государства», 270 то есть, по сути, игнорировал теоретическую часть статьи оппонента, где пояснялось, почему разграничиваются «потестарная» и политическая власть. Основной посыл критиков могут передать следующие слова Ю.В. Андреева: «Я готов согласиться с автором статьи в том, что становление римского государства было весьма длительным и сложным процессом, но мне трудно разделить её убеждённость в том, что процесс этот был настолько длителен, что то, что мы обычно принимаем за агонию республиканского строя, имея в виду события II-I вв. до н.э. или гражданские войны, на самом деле было родовыми муками, сопровождавшими появление на свет
267 Андреев Ю.В. Указ. соч. С. 72. 268
Андреев Ю.В. Указ. соч. С. 73; Трухина Н.Н. Указ соч. С. 74. Близкая позиция: Кошеленко Г.А. Указ. соч. С. 94.
269
Маяк И.Л. Указ. соч. С. 95; подобным же образом спорят со Штаерман С.Р. Ким и Ю.Г. Чернышов. Ким С.Р. Указ. соч. С. 126-127; Чернышов Ю.Г. Указ. соч. С. 132.
270
Гюнтер Р. Указ. соч. С. 98
370
настоящей, а не мнимой государственной машины, первой в истории Рима».
271
Что касается цитат из классиков, то, хотя участники иногда и отмечали, что ссылки у Штаерман идут на ранние работы Маркса либо что, цитируя иногда по конкретному поводу Энгельса, она при этом не разделяет прямых выводов, содержащихся в цитируемом сочинении, 272
но в целом накал страстей вокруг этой некогда важнейшей сферы ведения научного спора в советской историографии резко спал. Как заметил О.Г. Большаков, «я далёк от мысли, что удачно выбранная цитата из Маркса или Энгельса может служить решающим аргументом в научной дискуссии – время фехтования на цитатах, к счастью, кончилось». 273 Иногда говорится об упрощённом понимании марксизма как грехе советской науки, о необходимости учёта социально-психологических факторов в историческом материализме, 274 но
это уже не главная идея. Слова о том, что марксизм в состоянии дать ответы на все вопросы, уже не звучат. 275 Спор ещё ведётся почти целиком в марксистской фразеологии, но участники дискуссии всё чаще смотрят на марксизм со стороны. 276 И этот взгляд со стороны выказывает всё меньше желания начинать новый этап обновления теории. А.Я. Гуревич, к тому времени от марксизма уже довольно явно отошедший, вообще не ссылается на «классиков» ни по конкретным поводам, ни ради обобщений.
271 Андреев Ю.В. Указ. соч. С. 74. 272
Большаков О.Г. Указ. соч. С. 91; Вигасин А.А. Указ. соч. С. 100; Чернышов Ю.Г. Указ. соч. С. 131.
273
Большаков О.Г. Указ. соч. С. 91. Что симптоматично, те же мотивы проявились под занавес дискуссии о предмете археологии в другой, не менее своеобразной сфере исторического знания, когда один из участников заявил: «я не охотник упражняться в марксистской схоластике». Клейн Л.С. В защиту «чистой археологии» // СА. 1991. № 2. С. 102-103.
274 Якобсон В.А. Указ. соч. С. 76-77.
275 Кажется, единственное исключение – С.Р. Ким: «У историка-марксиста как раз есть определённые критерии для оценки явлений процесса зарождений классовых отношений и государства в том или ином обществе». Ким С.Р. Указ. соч. С. 125.
276 См. Ю.В. Андреев. Указ. соч. С. 73: «много внимания уделено в статье известному марксистскому тезису». Неважно, придерживается ли сам автор марксизма, но он уже не признаёт его единственной истиной.
371
В завершающей дискуссию статье Е.М. Штаерман почти не анализирует сам ход дискуссии (поскольку, как мы видели, ввиду организационных особенностей проведения, дискуссия была лишена развития), отвечая на некоторые наиболее частые претензии и касаясь ряда высказываний, которые нельзя считать корректными в научном споре. По поводу расхождения своей концепции с концепцией Ф. Энгельса, относившего возникновение римского государства ко времени реформ Сервия Туллия, историк замечает, что Энгельс базировался на устаревших ныне данных и на общих положениях, которые тогда казались бесспорными, – прежде всего, о непрерывном прогрессе по восходящей линии. Вообще, в ответной статье хорошо прочитывается мысль о том, что нужно следовать не за цитатами или даже отдельными положениями классиков марксизма, а за комплексом их концепций. Своим критикам в этом направлении (прежде всего А.А. Вигасину и Ю.Г. Чернышову) Штаерман отвечает в духе: читайте больше самих классиков и соответствующую литературу. 277
Что касается другого теоретического замечания, будто стоит учитывать в создании государства и организаторскую функцию, помимо функции эксплуатации, то здесь Штаерман указывает: в таком случае мы будем просто не в состоянии отделить государство от тех догосударственных форм, где есть функции организации, – в конце концов, подобные функции выполняет и вожак волчьей стаи. 278
Довод о комплексе определённых культурных достижений (монеты, письменности, образования) Штаерман (трудно сказать, насколько сознательно) сначала ослабляет: отдельно возражая по поводу заимствования монеты и письменности (теми же аргументами, что и в заглавной статье),
277 Штаерман Е.М. К итогам дискуссии о римском государстве // ВДИ. 1990. № 3. С. 68, 74.
278 Там же. С. 70. Довод дополнен утрированными примерами, что, на самом деле, скорее ослабляет его, чем усиливает. Имей оппоненты возможность выразить мнение во второй раз, они могли бы также воспользоваться запрещённым приёмом и возразить, что и функции эксплуатации можно найти в природе, например, в муравейнике, обитатели которого даже захватывают рабов.
372
отдельно – по поводу судопроизводства (Законы XII Таблиц в общем не отличаются от «варварских правд») и отдельно – по поводу общего уровня культуры: это довод слишком размытый, так как нельзя сказать, выше или ниже культура догосударственных обществ по сравнению с культурой государственного периода. 279
Отмечает Штаерман и то, что нельзя апеллировать к мнению самих римлян (как и греков) о том, что они жили в государстве, поскольку у тех и у других не было понятия государства в нашем смысле слова, поэтому здесь, так сказать, лишь вопрос перевода. 280
постановка вопроса, а отнюдь не его окончательное решение (вряд ли оно вообще возможно)». 281
И.М. Дьяконова о классах в древнем мире как «арьергардный бой» за схему Энгельса. 282 Но настоящие арьергардные бои за советский марксизм мы можем наблюдать лишь в конце 80-х гг. XX в. Понимание государства как порождения классового антагонизма – ядро марксистской теории истории, такой же её неотъемлемый элемент, как теория прибавочной стоимости или теория революции, а учитывая то, что это самый легко усваиваемый элемент из названных, – возможно, он вообще играет центральную роль. Следовательно, марксист не может признавать наличия государства там, где он не видит классов и эксплуатации, – это равносильно тому, чтобы признать неверной саму трактовку государства. У Е.М. Штаерман хватило смелости увидеть отсутствие в ранней Республике той эксплуатации, которая даёт основание определять её как государство в марксистском смысле, и хватило смелости перестроить концепцию таким образом, чтобы теория и факты совпадали. Не случайно же зарубежные участники дискуссии довольно спокойно отмечали, что на рождение «парадоксальной» концепции повлияла
279 Там же. С. 69,72, 73. 280
Там же. С. 73.
281 Там же. С. 75.
282 Finley M.I. Ancient Slavery and Modern Ideology. P. 138.
373
именно необходимость «выводить (в соответствии с марксистской концепцией) сам генезис государства из классовых конфликтов». 283
применяет тот же приём, что в 50-х гг., – сокращает историю римского государства (теперь не с конца, а с начала), чтобы сделать более динамичной и насыщенной историю Империи: гражданские войны в Риме «поднимают» статус с эпохи кризиса государства до эпохи его рождения. Е.М. Штаерман, конечно, не могла знать, что произойдёт в дальнейшем, если этот приём возьмут на вооружение менее осторожные умы, но сам факт такого поворота сознания, когда марксистски ориентированный учёный по какой-либо причине стремится «сократить» историю, должен быть нами отмечен. Изменение внешних условий убыстрило нарастание негативного фона вокруг советской теории истории. Все недомолвки и трудности, не всегда неразрешимые, теперь представали в самом вопиющем виде. В этих условиях сумерек советской эпохи Е.М. Штаерман пишет статью для сборника, посвящённого исторической теории К. Маркса. Сборник этот так и не вышел, а статья была опубликована спустя более чем десятилетие после смерти автора. Её название – «Марксизм и антиковедение. Критический взгляд», но её можно было бы также назвать апологией марксистского антиковедения. Статья обсуждает вопрос о «кризисе марксизма» и о том, насколько марксизм ограничен и догматичен как система познания. Начинает Штаерман с признания несомненного вреда господства в советской науке понятия «рабовладельческая формация», ставшего догмой по вине Сталина, отдельно оговаривая, что «ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин никогда этот термин не употребляли … поскольку … всё же не считали возможным именовать формацию и лежащий в её основе способ производства по
283
Капогросси Колоньези Л. Указ. соч. С. 96.
374
господствующему способу эксплуатации». 284
Далее автор утверждает, что марксов термин «античный способ производства», будучи связан с понятием античной гражданской общины, тем самым лежит в основе актуальных и в настоящее время исследований, которые понимают особенности античного общества, исходя из особенностей греческого полиса или римской civitas. Точно так же неуместно обвинять марксизм в том, что он примитивно разделил античное общество на рабов и рабовладельцев: и Маркс, и Ленин говорили, что «чистые» классы сформировались только при капитализме, а кроме того, не следует понимать борьбу рабов против рабовладельцев как протекавшую исключительно в форме восстаний. Правда, тут же автор статьи признаёт, что в советской литературе всё обычно к этому и сводилось. 285 Исследовательница утверждает также, что марксизму не противоречит понятие «общечеловеческих ценностей» (видимо, это частичный отказ от понятия классовой морали). В завершение статьи, указывая на ряд нерешённых вопросов (особенно в сфере изучения античной культуры), историк пишет: «Дальнейшее, более углубленное применение марксизма, возможно, поможет решить эти и многие другие вопросы античной истории». 286 Примечательна как эта завершающая фраза в целом, так и употреблённая в ней оговорка («возможно») в частности. Особенности марксистского историописания в статье присутствуют, даже те, которые, возможно, не слишком нравились самому автору. Так, помимо признания собственных ошибок, Штаерман много (и даже заметно больше, чем признанию ошибок) внимания уделяет полемике с не- марксистскими авторами, которая стилистически смягчена и часто даже лишена имён: «Часть историков считала, что в античном мире существовал капитализм и закономерности его подъёма и упадка аналогичны современному капитализму. Другие, напротив, доказывали и доказывают
284 Штаерман Е.М. Марксизм и антиковедение. Критический взгляд // Переходные эпохи в социальном измерении. История и современность / Отв. ред. Мальков В.Л. М., 2002. С. 22.
285 Там же. С. 26.
286 Там же. С. 32.
375
неразвитость, примитивность античной экономики, но опять-таки исходя из экономики капиталистической, до которой античный мир никоим образом не дотягивал» и т.п. 287
Но во всём отрывке не указываются ни О. Шпенглер, ни Э. Мейер, ни М. Финли, ни П.А. Сорокин. Может быть, Е.М. Штаерман просто не смогла выправить статью в соответствии с обычно свойственным ей тщательным подходом к каждой работе (в тексте нет ни одной сноски), а мы можем восстановить «адресатов» по другим её работам, где вопрос затрагивался более подробно. 288 Но, может быть, это сделано потому, что никто из крупных историков древности никогда не писал о том, что античный мир в целом «дотягивал» до античной экономики, и обвинение пришлось бы адресовать не самым влиятельным исследователям? Обманчива и мягкость спора: Штаерман усиливает собственные позиции за счёт того, что подаёт позицию оппонентов безадресно и в крайне общем виде. «Значит ли это, что не следует придавать особого значения сопротивлению рабов, как это делают некоторые наши оппоненты, считая, что мы склонны преувеличивать значение рабских восстаний?» 289 Выпад
сформулирован настолько туманно, что уже на следующей странице упрёк обобщённому противнику изменён: немарксистские историки античности если и не отрицают роль масс в истории, то большее внимание склонны уделять «борьбе элит». Завершается пассаж почти беспомощно: «Что борьба за власть в высших эшелонах значит немало и всегда на виду у современников и потомков, отрицать не приходится. Но не приходится отрицать и роль народных масс, признаваемую марксистами ведущей». 290
Иногда даже кажется, что исследовательница приходит к старому парадоксу
287
Там же. С. 27.
288 Указания на М. Финли, Р. Дункан-Джонса, К. Хопкинса: Кузищин В.И., Штаерман Е.М. Экономика и политика в античном общества // ВИ. 1989. № 8. С. 39; на Э. Мейера, А.Дж. Тойнби, А. Крёбера, Л. Мамфорда: Штаерман Е.М. Кризис античной культуры. С. 5; на А.Дж. Тойнби и П.А. Сорокина: Она же. Социальные основы религии Древнего Рима. С. 281, прим. 2.
289 Штаерман Е.М. Марксизм и антиковедение. Критический взгляд. С. 25.
290 Там же. С. 26.
376
советской историографии: обвинению немарксистских учёных в том, что они недостаточно знают марксизм. Наконец, критика зарубежных коллег проведена по любимому Штаерман вопросу об исторических аналогиях, аргументация и выводы здесь кратко повторяют её специальные работы 60-х гг.: «неправомерны аналогии, когда они непосредственно связаны с уникальной структурой данной общественной системы, с её структурообразующими элементами». 291
Отметим здесь всё-таки (поскольку нам неизвестна критика этой идеи), что предлагаемое Е.М. Штаерман решение невыполнимо при реальном исследовании, поскольку предполагает, что сначала учёный должен выяснить (или знать изначально?), что уникально в обществе, а что нет, и лишь потом – сравнивать общества. Но в действительности процесс изучения общества идёт в обратном порядке, и если при нём неизбежны ошибки и некорректные сравнения, то они всё-таки помогают познанию, в то время как заранее выдвинутые принципы, как и что следует изучать, – лишают познание всякой инициативы. Точно так же беспомощна, на наш взгляд, статья, взятая в её целостности, в её основной идее. По сути сказано: марксизм искажали, а без искажений он не противоречит некоторым современным данным и представлениям, поэтому его надо развивать. Когда автор утверждает, что «марксизм, очищенный от наслоений, вызванных различными конъюнктурными моментами, лучше любой иной теории может объяснить историю античного мира», 292 это положение заслуживает внимания как точка зрения самой Штаерман и явно обозначенная ею цель собственной статьи, но это положение в статье не доказано ни примерами, ни теоретическими выводами. Штаерман не знает, как должны решаться все неправильно решённые «нечистым» марксизмом вопросы, кроме тех, которые разрабатывала западная наука, например, вопрос о революциях в античном
291 Там же. С. 28. 292
Там же. С. 29.
377
мире, 293
она лишь выражает уверенность, что таковые непременно должны быть разрешены. В общем, плана исследования, методики здесь уже нет, осталась лишь вера в методологию. И это подводит нас к вопросу о значении научной работы Е.М. Штаерман для развития советской историографии древности, её роли в эволюции советского образа древности и о тех вызовах, с которыми столкнулась советская историография уже к концу научного пути исследовательницы. Но вначале нам необходимо оценить личность самого исследователя. Мы можем указать на несколько важнейших черт. Прежде всего, перед нами очень продуктивный в научной работе учёный. Штаерман всегда была подавляющим образом сосредоточена на истории древнего Рима и в большей мере на истории Империи, но при этом охват её работ весьма значителен: это несколько монографий по социально- экономической истории Рима в целом, отдельных периодов или слоёв населения, работы по истории культуры и т.п. При этом работы отличаются как широким знакомством с зарубежной историографией вопроса, так и большим охватом в сочетании со скрупулёзным анализом исторических источников. В некоторых видах источников Е.М. Штаерман была ограничена – прежде всего, в области недавних археологических находок, но даже в этом случае речь не может идти о полной оторванности. Иными словами, в этом аспекте нельзя фиксировать принципиального отставания советского учёного от зарубежных коллег. И мы могли наблюдать, как в разных направлениях Штаерман как советский историк боролась против стереотипов советской историографии. Наряду с тщательной научной разработкой конкретных проблем и вопросов, обращает на себя внимание такая особенность научного творчества Е.М. Штаерман, как участие в дискуссиях, – более того, некоторые
293 Там же. С. 27. 378
дискуссии были ею же начаты. 294
Конечно, не в последнюю очередь это было наследием самого начала послесталинского периода, когда дискуссии стали формой самоопределения для советской исторической науки; 295
к дискуссиям примыкали и обсуждения учебников и учебных пособий. 296
начинать её, второе обычно указывает на личный интерес. Мы пытались показать, что результаты этих дискуссий вряд ли могли вполне устроить Е.М. Штаерман – в случае с дискуссией 50-х гг. тема незаметно потеряла первоначальный посыл из-за двух факторов: нарастающей абстрактности рассуждений и (чуть позднее) смещения в хронологии обсуждаемой проблемы; в случае с дискуссией 1989-1990 гг. дискуссионная статья скорее получила 18 рецензий, чем вообще какое-то развитие темы. И всё же, на наш взгляд, начальной целью дискуссий для исследовательницы было само желание поделиться открывавшимися ей необычными (или казавшимися таковыми) трактовками исторических эпох. Может быть, оно, в свою очередь, выросло из желания не просто отвергать стереотипы, а делать это на некоем строгом основании, а потому в итоге, сознательно или нет, это строгое основание должно было приходить в очевидное противоречие с уже существующими трактовками. Конечно, позиция исследовательницы иногда сознательно заострялась, чтобы спровоцировать заинтересованные отзывы, но, возможно, главным в этом вызове на поединок было то, что Штаерман казалось возможным достичь целостной трактовки римской истории, исходя из тех новых измерений античного общества, которые всё яснее открывались ей по мере постепенного отвержения стереотипов.
294 Хотя о дискуссии 1989-1990 гг. Штаерман и говорит, что она проводилась по инициативе «Вестника древней истории», это нисколько не противоречит её собственному желанию дискутировать. См.: Штаерман Е.М. К итогам дискуссии о римском государстве. С. 75.
Вызревали они, без сомнения, в недрах сталинского же времени, когда власть их инициировала и направляла. См.: Дубровский А.М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930 – 1950-е гг.). Брянск, 2005. С. 424-489.
296
Писались таковые и на пособия Штаерман. См.: Кац А.Л. Рец.: С. И. Ковалёв и Е. М. Штаерман. Очерки истории древнего Рима // ВДИ. 1957. № 3. С. 216-220. 379
Третьей особенностью научного творчества Е.М. Штаерман мы можем назвать интерес к научной теории. Он, правда, никогда не отрывался слишком далеко от конкретной сферы интересов исследовательницы, а с конца 60-х гг. был ещё и ограничен из-за обвинений в чрезмерном увлечении структурализмом, но это всё же не помешало созданию собственной концепции римской истории, пусть последняя и не получила возможности быть достаточно чётко выраженной и полновесно аргументированной. Е.М. Штаерман относилась к тому поколению советских учёных, которое приложило все свои силы, чтобы указать на сложность древнего мира, на недопустимость однозначных оценок по большинству вопросов. Она числится среди тех немногих, кто, оспаривая прошлые ошибки, сумел не ограничиться критикой или частичным синтезом, но попытался построить собственную непротиворечивую систему 297
. Мы видели, что эта концепция вызревала, в плане хронологии исследования, скорее в обратном порядке: от Поздней империи к возникновению государства. В итоговом виде её положения сводились к следующему: долгий период перехода от гражданской общины догосударственного типа к государству, связанный с территориальным ростом и ростом политического влияния этой общины (трансформированное объяснение кризиса Римской республики, высказанное С.Л. Утченко); в период Ранней империи – становление системы средних рабовладельческих вилл, способствующее расцвету рабовладельческой экономики, отражаемому в народной культуре созданием трудовой морали и эволюцией иррационального чувства из желания утешения; сложность положения рабов как класса, изменение их положения в сторону большего контроля государства и начало трансформации рабства; в эпоху Поздней
297 Претензии к Штаерман со стороны Е. Аугдема, упрекавшего исследовательницу в «гомеопатическом реформировании марксистских догм», на самом деле, не расходятся со сказанным выше. Дело лишь в том, с какой стороны смотреть на советский марксизм. Для того, кто находился внутри системы в период её жизнеспособности в 60-70-е гг., поиски Штаерман или Дьяконова выглядели действительно инновационными, для того, кто находился уже вне системы в психологическом или даже географическом смысле слова и видел её закат в 80-90-е гг., – эти идеи казались глубоко архаичными. Аугдем Е. Указ. соч. С. 53.
380
империи – подготовка процессов феодализации, особая роль латифундий и колоната (в широком смысле) в этом процессе. Концепция была, кроме того, тесно увязана с высказываниями и теоретическими построениями «классиков», которые подверглись сложной и даже утончённой трактовке. Однако слова Штаерман об учении стоиков, что оно, «видимо, многим, даже образованным людям, представлялось слишком сложным», 298 могут
быть с неменьшим основанием отнесены не столько к её концепции, сколько к тому воздействию, которое оказала последняя на образ древности в советской историографии. Борьба с издержками сложившегося образа древности стала одной из основных тенденций в советской послесталинской историографии. При этом ситуация складывалась так, что советские учёные были по сути обязаны разделять образ в целом, поскольку не имели права нарушать основных теоретических и стилистических принципов. Сама Штаерман показывает это, когда пишет, что в Римской империи было, по сути, два эксплуатируемых класса (рабы и крестьяне-колоны) и два эксплуататорских (декурионы и сенаторы), но при этом всё равно основными классами признаёт рабов и рабовладельцев. 299
На этом фоне крайняя умеренность в плане теоретических изменений, вроде той, что придерживался В.И. Кузищин, какое-то время могла выглядеть вполне предпочтительной. Но уже в 70-е гг. это, вероятно, не казалось самим специалистам большим плюсом, ибо мало помогало в движении вперёд: казалось, Кузищин и активно апеллирует к Ленину (идеал стремления к «незамутнённому источнику»), и подчёркивает необходимость учёта роли неосновных классов-сословий в истории формации – класса мелких землевладельцев в античности (акцент на сложности социальной структуры в древности), и обосновывает выделение эпох зарождения, расцвета и упадка в периодизации формаций, с разной длительностью в различных странах (реакция на попытки построения неунифицированной
298
Штаерман Е.М. Социальные основы религии древнего Рима. С. 258.
299 Она же. Кризис античной культуры. С. 42-43.
381
истории стран), 300
только всего этого было уже недостаточно для того, чтобы образ древности выглядел непротиворечивым где-либо за пределами вузовского учебника или отдельных обобщающих статей. Таким образом, теперь древность представала хоть и единой эпохой, но всё более разделённой на античность и Восток; статус восточной древности оставался вызывающе неопределённым, 301 и при разности вариантов его истолкования было ясно одно – рабовладение там было особенным. Античность всё более приобретала статус уникальной эпохи, хотя идея Штаерман о том, что скорее античность была исключением в общемировом историческом процессе, осталась периферийной и принципиального воздействия на трансформацию образа древности не оказала (до определённого времени 302 ). При этом и в восточной, и в греко-римской древности всё большее внимание начинает уделяться социальным институтам (таким, как полис), которые и начинают избавлять советскую историографию от исключительной ориентации на историю классовой борьбы.
Историки, действительно, избавлялись «от догматических стандартных формулировок», 303 но не следует думать, что они тем самым автоматически попадали в царство свободы мнений и непредвзятых суждений – они только лишь изымали из исторической работы наиболее одиозные стереотипы. Относительная свобода в трактовке конкретного материала повела к тому, что, не имея возможности полностью перестроить образ, 304 советские историки сопровождали его бесчисленным набором оговорок и дополнений.
300 Кузищин В.И. Понятие общественно-экономической формации и периодизация истории рабовладельческого общества // ВДИ. 1974. № 3. С. 69-87.
301 Тот же Кузищин в статье о периодизации рабовладельческого общества обходит Восток молчанием, касаясь только античных примеров.
302
См. Гл. 5.
303 Павловская А.И. Сергей Львович Утченко (1908-1976). С. 91.
304 Дело тут было, конечно, в «социальном заказе», то есть государственной идеологии, но не только в ней – и марксистская методология «сопротивлялась» принципиальным пересмотрам. Любое свежее мнение требовалось согласовать с устоявшейся системой терминов (или, как минимум, подкрепить соответствующим количеством признанных цитат), а это зачастую означало необходимость многолетних схоластических упражнений.
382
В отличие от эпохи 30-х гг., эти дополнения больше не находились на периферии в отношении собственно образа, напротив, часто именно их усвоение считалось знаком приближения к истинному марксизму и, соответственно, истинному познанию хода исторического процесса. Это в известной мере трансформировало образ, но сделало его плохо воспринимаемым, в том числе для самих учёных. Скажем, И.С. Свенцицкая в 70-х гг. уже готова возродить приём, который некогда использовал в 20-е гг. А.И. Тюменев: она говорит о допустимости аналогий со средневековыми институтами, но считает, что в случае с древностью схожие институты не имели определяющего значения, были пережиточными или неразвитыми. 305
античного общества, и заключено объяснение, почему линия на принципиальную модификацию образа, столь сильная в советской историографии древности (с большим накалом в отношении истории Древнего Востока и с меньшим в отношении античности), не могла модифицировать этот образ достаточно глубоко и сравнительно непротиворечиво. За чрезмерным увлечением модификацией всегда стоял призрак отхода от марксизма, что смущало многих. В этих условиях теоретические позиции «консерваторов» оставались неколебимыми. Именно поэтому, несмотря на случившиеся в начале послесталинской эпохи попытки глубинных изменений образа древности и методологии изучения истории, через тридцать лет ситуация принципиально не изменилась. Это было хорошо видно на примере школьного преподавания: образ оставался тем же с необходимыми модификациями. На любом другом уровне (от студентов до научных сотрудников) начинались значительные трудности с усвоением образа древности как непротиворечиво с точки зрения фактов и общей системы исторических представлений. Это и предопределило его негибкость уже в 80-е гг., когда постепенно среди ряда
305 Свенцицкая И.С. К вопросу о положении λαοί в царстве Селевкидов // ВДИ. 1971. № 1. С.9-10, прим. 13.
383
учёных начался отход от него и попытки построения иного образа древности – и часто это делали наиболее талантливые представители нового поколения. Но всё это не означает, что с уходом советской эпохи исчез и сам советский образ древности. Он был значительно ослаблен, но поэтапно вошёл в сложную стадию своего бытия – постсоветскую.
жүктеу/скачать 2,89 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|