Что любит Мишка
Один раз мы с Мишкой вошли в зал, где у нас бывают уроки пения. Борис
Сергеевич сидел за своим роялем и что-то играл потихоньку. Мы с Мишкой
сели на подоконник и не стали ему мешать, да он нас и не заметил вовсе, а
продолжал себе играть, и из-под пальцев у него очень быстро выскакивали
разные звуки. Они разбрызгивались, и получалось что-то очень приветливое и
радостное. Мне очень понравилось, и я бы мог долго так сидеть и слушать, но
Борис Сергеевич скоро перестал играть. Он закрыл крышку рояля, и увидел
нас, и весело сказал:
–
О! Какие люди! Сидят, как два воробья на веточке! Ну, так что скажете?
Я спросил:
–
Это вы что играли, Борис Сергеевич?
Он ответил:
–
Это Шопен. Я его очень люблю.
Я сказал:
–
Конечно, раз вы учитель пения, вот вы и любите разные песенки.
Он сказал:
–
Это не песенка. Хотя я и песенки люблю, но это не песенка. То, что я
играл, называется гораздо большим словом, чем просто «песенка».
Я сказал:
–
Каким же? Словом-то?
Он серьезно и ясно ответил:
–
Му-зы-ка. Шопен – великий композитор. Он сочинил чудесную музыку.
А я люблю музыку больше всего на свете.
Тут он посмотрел на меня внимательно и сказал:
–
Ну, а ты что любишь? Больше всего на свете?
Я ответил:
–
Я много чего люблю.
И я рассказал ему, что я люблю. И про собаку, и про строганье, и про
слоненка, и про красных кавалеристов, и про маленькую лань на розовых
138
копытцах, и про древних воинов, и про прохладные звезды, и про лошадиные
лица, все, все…
Он выслушал меня внимательно, у него было задумчивое лицо, когда он
слушал, а потом он сказал:
–
Ишь! А я и не знал. Честно говоря, ты ведь еще маленький, ты не
обижайся, а смотри-ка – любишь как много! Целый мир.
Тут в разговор вмешался Мишка. Он надулся и сказал:
–
А я еще больше Дениски люблю разных разностей! Подумаешь!!
Борис Сергеевич рассмеялся:
–
Очень интересно! Ну-ка, поведай тайну своей души. Теперь твоя
очередь, принимай эстафету! Итак, начинай! Что же ты любишь?
Мишка поерзал на подоконнике, потом откашлялся и сказал:
–
Я люблю булки, плюшки, батоны и кекс! Я люблю хлеб, и торт, и
пирожные, и пряники, хоть тульские, хоть медовые, хоть глазурованные.
Сушки люблю тоже, и баранки, бублики, пирожки с мясом, повидлом, капустой
и с рисом.
Я горячо люблю пельмени, и особенно ватрушки, если они свежие, но
черствые тоже ничего. Можно овсяное печенье и ванильные сухари.
А еще я люблю кильки, сайру, судака в маринаде, бычки в томате, частик
в собственном соку, икру баклажанную, кабачки ломтиками и жареную
картошку.
Вареную колбасу люблю прямо безумно, если докторская, – на спор, что
съем целое кило! И столовую люблю, и чайную, и зельц, и копченую, и
полукопченую, и сырокопченую! Эту вообще я люблю больше всех. Очень
люблю макароны с маслом, вермишель с маслом, рожки с маслом, сыр с
дырочками и без дырочек, с красной коркой или с белой – все равно.
Люблю вареники с творогом, творог соленый, сладкий, кислый; люблю
яблоки, тертые с сахаром, а то яблоки одни самостоятельно, а если яблоки
очищенные, то люблю сначала съесть яблочко, а уж потом, на закуску –
кожуру!
Люблю печенку, котлеты, селедку, фасолевый суп, зеленый горошек,
вареное мясо, ириски, сахар, чай, джем, боржом, газировку с сиропом, яйца
всмятку, вкрутую, в мешочке, могу и сырые. Бутерброды люблю прямо с чем
попало, особенно если толсто намазать картофельным пюре или пшенной
кашей. Так… Ну, про халву говорить не буду – какой дурак не любит халвы? А
еще я люблю утятину, гусятину и индятину. Ах, да! Я всей душой люблю
мороженое. За семь, за девять. За тринадцать, за пятнадцать, за девятнадцать. За
двадцать две и за двадцать восемь.
Мишка обвел глазами потолок и перевел дыхание. Видно, он уже здорово
устал. Но Борис Сергеевич пристально смотрел на него, и Мишка поехал
дальше.
Он бормотал:
–
Крыжовник, морковку, кету, горбушу, репу, борщ, пельмени, хотя
пельмени я уже говорил, бульон, бананы, хурму, компот, сосиски, колбасу, хотя
колбасу тоже говорил…
139
Мишка выдохся и замолчал. По его глазам было видно, что он ждет,
когда Борис Сергеевич его похвалит. Но тот смотрел на Мишку немного
недовольно и даже как будто строго. Он тоже словно ждал чего-то от Мишки:
что, мол, Мишка еще скажет. Но Мишка молчал. У них получилось, что они
оба друг от друга чего-то ждали и молчали.
Первый не выдержал Борис Сергеевич.
–
Что ж, Миша, – сказал он, – ты многое любишь, спору нет, но все, что
ты любишь, оно какое-то одинаковое, чересчур съедобное, что ли. Получается,
что ты любишь целый продуктовый магазин. И только… А люди? Кого ты
любишь? Или из животных?
Тут Мишка весь встрепенулся и покраснел.
–
Ой, – сказал он смущенно, – чуть не забыл! Еще – котят! И бабушку!
Слово Пятнадцатое: чем ты живешь?
Между умными и глупыми людьми, по-моему, есть существенная
разница.
Родившись на свет, человек не может жить, не увлекаясь интересными
вещами. Дни увлечений и поисков остаются в памяти самыми светлыми днями
его жизни.
Разумный человек интересуется достойными серьезными делами, упорно
добивается своей цели, и даже воспоминания о перенесенных невзгодах на пути
к ней ласкают слух и радуют сердце его слушателей. В ней не найдешь и тени
сожаления о прожитых годах.
Легкомысленный человек тратит время на ничего не стоящие, пустые,
бессмысленные затеи. Хватившись, обнаруживает, что лучшие годы пролетели
напрасно и позднее раскаяние не приносит ему утешения. В молодые годы он
ведет себя так, будто молодость бесконечна, не сомневается, что впереди его
ждут еще более заманчивые утехи и радости. Но очень скоро, утратив былую
силу и гибкость, он оказывается не годным ни на что.
И еще одно искушение подстерегает людей, страстно увлекающихся —
достижение успеха или приближение к нему, дурманит им головы, пьянит.
Хмель застилает разум, заставляет совершать оплошности, человек невольно
привлекает к себе внимание окружающих, становится объектом людских
пересудов и насмешек.
Разумные в такие критические моменты не теряют рассудка, сдержанны и
не выставляют своих чувств на всеобщее обозрение.
Глупый же скачет на неоседланном коне, воздев глаза к небу, словно
обезумев, потеряв в пылу шапку и не обращая внимания на то, что полы его
чапана покрывают зад лошади...
Вот что я видел.
Желаешь быть в числе умных людей, спрашивай себя раз в день, раз в
неделю, или хотя бы раз в месяц: как ты живешь? Сделал ли ты что-нибудь
полезное для своего образования, для земной или потусторонней жизни, не
придется ли тебе потом испить горечь сожаления?
140
Или же ты и сам не заметил, не помнишь, как и чем жил?
Слово Двадцать Первое: хвастун уже не человек
Трудно удержаться от самодовольства, будь оно в большей или меньшей
степени. Я отметил два вида его: это гордыня и бахвальство.
Горделивый человек сам себе дает высокую оценку. Прилагает все
усилия, чтоб не прослыть в народе невеждой, легкомысленным не
сдерживающим своих обещаний, невоспитанным, чванливым, бессовестным
лгуном, злопыхателем, мошенником. Понимает всю унизительность этих
пороков, стремится быть выше их. Это свойство человека разумного,
совестливого, возвышенного. Он согласен с тем, чтоб о нем не говорили ничего
хвалебного, и сделает все возможное, чтоб его имя не поносили.
Другой же, бахвал, усердствует, чтоб о нем говорили как можно больше.
Пусть все знают, что он — батыр, богат, родовит... Он упускает из виду, что
люди непременно скажут и то, чего человеку не очень хотелось бы слышать о
себе. Не то чтобы он забыл об этой стороне известности, просто даже не
обращает внимания на эту непременную изнанку славы. Такие хвастуны
обычно бывают трех видов.
Первый из них одержим желанием прославиться в чужих краях, среди
незнакомых ему людей. Он невежда, но в нем еще теплятся некоторые
человеческие качества.
Другой хочет стать известным и быть хваленым в своем роду.
Невежество этого, полное, человечности явно недостает.
Третий ищет, чем бы похвастаться перед своими домочадцами или в
своем ауле, ни один человек со стороны не одобрил бы его похвальбы. Вот этот
—
невежда из невежд, и он уже не человек.
Тот, кто желает заслужить похвалу среди чужих, будет стараться
отличиться в своем роду. Тот, кто желает быть хваленым в своем роду, будет
добиваться похвалы у своих близких. Тот, кто ищет похвалы у близких, уверен,
добьется ее, расхваливая и возносят до небес самого себя.
Легенда о горе Казыгурт
Почти во всех культурах мира существуют поразительно похожие друг на
друга легенды о всемирном потопе — их более пятисот. Во всех этих легендах
один и тот же сюжет: человечество погибает от Потопа, спасается только один
праведный человек со своей семьей. В западных странах этот человек известен
под именем Ной, ацтеки называют его Нене, на Ближнем Востоке его зовут
«Атрахасис», Утнапишти или Зиусудра. Что касается спасательного средства,
то в Библии оно называется «ковчег», то есть корабль; в месопотамских
сказаниях это подводное судно, а в легендах ацтеков речь идет о выдолбленном
бревне".
Ной пустился в построенном им ковчеге по бурным волнам великого
потопа, и ковчег со всеми его обитателями пристал к горе Синай. По другой
141
версии, ковчег остановился на вершине горы Арарат, на Кавказе.
В казахской легенде о всемирном потопе рассказывается, что ковчег с 80
праведниками, во главе которых был пророк Нух (Ной), с множеством
животных, птиц и насекомых носился по безбрежным волнам, не имея
пристанища.
Через семь месяцев, семь дней и семь часов после начала потопа ковчег
приплыл к горе Казыгурт. Это — горный кряж, протянувшийся примерно на 20
км с востока на запад. Высшая точка 1768 м. Находится в 40 км от города
Шымкента в долине Таласского Алатау (западный хребет Тянь-Шаньских гор).
Во время плавания пророк Нух обращался к творцу с молитвами о
спасении беззащитных людей и животных. Высокие горы, возвышавшиеся над
бурными волнами потопа, надменно считали, что ковчег пристанет именно к
ним, и только скромная гора Казыгурт не смела мечтать об этом, ибо понимала,
что она ничем не выделяется среди других гор. Творец, увидев скромность
горы, не позволил водам потопа скрыть вершину Казыгурта, и ковчег причалил
к ней. Высокие и надменные горы решили наказать Казыгурт, но она призвала
на помощь малые горы Ордабасы, Кызылсенгир, Алимтау, Койлык, Анки,
Баганалы, Мансар и Канырак. Могучие противники испугались этого союза и
ограничились символическими ударами по хребту Казыгурта. Так образовались
ложбины и впадины на горе Казыгурт, и она стала похожа на двугорбого
верблюда.
Люди выпустили сначала несколько птиц из ковчега, чтобы те разузнали
–
ушли ли воды всемирного потопа, можно ли на обновленной земле. Многие
птицы улетели и не вернулись, и только ласточка прилетела назад, неся в клюве
зеленую веточку. С тех пор ласточка – особо почитаемая у казахов птица. В
казахских сказках ласточка совершает только добрые дела.
Люди высадились на горе Казыгурт и остались на ней жить. В древней
«Книге моего деда Коркута» сказано: «На вершине Казыгурта остался корабль,
потому что священная это гора…»
В обоих случаях древнего предания говорится, что корабль остался на
вершине Казыгурта, и оттуда затем распространились народы по всему свету.
Греческий историк Страбон пишет в своей «Географии»: «По
предположению Платона (древнегреческий философ), после потопов возникли
три формы цивилизованной жизни: первая – на вершинах гор, примитивная и
дикая, так как люди испытывали страх перед водами, которые еще держались
на поверхности равнин; вторая развивалась по склонам гор, так как люди уже
стали постепенно набираться храбрости, потому что равнины начали высыхать;
третья образовалась на равнинах. Можно, пожалуй, говорить равным образом и
о четвертой, пятой формах и даже больше; последняя же форма цивилизации
возникла на морском побережье и на островах, после того как люди избавились
от подобного рода страха» (Страбон. География, М., 1994, с.555).
Гора, которая стала колыбелью новой жизни после потопа, носит имя
Справедливого волка – Казыгурта. Почему гора Казыгурт называется так? О
происхождении ее названия имеется следующая древняя казахская
топонимическая легенда. В тяжелое голодное время, наступившее после
142
всемирного потопа, волчица нарушила запрет на убийство живого. Волк
наказал ее. Его стали величать справедливым (Казы) волком (гурт).
На горе находятся места, которые для мусульман являются святыми.
Ежегодно туда съезжаются паломники. С юга, у подножия главной вершины
находится святое место Акбура (Белый верблюд). Паломничают туда в
основном женщины, которые не могут родить. На этом месте в 1991 году был
сооружен мавзолей. Святой, в честь которого названо место, жил во времена
Ахмеда Яссави и был суфием. У него был белый верблюд. Когда святой
молился, он вводил в транс не только себя, но и верблюда.
Сверху вниз, наискосок
В то лето, когда я еще не ходил в школу, у нас во дворе был ремонт.
Повсюду валялись кирпичи и доски, а посреди двора высилась огромная куча
песку. И мы играли на этом песке в «разгром фашистов под Москвой», или
делали куличики, или просто так играли ни во что.
Нам было очень весело, и мы подружились с рабочими и даже помогали
им ремонтировать дом: один раз я принес слесарю дяде Грише полный чайник
кипятку, а второй раз Алёнка показала монтерам, где у нас черный ход. И мы
еще много помогали, только сейчас я уже не помню всего.
А потом как-то незаметно ремонт стал заканчиваться, рабочие уходили
один за другим, дядя Гриша попрощался с нами за руку, подарил мне тяжелую
железку и тоже ушел.
И вместо дяди Гриши во двор пришли три девушки. Они все были очень
красиво одеты: носили мужские длинные штаны, измазанные разными
красками и совершенно твердые. Когда эти девушки ходили, штаны на них
гремели, как железо на крыше. А на головах девушки носили шапки из газет.
Эти девушки были маляры и назывались: бригада. Они были очень веселые и
ловкие, любили смеяться и всегда пели песню «Ландыши, ландыши». Но я эту
песню не люблю. И Аленка. И Мишка тоже не любит. Зато мы все любили
смотреть, как работают девушки-маляры и как у них все получается складно и
аккуратно. Мы знали по именам всю бригаду. Их звали Санька, Раечка и Нелли.
И однажды мы к ним подошли, и тетя Саня сказала:
–
Ребятки, сбегайте кто-нибудь и узнайте, который час.
Я сбегал, узнал и сказал:
–
Без пяти двенадцать, тетя Саня…
Она сказала:
–
Шабаш, девчата! Я – в столовую! – и пошла со двора.
И тетя Раечка и тетя Нелли пошли за ней обедать.
А бочонок с краской оставили. И резиновый шланг тоже.
Мы сразу подошли ближе и стали смотреть на тот кусочек дома, где они
только сейчас красили. Было очень здорово: ровно и коричнево, с небольшой
краснотой. Мишка смотрел-смотрел, потом говорит:
–
Интересно, а если я покачаю насос, краска пойдет?
Аленка говорит:
143
–
Спорим, не пойдет!
Тогда я говорю:
–
А вот спорим, пойдет!
Тут Мишка говорит:
–
Не надо спорить. Сейчас я попробую. Держи, Дениска, шланг, а я
покачаю.
И давай качать. Раза два-три качнул, и вдруг из шланга побежала краска!
Она шипела, как змея, потому что на конце у шланга была нахлобучка с
дырочками, как у лейки. Только дырки были совсем маленькие, и краска шла,
как одеколон в парикмахерской, чуть-чуть видно.
Мишка обрадовался и как закричит:
–
Крась скорей! Скорей крась что-нибудь!
Я сразу взял и направил шланг на чистую стенку. Краска стала
брызгаться, и там сейчас же получилось светло-коричневое пятно, похожее на
паука.
–
Ура! – закричала Аленка. – Пошло! Пошло-поехало! – и подставила
ногу под краску.
Я сразу покрасил ей ногу от колена до пальцев. Тут же, прямо у нас на
глазах, на ноге не стало видно ни синяков, ни царапин! Наоборот, Аленкина
нога стала гладкая, коричневая, с блеском, как новенькая кегля.
Мишка кричит:
–
Здорово получается! Подставляй вторую, скорей!
И Аленка живенько подставила вторую ногу, а я моментально покрасил
ее сверху донизу два раза.
Тогда Мишка говорит:
–
Люди добрые, как красиво! Ноги совсем как у настоящего индейца!
Крась же ее скорей!
–
Всю? Всю красить? С головы до пят?
Тут Аленка прямо завизжала от восторга:
–
Давайте, люди добрые! Красьте с головы до пят! Я буду настоящая
индейка.
Тогда Мишка приналег на насос и стал качать во всю ивановскую, а я
стал Аленку поливать краской. Я замечательно ее покрасил: и спину, и ноги, и
руки, и плечи, и живот, и трусики. И стала она вся коричневая, только волосы
белые торчат.
Я спрашиваю:
–
Мишка, как ты думаешь, а волосы красить?
Мишка отвечает:
–
Ну конечно! Крась скорей! Быстрей давай!
И Аленка торопит:
–
Давай-давай! И волосы давай! И уши!
Я быстро закончил ее красить и говорю:
–
Иди, Аленка, на солнце пообсохни! Эх, что бы еще покрасить?
А Мишка:
–
Вон видишь, наше белье сушится? Скорей давай крась!
144
Ну с этим-то делом я быстро справился! Два полотенца и Мишкину
рубашку я за какую-нибудь минуту так отделал, что любо-дорого смотреть
было!
А Мишка прямо вошел в азарт, качает насос, как заводной. И только
покрикивает:
–
Крась давай! Скорей давай! Вон и дверь новая на парадном, давай,
давай, быстрее крась!
И я перешел на дверь. Сверху вниз! Снизу вверх! Сверху вниз, наискосок!
И тут дверь вдруг раскрылась, и из нее вышел наш управдом Алексей
Акимыч в белом костюме.
Он прямо остолбенел. И я тоже. Мы оба были как заколдованные.
Главное, я его поливаю и с испугу не могу даже догадаться отвести в сторону
шланг, а только размахиваю сверху вниз, снизу вверх. А у него глаза
расширились, и ему в голову не приходит отойти хоть на шаг вправо или
влево…
А Мишка качает и знай себе ладит свое:
–
Крась давай, быстрей давай!
И Аленка сбоку вытанцовывает:
–
Я индейка! Я индейка!
Ужас!
…Да, здорово нам тогда влетело. Мишка две недели белье стирал. А
Аленку мыли в семи водах со скипидаром…
Алексею Акимычу купили новый костюм. А меня мама вовсе не хотела
во двор пускать. Но я все-таки вышел, и тетя Саня, Раечка и Нелли сказали:
–
Вырастай, Денис, побыстрей, мы тебя к себе в бригаду возьмем. Будешь
маляром!
И тех пор я стараюсь расти быстрей.
Поэзия дождя. Какие бывают дожди
(Из повести «Золотая роза»)
Должно быть у каждого человека случается свое счастливое время
открытий. Случилось и у меня одно такое лето открытий в лесистой и луговой
стороне Средней России — лето, обильное грозами и радугами.
В это лето я узнал наново — на ощупь, на вкус, на запах — много слов,
бывших до той поры хотя и известными мне, но далекими и непережитыми.
Раньше они вызывали только один обычный скучный образ. А вот теперь
оказалось, что в каждом таком слове заложена бездна живых образов.
Какие же это слова? Их так много, что трудно решить даже, с каких слов
начинать. Легче всего, пожалуй, с «дождевых».
Я, конечно, знал, что есть дожди моросящие, слепые, обложные, грибные,
спорые, дожди, идущие полосами — полосовые, косые, сильные окатные
дожди и, наконец, ливни (проливни).
Но одно дело — знать умозрительно, а другое дело — испытать эти
дожди на себе и понять, что в каждом из них заключена своя поэзия, свои
145
признаки, отличные от признаков других дождей.
Тогда все эти слова, определяющие дожди, оживают, крепнут,
наполняются выразительной силой. Тогда за каждым таким словом видишь и
чувствуешь то, о чем говоришь, а не произносишь его машинально, по одной
привычке.
Но вернемся к дождям. С ними связано много примет. Солнце садится в
тучи, дым припадает к земле, ласточки летают низко, без времени голосят по
дворам петухи, облака вытягиваются по небу длинными туманными прядями —
все это приметы дождя. А незадолго перед дождем, хотя еще и не натянуло
тучи, слышится нежное дыхание влаги. Его, должно быть, приносит оттуда, где
дожди уже пролились.
Но вот начинают крапать первые капли. Народное слово «крапать»
хорошо передает возникновение дождя, когда еще редкие капли оставляют
темные крапинки на пыльных дорогах и крышах.
Потом дождь расходится. Тогда-то и возникает чудесный прохладный
запах земли, впервые смоченной дождем. Он держится недолго. Его вытесняет
запах мокрой травы, особенно крапивы.
Характерно, что независимо от того, какой будет дождь, его, как только
он начинается, всегда называют очень ласково — дождиком. «Дождик
собрался», «дождик припустил», «дождик траву обмывает».
Разберемся в нескольких видах дождя, чтобы понять, как оживает слово,
когда с ним связаны непосредственные впечатления, и как это помогает
писателю безошибочно ими пользоваться.
Чем, например, отличается спорый дождь от грибного? Слово «спорый»
означает — быстрый, скорый. Спорый дождь льется отвесно, сильно. Он всегда
приближается с набегающим шумом. Хорош спорый дождь на реке. Каждая его
капля выбивает в воде круглое углубление, маленькую водяную чашу,
подскакивает, снова падает и несколько мгновений, прежде чем исчезнуть, еще
видна на дне этой водяной чаши. Капля блестит и похожа на жемчуг.
При этом по всей реке стоит стеклянный звон. По высоте этого звона
догадываешься, набирает ли дождь силу или стихает.
А мелкий грибной дождь сонно сыплется из низких туч. Лужи от этого
дождя всегда теплые. Он не звенит, а шепчет что-то свое, усыпительное, и чуть
заметно возится в кустах, будто трогает мягкой лапкой то один лист, то другой.
Лесной перегной и мох впитывают этот дождь не торопясь, основательно.
Поэтому после него начинают буйно лезть грибы — липкие маслята, желтые
лисички, боровики, румяные рыжики, опенки и бесчисленные поганки. Во
время грибных дождей в воздухе попахивает дымком и хорошо берет хитрая и
осторожная рыба — плотва.
О слепом дожде, идущем при солнце, в народе говорят: «Царевна
плачет». Сверкающие на солнце капли этого дождя похожи на крупные слезы.
А кому же и плакать такими сияющими слезами горя или радости, как не
сказочной красавице царевне!
Можно подолгу следить за игрой света во время дождя, за разнообразием
звуков — от мерного звука по тесовой крыше и жидкого звона в водосточной
146
трубе до сплошного, напряженного гула, когда дождь льет, как говорится,
стеной.
Вот это — только ничтожная часть того, что можно сказать о дожде.
Достарыңызбен бөлісу: |