Литература
1. Ковтунова И.И. Очерки по языку русских поэтов. – М.: Азбуковник,
2003. – 206 с.
2. Кремер Е. Сагыныш // Тамыр. Выпуск 2 (22). – Алматы, 2008. –
С. 66-67.
К.К. Ахмедьяров
ЭКСПЛИКАЦИЯ ИДЕЙ НАЦИОНАЛЬНОГО
САМОСОЗНАНИЯ В ЛИРИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
АУЭЗХАНА КОДАРА
Когнитивно-дискурсивная деятельность билингвальной
художественной личности маркирована как на эксплицитном,
так и на имплицитном уровне облигаторным синтезом куль-
тур, или культурной полифонией, обусловленной в первую
очередь корреспонденцией материнского (основного) и при-
обретенного (вторичного) культурных кодов в эстетической
действительности данного мастера слова. При этом возможен
вариант художественной речемыслительной деятельности
двуязычного автора-творца, когда исконная(материнская) на-
циональная культурная идеология является в денотативном
пространстве дискурса доминантной. Поэзия Ауэзхана Кода-
ра на русском языке, по справедливому утверждению россий-
ского ученого У. Бахтикиреевой, как нельзя лучше показывает
направление мыслей творческой личности поэта, который
глубоко убежден в том, что на каком бы языке не мыслили ка-
захи, круг их суждений вращается вокруг одного и того же:
создания национальной культуры и осмысления националь-
ной истории; приоритеты идей национального сомосознания
А. Кодар видит в преодолении комплекса национальной не-
полноценности и национальной исключительности [1, 12].
С целью выявления своеобразия экспликации идей на-
123
ционального самосознания в лирическом дискурсе А. Кодара
предлагаем прежде всего обратиться к ключевым тезисам рус-
скоязычного казахского поэта, репрезентированным в его фи-
лософско-культурологических произведениях – «Менталитет
казахов по народным преданиям и поэзии жырау», «Истоки
степного знания (опыт философии казахской истории»:
1. Казахская ментальность слагается из менталитета кочев-
ника и воина, пастуха и создателя мировых империй. Она,
благодаря консервативности патриархально-родового созна-
ния, сродни менталитету кочевника эпохи скифов и гуннов до
собственно казахского периода, начавшегося с ХV в.
2. Велик соблазн составить впечатление о казахах по имею-
щимся письменным источникам. Но они редки, разрознены,
фрагментарны, а порой и предвзяты. Это, как правило, записи
арабских, китайских, персидских или европейских авторов. По
ним трудно составить представление о столь тонком предме-
те, как ментальность. Ведь она предполагает нечто абсолютно
самобытное, непереводимое на язык и понятия другого наро-
да. Исходя из этого, как казах-билингв, я предлагаю попытку
осмысления ментальности казахов по народным преданиям и
поэзии жырау.
3. Казахи как носители этнонима «казах» – народ молодой,
но как представители родов, вошедших в новое этно-полити-
ческое образование ХV века, – древний. Эта двоякость явилась
залогом выживания степного народа, который, безупречно
блюдя старые традиции, не уставал порождать новые явления.
4. Кочевники создали мощную традицию устного мифот-
ворчества, то есть, чудесного объяснения, успешно противо-
стоящую и китайской философии, и буддизму, и исламу, от-
личаясь трезвостью, пытливостью, жизнелюбием.
5. Казахская история – это, прежде всего, островки нарра-
тива, в основе которых не смыслопорождение, а «вечное воз-
вращение подобного», т.е. идея кольца, а не спирали. Пораз-
ительным образом может получиться так, что данного рода
124
философствование высветит скорее исторические свершения
других народов, чем самих казахов. Ибо это будет история не
памяти, а забвения, когда каждый раз просыпаешься в незна-
комой ситуации, к которой во что бы то ни стало надо при-
способиться.
6. Казахи как народ сложились в результате трех глобаль-
ных этногенезов: иранского, тюркского и монгольского.
7. Казахский этногенез состоит из нескольких культур-
но-цивилизационных поворотов: 1) когда тюрки остались
хранителями и продолжателями арийской примордиаль-
ной традиции, претерпевшей в Иране реформы Заратустры;
2) тюрко-мусульманского, когда, быстро сориентировавшиеся
в конъюктуре степные правители, успешно разыграли ислам-
скую карту и 3) монголо-кипчакского, приведшего к завоева-
нию Руси и вторжению в Европу [2].
Лирическая экспликация идей национального самосозна-
ния в достаточно объемном виде представлена в стихотвор-
ном цикле «Дорога к степному знанию» Ауэзхана Кодара, со-
стоящем из девяти стихотворений: «Описание Митры», «Кор-
куту», «Голос древнего тюрка», «Памяти Чингисхана», «Этим
впавшим в язычество днем», «Облака», «Зов Бога Пути», «Мо-
нолог Абая», «Омару Хаяму». Концептуально-денотативное
пространство данного словесного эстетического целого, нахо-
дящее генерализованную репрезентацию в метафорическом
концепте «Дорога к степному знанию», вынесенном в сильное
место текста(в заглавие), отмечено актуализацией большого
ряда прецедентных мифологических и исторических имен,
порождающих в художественном дискурсе культурную по-
лифонию.
Первый ряд текстовых экспликаторов авторского смысла,
основу которой составляют прецедентные феномены, включа-
ет иранские мифологические имена с доминантой «Митра».
Обратимся к толкованию мифологем:
Митра, Мифра – (авест., «договор», «согласие»), древнеи-
125
ранский мифологический персонаж, связанный с идеей дого-
вора, а также выступающий как бог солнца. Культ Митры по-
лучил чрезвычайно широкое распространение; образ Митры
внедрился (в непосредственном или косвенном виде) в самые
разные культурно-исторические традиции и религиозно-ми-
фологические системы. Митра – божество, определяющее не-
кую морально-нравственную границу. Митра – устроитель не
только социального, но и природного космоса [3, 368-369].
Ахурамазда; Ахура Мазда (авест.), Аурамазда (др.-перс.),
Ормазд (пехл.), в иранской мифологии верховное божество.
Буквальное значение – «господь мудрый». Первоначально имя
Ахурамазды, видимо, выступало в качестве запретного имени
божества [3, 77].
Заратустра, Заратуштра (авест.), Зороастр (др.-греч.), Зар-
душт (среднеиран.) – пророк и основатель иранской религии
зороастризма. Заратуштра считался посредником между бо-
гом и людьми [3, 218].
Эстетическая актуализация прецедентных имен в художе-
ственном целом всегда связана с их активной функциональной
значимостью: мы вслед за российскими учеными считаем, что
прецедентные имена выступают в речемыслительной дея-
тельности любого автора-творца в качестве опознавательных
знаков определенных периодов развития мировой истории
и культуры, а также для выражения авторского отношения к
объекту текстовой экспликации.
С целью выявления своеобразия лирической экспликации
идей национального самосознания в дискурсе Ауэзхана Ко-
дара предлагаем обратиться к истолкованию семантического
пространства стихотворения «Описание Митры»:
«Прежде солнца и неба Вселенною правил ты, Митра,
Ахурамазды соратник, незримый вожатый живого.
Договор охраняя, ты люто преследовал хитрых,
Наказуя уста, не созревшие к благости слова.
126
Ты, хозяин креста, Евразию счел своим центром,
Рассылая отсюда пучками столучными знанья.
Мы, номады извечные, родственны в скорости с ветром
Разнесли их по свету – мессиями в пыльных чапанах».
В этом описательном поэтическом контексте (функцио-
нально полностью соответствующем коммуникативной уста-
новке автора, заявленной в название стихотворения) дается
мелиоративная предикативно-атрибутивная характеристика
мифологического персонажа: «правил Вселенной», «договор
охраняя, люто преследовал хитрых, наказуя уста, не созревшие
к благости слова», «Евразию счел своим центром, рассылая от-
сюда пучками столучными знанья»; «Ахурамазды соратник»,
«незримый вожатый живого», «хозяин креста». Отмеченные
прямые и метафорические характеризующие единицы се-
мантического пространства произведения репрезентируют в
первую очередь древнеиранские примордиальные традиции
в истолковании Митры как божественной субстанции, или,
если воспользоваться сжатым энциклопедическим определе-
нием, представляют Митру в качестве устроителя социально-
го и природного космоса. Особенно ощутима эта особенность
анализируемой денотативно-концептуальной макрострукту-
ры прослеживается в первом четверостишии. Вместе с тем во
втором четверостишии, где информативно-репродуктивный
регистр лирического повествования активно сочетается с ге-
неритивным (по-другому, – описательный нарратив ослож-
няется собственно авторскими размышлениями), доминант-
ным становится голос автора-творца, эксплицирующий в
художественном представлении гипотезу о распространении
митраизма номадами. Мы считаем, что эта гипотеза имеет се-
рьезные научные основания в связи с тем, что казахский этнос
исторически отмечен включением в генезис иранского ком-
понента. В данном случае достаточно сослаться на историю
саков. Саки – собирательное название группы ираноязычных
127
кочевых и полукочевых племен 1 тыс. до н. э. – первых веков
н.э., обитавших на территории современного Казахстана.
Тема распространения культа Солнца или культа Вели-
кого Неба, с которым прямо корреспондирует культ Митры,
«номадами извечными», «мессиями в пыльных чапанах» на-
ходит художественное развитие в трех последующих четверо-
стишиях:
«Сколько пастбищ твоих мы в походах умножили долгих,
Отделились от персов, забывших преданию верность.
Через столько веков поражающий змея Георгий –
Это Митра, пробивший яйца мирового поверхность.
Митра тысячеокий, стотысячеухий, всесущий,
Льву подобный лицом, перевитый бессмертия змеем,
Заратустрой повержен, ты путь уступил свой идущим,
Чтоб однажды над Римом в штандартах солдатских зареять.
Объявились вдруг толпы, творящие тайно молитвы,
Этих парий несчастных в загоны со львами бросали.
Но в итоге пришлось поступиться льволикому Митре
Днем рожденья своим, что христовым загадочно стало».
Эта часть словесного эстетического целого, несмотря на
внешне эксплицитную линейную сюжетность, характеризует-
ся в смысловом отношении глубинной многослойностью. Пер-
вый слой смысла – это активное распространение авторской
идеи о мессианской роли номадов в культурной трансляции
религиозной идеологии единобожия на евразийских просто-
рах. Второй смысл лирического нарратива репрезентирует
авторские размышления о влиянии степного знания, аккуму-
лированного в сфере возвышенной духовности в историческое
и доисторическое время ираноязычными и тюркоязычными
номадами, на западную мысль и религиозную культуру. Пре-
цедентное имя «Рим» в культурном пространстве анализиру-
128
емого произведения вызывает ассоциации, связанные с Вели-
ким переселением народов, инициаторами которого были и
тюркоязычные гунны. Прецедентное имя «Заратустра» как
эстетическая текстовая культурема актуализирует глубинную
авторскую идею об особой исторической духовной миссии
тюрков в качестве хранителей, продолжателей арийской при-
мордиальной традиции, претерпевшей в Иране реформы За-
ратустры. Но в целом и в данном контексте эстетической до-
минантой, репрезентирующей ключевую духовную ценность
автора-творца, является прецедентный феномен «Митра». В
лирическом истолковании А. Кодара солнечный бог Митра,
бог, регулирующий нравственное состояние общества в соот-
ветствии с древним номадическом кодексом, отождествляется
со святым Георгием и более того на культовом уровне с Иису-
сом Христом.
Духовные ценности билингвальной художественной лич-
ности, провозглашаемые в анализируемой поэтической кар-
тине мире, представлены особенно четко в заключительных
четверостишиях, где доминируют на дискурсивном уровне
собственно авторские размышления бытийного характера:
«Братья Индра и Тенгри твою унаследуют участь,
Среди сонма богов выбиваясь державно в герои.
Грозно враждуя, погоняя ленивые тучи,
Чтобы позже уйти мелких демонов изгнаны роем.
Измельчанью народа возможно ли ставить преграду,
Если Митра не смог удержать в чистоте все основы?
От зиждителя речи нам, бедным, осталось в награду
Современное богу, благое и чистое слово».
В этом генеритивном лирическом контексте доминируют
пейоративные коннотации, обусловленные авторским непри-
ятием деградации духа, порожденной забвением потомками
номадов и всем человечеством идеологии солнечного бога.
129
Митра в мифологической экспликации упорядочивает, орга-
низует землю и жизнь, гарантирует устойчивость и согласие
между людьми, охраняет страну от раздора и несчастия, если
в ней чтут договор, и разрушает страны, и наказывает врагов,
если они не чтут договор, нарушают его, служат лжи [3, 368-
369]. Здесь же параллельно с актуализацией образа Митры
в качестве одного из древнейших праведных устроителей со-
циального и природного космоса автор вводит в светлое поле
сознания читателя образы Индры и Тенгри, участь которых
в сфере эволюции человеческого духа подобна божественно-
феноменологической, культурной истории Митры: от вер-
шины пирамиды человеческой духовности к основаниям этой
пирамиды по причине «измельчанья народа». Как известно,
Индра – божество в ведийской мифологии и индуизме, бог-
воитель, громовержец, сын неба и земли, убийца змея; Тенгри
– верховное божество неба народов Евразии тюрко-монголь-
ского происхождения, другое название – «Вечное небо». Вклю-
чение прецедентных имен Индры и Тенгри в концептуальную
структуру анализируемого стихотворения значительно рас-
ширяет положительное духовное пространство произведения
и вместе с тем усиливает многократно энергетический потен-
циал пейоративных авторских смыслов.
Уникальность анализируемого словесного эстетического
целого в том, что «окунаешься в безбрежный мир мифологи-
ческих персонажей и мифов <…>;
это стихи о времени, когда
составной частью древней религии Степи были попеременно
митраизм, зороастризм, шаманство, а ее народ поклонялся
тотемным божествам, духам Земли, Воды, Неба» [4,154].
Достарыңызбен бөлісу: |