Сборник материалов Международной научно-практической конференции

 

123 

3. От «Барбароссы» до «Терминала»: Взгляд с Запада. – М.: Политиздат, 1988. 

4. Нюрнбергский процесс: сборник материалов. В8 т. Т.3. – М.: Юрид лит., 1989.  

5. Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма: исторические очерки. – М.: Наука. Т. 

2, 1973.     

6. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945     г.г. в шести томах. – М.: 

Воениздат, Т 2.,1961.  

 

 

 

АРХИВ И ВОСПОМИНАНИЯ КАК ПРАКТИКИ ПАМЯТИ  

О ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ

4

 

 

У.М. Сандыбаева  

к.филос.н., доцент ЕНУ им. Л.Н.Гумилева 

(Астана, Казахстан) 

 

                                                                

Посвящается моему отцу      

                                                                    

Сандыбаеву   Майтану Макановичу 

 

Тема Второй мировой войны является  одной из  ключевых тем для memory studies, с 

учетом  же    политической  ситуации  в  современном  мире,  необходимостью  диалога  в 

пространстве глобальной памяти, она еще более актуализируется.  

Для  современного  дискурса    памяти  характерно    разделение  на  индивидуальную  и 

коллективную  виды  памяти.  Коллективная  память  не  может  существовать  вне 

индивидуальной памяти, но она и не смешивается с ней. «Она развивается по собственным 

законам, и даже если иногда в нее проникают и некоторые индивидуальные воспоминания, 

они  видоизменяются,  как  только  помещаются  в  целое,  которое  уже  не  является  сознанием 

личности» [1, с.16].  Классик memory studies М. Хальбвакс, с одной стороны, рассматривал 

коллективную  память  как  постоянно  подвергающуюся    переконструированию  в 

соответствии  с  текущими  потребностями.  С  другой  стороны,  он  рассматривает  память  как 

консервативную силу, поддерживающую порядок и стабильность. 

 

Историческая  память  нередко  становится  ареной    конфликтов  и  драм.  Особенно  в 

последние  десятилетия  различные  группы  выдвигают  противоречащие  друг  другу  версии 

прошлого  и  борются  за  их  признание.  Однако,  любые  стратегии  конструирования  той  или 

иной памяти могут столкнуться с контр-стратегиями. В связи  с этим возникают вопросы о 

том,    как  изменяется  объем  содержания  памяти  о  прошлом,  как  прошлое  влияет  на 

настоящее, как взаимодействуют различные виды памяти. 

Все  виды  памяти,  полагаем,    следует  рассматривать  как  взаимодополняющие,  как 

разные  нарративы  памяти.  Мы  обратимся  к  таким  практикам  памяти  как  архив  и 

воспоминания.  Архив  как  «память,  захваченная  историей»,  а  воспоминания  как  «живая» 

коммуникативная  память[2].  Эти  практики  рассмотрим    на  примере  биографии  ветерана 

Великой Отечественной войны  Сандыбаева Майтана Макановича. 

Естественно,  когда  речь  идет  о  памяти  об  отце,  она  всегда  будет  эмоционально 

окрашена.  Стоит  отметить,  что  отец  не  любил  рассказывать  много  о  войне  и  никогда  не 

считал  себя  героем.  Память  всегда  сопровождается  и    забвением,  ведь  память  о  войне  - 

травматическая память. Мы знаем всего лишь несколько эпизодов о войне, описанных им во 

                                                           

4

 Статья выполнена в рамках проекта "Актуальные практики памяти: концептуализация прошлого и 

конструирование идентичности в современной культуре Казахстана" по договору №65 от 12.02.2015 

г., по приоритету: "Интеллектуальный потенциал страны" МОН РК. 

 

 

 

124 

«Фронтовых  историях»,  опубликованных  в  «Сборнике  произведений  ветеранов  войны, 

жителей города Астана» и из живых бесед. Есть еще архивы как некая внешняя поддержка 

памяти, это формализованная традиция.  

В  связи    с  этим  обратимся  к    такой  практике  памяти  со  стороны  государства  как 

информационный  ресурс  открытого  доступа  «Подвиг  народа  в  Великой  Отечественной 

войне  1941–1945  гг.».  Это  архивы  Министерства  обороны  Российской  Федерации.  Проект, 

как  обозначено  на  сайте,  не  только  «дает  возможности  для  каждого  гражданина  узнать 

историю  отцов,  увидеть  вживую  исторические  документы»,  но  имеет  и  еще  одну  цель. 

«Полнота, достоверность, поисковые возможности и мгновенность отклика обеспечат основу 

для противодействия попыткам фальсификации истории Войны»[3]. Это уникальный ресурс, 

но это и, как видим, политика памяти. Таким образом  ссылаясь на  архивную память  как 

историческую, дополняя ее живой памятью, воспоминаниями, создадим еще одну стратегию 

памяти, более богатую и разнообразную, включающую разные нарративы. 

Итак, в  архиве Министерства обороны РФ находим следующую информацию о М.М. 

Сандыбаеве.  «Сандыбаев  Майтан  Маканович 1925г.р.  Звание:  гв.  мл.  лейтенант в  РККА  с 

12.02.1943  года Место  призыва:  Кокчетавский  РВК,  Казахская  ССР,  Северо-Казахстанская 

обл., Кокчетавский р-н (№ записи: 43244960)»[3]. В документе представлены награды: Орден 

Отечественной  войны  II  степени,  Орден  Отечественной  войны  I  степени.  Третий  орден  не 

обозначен,  это  орден    «Красной  звезды».    В  архивах  также    имеется  Приказ(указ)  о 

награждении и сопроводительные документы к Ордену Отечественной войны II степени. В 

наградном списке отец представлен следующим образом:  

 

Рис.1. Наградной список  

 

 

 

Особый  интерес  вызывает  описание  подвига.  Дискурс  подвига  в  официальных 

архивных документах - это тоже особый нарратив.  

«В  боях  при  форсировании  р.ДНЕПР  в  районе  нас.  пункта  КУЦЕВАЛОВКА  3.10.43 

года  и  при  овладении  нас.  Пунктом  КУЦЕВАЛОВКА  тов.  САНДЫБАЕВ    как  командир 

отделения  автоматчиков  со  своим  отделением  одним  из  первых  форсировал  р.  ДНЕПР  и 

удерживал плацдарм на противоположном берегу в течение 6 часов, уничтожив при этом 22 

гитлеровца. Лично тов. САНДЫБАЕВ в этом бою уничтожил 5 гитлеровцев. 

6.10.43  года  тов.  САНДЫБАЕВ  был  послан  в  разведку  в  тыл  противника  с  тремя 

бойцами, где уничтожил 2 автомашины с продуктами и доставил в штаб части  взятых при 

этом 2-х контрольных пленных. 

8.10.43 года при отражении контратаки противника тов. САНДЫБАЕВ был ранен, но 

не  оставил  боевого  порядка  до  тех  пор,  пока  полностью  не  была  отражена  вражеская 

контратака»[ 3]. 

В 1943 году отцу было всего 18 лет и в своих воспоминаниях он пишет «Прожекторы 

противника освещали Днепр и было светло. Рвались мины и снаряды. Было страшно. Еще 

больше я боялся утонуть в глубокой  огромной реке», «вдруг раздалась команда: «Теперь в 

воду, пойдем своим ходом!» Вода доходила до горла, другим была по грудь »[4, c.52]. При 

 

125 

этом  отец  помнит,  что  кто-то  читал  вслух  Гоголя  «…Чудесен  Днепр  при  тихой 

погоде…»[4,с.52].    После  выхода  на  берег  оказалось,  что  некоторые  солдаты  выбросили  в 

воду тяжелые диски и другие снаряжения, но об этом пишет отец, мы никому ни сказали.  

 

Воспоминания,  разумеется,  нельзя  подвергнуть  строгому  анализу,  здесь  важен 

экзистенциальный  момент,  чувственное  содержание,  в  котором  и  воспроизводится  образ 

автора. В связи с этим, весьма интересен сюжет о старушке в Полтаве, которая накормила 

моего раненного  отца борщом, вкус которого  он помнил до конца своей жизни. «Открыв 

глаза,  увидел  сидевшую  возле  меня  маленькую  старушку.  В  руке  она  держала  миску  с 

ложкой».  Отец  пишет,  что  был  в  полубессознательном  состоянии,  но  помнит,  что  она 

спрашивала  «woher»  и  он  вымолвил  одно  слово  –  Казахстан.    Прошли  годы,  вспоминает 

отец, «но помню как сегодня фигуру этой старушки, но почему-то без лика, наверное, немки, 

которую забыли сослать вместе со всеми советскими немцами в Сибирь или Казахстан»[4, 

c

.53].  В  конюшне,  где  лежали  более  пятидесяти  раненных,  старушка  кормила  моего  отца.  

«Почему  же  эта  старушка  выбрала  меня?  Тогда  мне  было  более18  лет.  Может  быть,  моя 

молодость вызвала у нее жалость? Или вызвал у нее  уважение я как представитель другой 

нации, едва оставшийся в живых, защищая ее родную землю?» [4, с.54].  

 

Каждая  ситуация  уникальна.  Возможно,  образ  этой  старушки  архетипичен  и 

воплощает образ матери, тепла, очага, защищенности, заботы, любви. Здесь важен и момент 

уважения, открытости человеку иной культуры. Как это актуально сегодня. Нельзя забывать 

прошлое, из него нужно извлекать  уроки. Будущее само по себе не  может быть глубоким, 

потому что оно - новое, в новом еще нет глубины. История же  должна ощущаться не как 

внешне навязанное, а как внутреннее событие в духовной действительности.  

 

После  выздоровления  отца  отправили  на  учебу  в  Харьковское  Краснознаменное 

противотанковое артиллерийское училище, которое он окончил на отлично. Его направили в 

распоряжение  10  гвардейской  Краснознаменной  истребительно-противотанковой  бригады, 

которую  перебрасывали  в  танкоопасные  направления  для  отражения  и  истребления 

немецких танков «Тигр», «Пантера». Отец описывает  случай, связанный с первым подбитым 

танком и, пожалуй, он самый эмоционально напряженный в плане амбивалентности чувств. 

В бою был ранен самый меткий наводчик, его друг, и отец был вынужден занять его место. 

Он пишет: «В один момент увидел на перекрестке панорамы ствол танка, торчащего против 

меня.  Что-то  мгновенно  перевернулось  в  сознании,  ощутил  себя  как  бы  на  том  свете.  Не 

знаю, какую долю секунды заняла эта неопределенность самоощущения, но вдруг услышал 

возглас заряжающего: «Командир, танк горит!» Увидев в панораме ствол танка, оказывается, 

я инстинктивно нажал на колпачок спускового механизма, и бронебойный снаряд угадил в 

танк» [4, с.56].   В этом бою был подбит еще один танк, но уже более спокойно и расчетливо. 

Однако отец очень долго переживал за этой случай, «упрекал себя за трусость», «минутную 

слабость». Он  объяснял себе это тем, что впервые самостоятельно стрелял из пушки, ведь на 

учениях стреляли по макетам. Он мог об этом не писать, но он не хотел идеализировать себя. 

 

Есть  еще  одно  воспоминание,  очень  важное  для  полноты  картины  о  войне.  Отец 

вспоминает Дрезден, разрушенный бомбардировками американской авиации. Ему вместе со 

старшим лейтенантом дали спецзадание – проверить, не скрываются ли в городе офицеры и 

генералы  вражеской  армии.  Однажды  они  наткнулись  на  дом  одного  немецкого  генерала. 

Дверь  открыла  молодая  девушка  и  поздоровалась  на  чисто  русском  языке.  Оказалось,  она 

была угнана в Германию в конце 1942 года и попала в дом генерала в качестве прислуги. В 

доме находились жена генерала и дочь. Отца удивило то, что они были дружны и пленница 

жила у них как родная дочь. Хозяйка дома и дочь встретили их без страха, благодаря русской 

девушке, они даже накрыли стол и угощали их. Отец пишет, что долгое время помнил  имена 

этих девушек, ведь они все были ровесниками. Это случай отец вспоминает, для того чтобы 

рассказать и об уникальных случаях и судьбах людей угнанных в Германию. 

После  войны  один  из  полковников  предложил  отцу  должность  адъютанта.  Отец  

отказался  в  силу  своего  характера.  Он  был  своенравным,  любил  свободу  действий,  можно 

сказать,  номад.  Однажды  один  из  штабных  офицеров  передал  ему  слова  полковника, 

 

126 

сказанные об отце «Я сделаю из этого дикаря настоящего офицера». Возможно, поэтому его 

рекомендовали  слушателем артиллерийской академии в 1946 году. Военную карьеру он не 

стал делать и вернулся на Родину, ведь он был единственным сыном у своего отца. 

«Фронтовые истории» моего отца -  воспоминание, а воспоминание, это то, что всегда в 

памяти, со-временно, то,  что всегда с человеком, и содержание их требует осмысления. Речь 

идет  об  экзистенциальном  содержании,  поскольку  в  памяти  всегда  более  выражен 

эмоциональный  компонент,  ощущение  со-бытия,  более  того,  война  всегда  предполагает  

«пограничные ситуации», ситуации крайних потрясений. Мужество жить или  усталость от 

жизни оказывались всякий раз зависящими единственно лишь от того, имел ли человек веру 

в смысл жизни. 

«Фронтовые  истории»  -  это  и  ситуация  исповеди,  самораскрытия  человека  человеку. 

Это  именно  исповедальное  общение,  где  важна  не  информация,  а  ценностная  значимость 

связующих отношений. Здесь важно быть услышанным, ибо это и обращение к нам. Более 

того, это поступок, предполагающий жизнетворческую позицию, а не просто повествование.  

В    воспоминаниях    описываются  ситуаций,    а  ведь  через  ситуации,  говоря  языком 

экзистенциалистов,  мы  вовлечены    в  мир.  Война  это  ситуация  постоянной  угрозы  смерти. 

Она  показала  хрупкость,  конечность  человека,  сама  история  превратилась  в  нечто 

негарантированное.  «Когда  видишь,  сколько  горя  и  беды  приносит  чума,  надо  быть 

сумасшедшим, слепцом или просто мерзавцем, чтобы примириться с чумой» [5,с.233]. Эти 

слова принадлежат герою романа А.Камю «Чума» доктору Риэ. Это голос человека, который 

понимает  необходимость  активно  противостоять  злу,  а  не  просто  голос  индивида, 

борющегося  за  свое  право  жить  или  в  одиноком  бегстве  спасать  остатки  внутреннего 

достоинства. Одинокий индивидуализм  уступает место здесь поискам солидарности между 

людьми. 

Помимо  фронтовых  историй  есть  и  его  воспоминания,  записанные  для  «домашнего 

архива».  Это  воспоминания  о  послевоенной  службе  в  зарубежье,  а  именно  в  Германии, 

Чехословакии, Австрии. Это период  с 1945 по 1947 год, всего 2,5 года. Это светлые и даже 

романтические  воспоминания  молодого  человека.  Например,  в  Чехословакии  он  был 

назначен в одном селении комендантом замка, где было много красивой мебели и картин и 

даже  кресло,  на  котором  восседал  Наполеон,  судя  по  бирке.  В  хозяйственных  постройках 

жили жены и дочери офицеров и генералов немецкой армии, их было 200 человек, но они 

находились  под  наблюдением  чешского  коменданта.  Этот  комендант  предложил 

использовать их для уборки замка и для сохранения ценностей. В первый день согласились 

работать  трое  пожилых  фрау.  Замечу,  что  мой  отец  уважительно  называл  их  фрау,  дамы. 

Этот дискурс тоже очень важен для понимания человеческих взаимоотношений. Отец строго 

приказал  относиться  к  ним  как  к  матерям.  Их  накормили,    дали  еще  еду  с  собой.  В 

последующие  дни  количество  желающих  увеличивалось.  Для  отца  это  была  проблема, 

поскольку  нужно  было  проследить,  чтобы  солдаты  не  проявляли  грубости  и  насилия.  Как 

вспоминает отец, они вели себя как джентльмены.  И когда их увозили в Германию в августе 

1945 года, отец пишет, что «мы их провожали как своих близких людей. На дорогу дали им 

продукты  питания».  «А  вот  чехи  к  ним  относились  плохо,  держали  впроголодь».  Конечно 

же, было общение и с местными девушками. Отец даже помнит девушку по имени Ярмила, 

которая  приглашала  его  к  себе  домой,  играла  на  пианино  и  с  сестрами  научила  отца 

танцевать фокстрот, танго, вальс. Когда настало время прощаться с Чехословакией,  местные 

жители бросали им цветы. Прожив 2,5 года за границей, естественно, отец видел контраст в 

уровне жизни, но считал это временными трудностями и верил в лучшее будущее. 

В последние годы жизни отец часто размышлял над легендой о Коркыте.  Коркыт ата 

оставил множество суждений по вечной философской проблеме - о смысле жизни и смерти. 

Искавший  вечную  жизнь,  Коркыт  приходит  к  выводу,  что  подобно  листве,  зеленеющей 

весной и летом, но опадающей осенью, в жизни не бывает чего-то бессмертного. Он умирает 

под звуки кобыза. Однако  его музыка распространилась по всей земле и стала  бессмертной. 

Творения человека бессмертны, только созидательная деятельность  может продлить жизнь. 

 

127 

Мой отец говорит, что он уже не боится смерти, готов к ней и размышляет о ней. Уместно 

здесь  вспомнить  Монтеня,  который  считал,  что  вся  мудрость  и  все  рассуждения  в  нашем 

мире сводятся в конечном итоге к тому, что бы научить нас не бояться смерти[6]. 

Вся  жизнь  может  быть  рассмотрена  как  сложный  поступок.  История,  можно  сказать, 

движется  поступками  живых  людей.  Каждый  отдельный  акт  и  переживание  есть  момент 

жизни, как говорил М.Бахтин, - поступления [7]. Человек уникален уже тем, что «занимает» 

свое место в бытии. Но эта уникальность будет не реализовавшейся до тех пор, пока человек 

не претворит ее в действительность своим ответственным поступком. Ответственность, как 

полагает М.Бахтин, не позволяет человеку уклониться от реализации себя как личности. Мир 

поступка  –  мир  личностный,  наполненный  ответственным  выбором.  Таким  поступком 

должна стать жизнь человека, иначе она рискует оказаться случайной. «Неучастная» жизнь – 

это  пустая  возможность,  это  безответственность.  Посредством  поступка  мир  вовлекается  в 

сферу  индивидуальной  активности,  оказывается    «участно»  переживаемым  изнутри. 

«Фронтовые  истории»,  пожалуй,  пронизаны  стремлением  предостеречь  от  этой 

«безучастности». 

Слово  всегда  хочет  быть  услышанным.  Услышанность  уже  является  диалогическим 

отношением. «Фронтовые истории» - это обращение к нам, которое должно быть услышано. 

«Помните  люди,  война  приносит  море  горя  и  несчастий.  И  не  забывайте  тех,  кто  отстоял 

свою  Родину  в  Великой  Отечественной  войне»  [4,с.58].      Ценность  «Фронтовых  историй» 

еще и в том, что они прожиты, выстраданы моим отцом, и содержание их будет оберегаться 

нами. 

Таким образом,  различные стратегии памяти дополняют друг друга. Представленные 

архивы  и  личные  воспоминания  помещаются  нами  в  публичное  пространство,  поскольку 

память это еще и  фактор интеграции общества. Однако, как замечает Ю. Хабермас, память 

не  может  состоять  только  из  славных  дел  и  побед.  «Страдание  –  всегда  конкретное 

страдание, оно не может быть отделено от контекста. И именно из этого контекста взаимного 

переживания  страдания  рождаются  традиции.  Оплакивание  и  воспоминание  хранят  эти 

традиции» [8]. Поэтому выработка адекватной политики памяти, умение извлекать уроки из 

истории,  является одной из важных проблем для современного общества. 

 

Список литературы: 

 

1. 

Хальбвакс  М  Коллективная  и  историческая  память  //  Память  о  войне  60  лет  спустя:  Россия, 

Германия, Европа. М., 2005. 

2. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких 

культурах древности. – М., 2004. 

3.  Электронный  банк  документов  «Подвиг  народа  в  великой  отечественной  войне  1941-1945 

гг.»http://podvignaroda.mil.ru/?#tab=navAbout 

4. 

Сандыбаев  М.М.  Фронтовые  истории.//Этот  день  мы  приближали  как  могли.  Сборник 

произведений ветеранов войны, жителей города Астана. - Астана, 2005 

5. Камю А.  Избранное. М., 1969 

6. Монтень М. Опыты. Т.2-М.: Эксмо; СПб.:Terra fantastica,2006. 

7. Бахтин М.М.К философии поступка//Философия и социология науки и техники: Ежегодник 1984-

1985. М.,1986 

8.

Цитата  по:  Трубина  Е.  Учась  вспоминать:  векторы  исследований  памяти//  Власть  времени:  

социальные границы памяти.-М.,2011 

 

 

 

 

 

 

 

128 

ТВОРЧЕСКОЕ СОДРУЖЕСТВО РОССИЙСКИХ И УЗБЕКСКИХ ХУДОЖНИКОВ В 

ГОДЫ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ 

 

М.С. Тухтаева  

Магистр, с.н.с. Института истории Академии Наук 

(Ташкент, Узбекистан)  

 

Вторая  мировая  война,  поставившая  Советский  Союз  на  грань  краха,  потребовала 

предельного  напряжения  сил  всей  страны.  Годы  войны  были  важным  испытанием  и  для 

народа Узбекистана. 

Новейшие  исследования  свидетельствуют,  что  во  Второй  мировой  войне  приняли 

участие 1 433 230 узбекистанцев. «Полтора миллиона… На первый взгляд, эта цифра может 

оказаться  небольшой,  но  если  учесть,  что  население  Узбекистана  в  1941  году  составляло 

всего  6,5  млн.  человек,  то  объективно  увидим,  сколь  великое  испытание  выпало  на  долю 

нашей республики»[1,c.73].  

В  годы  войны  в  Узбекистан  было  эвакуировано  около  миллиона  человек  разных 

национальностей.  Прибывшие  обеспечивались  жильем,  велся  постоянный  учет  их 

трудоустройства.  Многие  жители  делились  с  ними  хлебом,  одеждой,  жильем.  В  годы 

военного  времени  ярко  проявился  гуманизм  узбекского  народа,  его  высокие  духовно-

нравственные устои, милосердие и сострадание.  

Как отмечал Президент И.А.Каримов  «ни превратности истории, ни жестокие войны, 

ни  стихийные  бедствия  и  голод  не  сломили  человечности  народа»  [2,c.74].  Народ 

Узбекистана  проявил  патриотизм  и  лучшие  черты  узбекского  менталитета.  Главными 

нравственными императивами социального поведения узбекского народа было стремление к 

мирной жизни, оказание помощи семьям, пострадавшим из-за войны [3,c.158]. 

В  одном  ряду  со  всем  населением  страны  на  борьбу  с  фашизмом  поднялись  деятели 

культуры  и  изобразительного  искусства.  На  фронт  ушли  художники  Б.  Хамдами,  С. 

Абдуллаев, Н. Герасимов, С. Мальт, И. Ужинский, Х. Рахимов и другие молодые художники, 

с честью выполнившие свой патриотический долг. Художник Самиг Абдуллаев за мужество 

и  героизм,  проявленные  в  боях  с  фашистскими  захватчиками,  был  удостоен  звания  Героя 

Советского Союза [4,c.145-153]. 

В  годы  войны  художественная  жизнь  республики  сосредоточилась  в  Ташкенте  и 

Самарканде.  В  1941-1943  годах  Самарканд  превращается  в  один  из  крупнейших 

художественных  и  научно-искусствоведческих  центров  страны.  В  Самарканд  были 

эвакуированы  Всероссийская Академия художеств, Московский художественный институт, 

а  также  многие  известные  художники  и  искусствоведы,  как  И.Э.Грабарь,  В.А.Фаворский, 

Д.С.Моор, С. Герасимов, И. Павлов, В. Касиян, М. Бобышов, М. Авилов [5,c173].  

В военные годы особенно обострилась и нашла свою неповторимую форму выражения 

индивидуальность  каждого  художника.  В  эти  годы    В.Фаворский  создал  одно  из  лучших 

своих  произведений  –  серию  «Самаркандские  линогравюры».  Тяжелые  условия 

существования,  голод,  ни  на  минуту  не  прекращающаяся  тревога,  мучительная  тоска  по 

родным и близким – у В.Фаворского оба сына были на фронте и оба погибли – не остановили 

его  творчество.  С.Герасимов  заполнил  рисунками  черной  акварелью  большой  альбом  с 

грубой,  почти  оберточной  бумагой  –  «Можайский  дневник».  Самаркандские  пейзажи 

Р.Фалька показали не только реальную натуру, но и мир его ощущений.[6,c.311]. 

Несмотря  на  экономические  и  организационные  осложнения,  вызванные  войной, 

художественная жизнь в Узбекистане в 1941 – 1945 годах была активной и напряженной.  

Ведущее место в творчестве художников в эти годы занимают антифашистский плакат, 

агитационные  листовки,  панно  и  политическая  карикатура.  С  первых  дней  войны  в 

Самарканде были созданы Агитмастерские под началом московского художника М. Аветова, 

выпускавшие  тиражированные  плакаты  «Окна  ТАСС»,  «Окна  УзТАГ»  и  трудовые  листки. 

Здесь  была  создана  также  бригада  плакатистов,  состоявшая  из  студентов  эвакуированного 

 

129 

Московского  художественного  института  во  главе  с  выдающимся  мастером  советского 

плаката Д.С.Моором. В Фергане над плакатами работали известный театральный художник и 

основатель  петроградских  «Окон  РОСТА»  В.И.Козлинский.  Только  за  три  первых  месяца 

войны бригадами было выпущено более 400 оригиналов плакатов [7,c156]. 

Главной  темой  произведений  того  времени  были  война,  патриотизм,  история.  В  эти 

годы на службу военным усилиям был поставлен весь спектр современного искусства. Для 

разных  аудиторий  предназначался  разный  пропагандистский  материал:  для  народа  – 

агитплакаты,  карикатура,  для  интеллигенции  –  панно  и  жанровые  картины.  В  них  меньше 

внимания  уделялось  прославлению  вождей,  им  была  чужда  высокопарность.  Но  после 

коренного перелома в ходе войны идеологи вновь направили острие критики на «ослабление 

идейно-политической работы среди масс»[8,c.178]. 

Искусствовед Л.И.Ремпель вспоминает: «Фронт и труд едины!», «Все для фронта, все 

для  победы!».  Боевые  листки  и  плакаты  Агитхудожественной  мастерской  пестрели  этими 

призывами. Особое внимание привлекали к себе наброски и картины художников, ездивших 

на фронт. На привезенных зарисовках не было фейерверков. Картины ставили сперва на пол, 

вдоль стен, и зрители молча, как на похоронах, медленно двигались мимо них, низко опустив 

головы. Торчащие трубы сожженных деревень, стелющийся дым пожарищ, страшные дороги 

войны  леденили  душу.  Позже  рисунки  развесили  в  рамах  и  стало  привычно,  как  в 

музее»[9,c.102]. 

Культурная политика Узбекистана в эти годы определялась не только творчеством, но 

и созданием новых учебных заведений и факультетов. 

В  1942  году  был  создан  историко-филологический  факультет  САГУ,  объединивший 

историю,  археологию,  искусствоведение,  русскую  и  восточную  филологию.  Отчасти  это 

было  связано  с  массовой  эвакуацией  в  Ташкент  московской  и  ленинградской  профессуры. 

Впервые после 1920 года, когда знаменитым поездом в Среднюю Азию прибыли московские 

и петроградские специалисты, Узбекистан получил такое мощное  пополнение научными и 

преподавательскими кадрами во время войны.  

В  феврале  1942  года  возникла  кафедра  искусствознания.  Кафедра  искусствознания, 

возглавляемая  крупнейшим  специалистом  в  области  западноевропейского  искусства 

профессором  Б.Виппером,  коллегами  которого  стали  такие  ученые  И.Гинзбург,  В.Зуммер, 

Ю.Колпинский,  Ж.Мацулевич,  В.Мошкова,  М.Нейман,  А.Фёдоров-Давыдов,  Г.Чабров, 

В.Чепелев, А.Эфрос, Г.Пугаченкова. Сразу же после открытия на кафедре искусствознания 

состоялись  защиты:  докторская  диссертация  А.Фёдорова-Давыдова  на  тему  «Пейзаж  в 

русской  живописи»  (официальные  оппоненты  проф.  Б.Виппер,  проф.  Б.Михайловский, 

проф.А.Эфрос); кандидатская диссертация В.Чепелева на тему «Античная стадия в искусстве 

народов  СССР»  (официальные  оппоненты:  проф.  А.Якубовский,  проф.  С.  Толстов). 

Творческое  общение  с  эвакуированными  учёными-искусствоведами  способствовало 

формированию универсализма, присущего многим работам[10,c.110]. 

Условия  обучения  в  военное  время  были  близки  к  экстремальным  -  все  шесть 

факультетов САГУ теснились в зданиях бывших мужской и женской гимназий и реального 

училища. Нехватка аудиторий стала хронической, и лекции часто читались в помещениях, не 

приспособленных  для  занятий,  -  в  канцелярии,  библиотеке,  в  коридорах  и  даже  на 

лестничных площадках. Не спасало и введение двухсменной системы обучения и занятий по 

воскресеньям. Не хватало стульев, столов; зимой помещения практически не отапливались. 

Но, несмотря на бытовую неустроенность, по воспоминаниям выпускников, лекции читались 

на очень высоком уровне. Чтение многочисленных курсов по истории искусств обязательно 

сопровождалось демонстрацией репродукций памятников искусства, но так как слайдами в 

ту  пору  университет  не  располагал,  то  преподаватели  были  вынуждены  носить  с  собой  на 

лекции огромные фолианты. 

Вскоре  после  создания  кафедры  скончался  В.Чепелев  и  практически  все  студенты-

юноши  первых  двух  выпусков  кафедры  не  вернулись  с  войны.  Несмотря  на  трудности  и 

утраты творческая работа постепенно наладилась[11,c.110]. 

 

130 

Условия жизни в эвакуации были сложными не только из-за трудностей со снабжением 

и  нехваткой  жилья,  но  и  из-за  того,  что  художники  не  могли  полноценно  заниматься 

творческой  деятельностью  и зарабатывать  на  жизнь.  Одной из  самых  больших  трудностей 

для  их  работы  было  отсутствие  помещений  для  творчества.  На  окраине  Самарканда,  в 

полуразрушенной  и  запущенной  каморке  был  поселен  А.Д.Чегодаев  с  женой  –  известные 

историки  искусства.  Чегодаев  был  тяжело  болен,  слаб,  переносил  невзгоды  эвакуации 

трудно. Но и в этом его состоянии он оживлялся, как только разговор склонялся к проблемам 

изобразительного  искусства.  Профессор  ленинградской  Академии  художеств  Н.Б.Бакланов 

проживал  в  более  благоустроенной  комнате  на  улице,  соединяющей  Регистан  и  Биби-

ханым[12,c.102]. 

Пребывание  художников  и  искусствоведов  в  эвакуации  стало  для  многих  из  них 

большим  испытанием.  Тяжелое  материальное  положение,  нередко  –  жилищная 

неустроенность, отсутствие привычных условий для работы, разлука с близкими и родными 

– 

вот немногие из тех реалий, которые определяли жизнь эвакуированных учёных в военные 

годы.  Помимо  этого  у  некоторых  ученых  были  весьма  напряжённые  отношения  с 

существующей  политической  системой  –  статус  В.Зуммера,  Г.Чаброва,  В.Чепелева, 

А.Эфроса приближался к статусу полуофициальных ссыльных.  

В  1943  году,  первым  среди  вузов,  вернулся  в  Москву  художественный  институт 

им.Сурикова.  В  этом  возвращении  ярко  проявился  организаторский  талант  академика 

И.Грабаря. Неожиданно И.Грабаря и Н.Чернышова отстраняют от руководства институтом 

Сурикова, увольняют и несколько видных профессоров, сторонников опального ректора.  

Однако  академик  Грабарь,  даже  отстранённый  от  института,  продолжает  руководить 

дипломными  работами,  среди  которых  был  талантливый  аспирант  Ч.Ахмаров  из 

Узбекистана. И.Грабарь тесно общался с архитектором Алексеем Щусевым, которому было 

поручено  спроектировать  театр  оперы  и  балета  имени  Алишера  Навои  для  столицы 

Узбекистана. 

И.Грабарь 

предложил 

А.Щусеву 

посмотреть 

работы 

своего 

аспиранта[13,c.137].  

После  согласования  с  правительством  Узбекистана,  Ч.Ахмаров  получил  заказ  на 

композиции по произведениям Навои для фойе первого и второго этажей театра. Ещё шла 

война,  а  в  Ташкенте  началось  строительство  невиданного  в  этих  краях  по  масштабу  и 

красоте театра. Театр, построенный академиком А. Щусевым, стал заметным явлением и в 

мировой архитектуре, он по праву считается одним их шедевров среди оперных сцен.  

Работа  была  выполнена  за  три  года,  с  августа  1944  года  по  ноябрь  1947  года.  За 

грандиозную и выдающуюся работу Чингиз Ахмаров в 1948 году был удостоен Сталинской 

премии 1-ой степени. Лауреату исполнилось в ту пору только 35 лет [14]. 

Военные годы стали для многих художников очень плодотворными, а для некоторых 

художников оказались наивысшим подъемом их творческой жизни. На протяжении четырех 

военных лет в Ташкенте было открыто 25 художественных выставок в военных госпиталях, 

на предприятиях, в клубах и военных частях. В 1944 году была устроена областная выставка 

«Ферганские  художники  в  дни  Великой  Отечественной  войны»  в  Фергане.  Большой  успех 

имела  выставка,  открытая  в  Самарканде  25  декабря  1944  года  в  честь  20-летия  Узбекской 

ССР. Участниками ее были местные художники, и российские художники, жившие здесь в 

эвакуации.  

Крупнейшими  выставками  в  Ташкенте  были  юбилейная  республиканская  выставка 

«Узбекистан  в  Отечественной  войне»  (1944)  и  «Искусство  Узбекистана  за  20  лет»  (1945) 

[15,c

.153]. На этих выставках активно выступали московские, ленинградские и белорусские 

художники.  

Значительный вклад в художественную летопись Великой Отечественной войны внес 

В.  Уфимцев,  возглавлявший  в  дни  войны  Союз  художников  Узбекистана.  Лучшими 

произведениями  В.  Уфимцева  периода  Отечественной  войны  являются  «Землянка»  и 

«Военные натюрморты». Картина «Землянка» создана на основе сюжета  широко известной 

в годы войны песни на слова поэта А. Суркова «Вьется в тесной печурке огонь…» [16,c.179]. 

 

131 

Интересные  факты  найдены  в  архивных  личных  делах  художников-  участников 

Великой  Отечественной  войны.  Так,  8  октября  1943  года    Правлением  Союза  художников 

Узбекистана  было  получено  письмо,  в  котором      генерал-полковник  И.Петров  пишет: 

«Представители  Вашего  Союза  т.т.  Жуков,  Аринин,  Рождественский  пробыли  некоторое 

время на Северо-Кавказском фронте и имели полную возможность, работая непосредственно 

в  гуще  войск,  на  всех  этапах  тяжелой  и  многотрудной  боевой  работы  наших  бойцов  и 

офицеров, много видеть, много узнать. Поэтому они лучше меня вам расскажут как о буднях 

войны, так и о скромном, но суровом эпическом героизме наших советских людей, смертным 

боем  дерущихся  с  ненавистным  врагом  –  немецкими  захватчиками.  Войска  прекрасно 

понимают,  что  художники  тоже  бойцы,  помогающие  нам  разбить  и  уничтожить  врага» 

[17,c.26]. 

Художники  В.  Рождественский,  Б.  Жуков,  А.  Аринин  по  материалам  совместной 

поездки на Северо-Кавказский фронт создали серию фронтовых этюдов и зарисовок.  Они 

шли вслед за советскими войсками, освобождавшими оккупированные фашистами города и 

села.  Изобразительные  материалы  поездки  на  фронт  послужили  А.  Аринину  сюжетом  для 

его  картин  «В  фашистском  застенке»,  «После  ухода  немцев»,  «Налет  партизан  на 

фашистский штаб». Картины, созданные художниками по материалам вестей, сводок, статей, 

рассказов, радиопередач, имели документальный характер.  

Под  впечатлением  вестей,  приходивших  с  фронта,  были  написаны  картины  О. 

Татевосяна  «Кавалерийская  атака»  и  «Советский  воин  в плен  не  сдается»,  У.  Тансыкбаева 

«Внезапный удар», Н. Кашиной «Клятва бойца», П. Гана «Белорусские партизаны» и другие. 

Названные  картины,  созданные  во  многом  по  представлению  и  воображению  и  в  весьма 

сжатые  сроки,  не  стоят  вехой  в  истории  изобразительного  искусства  Узбекистана,  но 

представляют определенный интерес в качестве патриотического документа, занявшего свое 

скромное место в летописи той эпохи.[18,c.87-83]. 

Отличительной особенностью культурной жизни республики данного периода является 

ее интернациональный характер в результате содружества и взаимосвязи с эвакуированными 

в  Узбекистан  творческими  вузами  и  коллективами.  Тема  интернационального  братства, 

дружбы узбекского и русского народов выражена в жанровой картине П. Бенькова «В новой 

семье». В затененном зеленью дворе молодая узбечка ласково протягивает руки маленькой 

русской девочке, осиротевшей из-за войны.  

Творческое  общение  с  целым  рядом  известных  живописцев  и  графиков, 

эвакуированных в Узбекистан, содействовали формированию и росту мастерства узбекских 

художников. 

В  ходе  совместной  творческой  работы  деятелей  культуры  и  искусства  усилилось 

взаимообогащение  культур  двух  народов,  повысился  творческий  уровень  художественных 

коллективов. 

Российские  художники  и  искусствоведы,  приехавшие  в  Узбекистан,  внесли 

значительный вклад в изучение наследия изобразительного искусства. 

 

жүктеу/скачать 7,44 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: