Тысяча незабываемых поцелуев

Когда школа пропала из виду, папа сказал:
— Поппи?
— Да, папочка? — ответила я.
— Ты же знаешь, что бабушка живет с нами уже какое-то время?
Я кивнула. Моя бабушка переехала в комнату напротив моей
некоторое время назад. Моя мама сказала, так случилось, потому что
ей нужна помощь. Мой дедушка умер, когда я была совсем маленькой.
Моя бабушка жила сама по себе годами, пока не переехала к нам.
— Ты помнишь, что мы с мамой рассказывали тебе из-за чего это?
Почему бабушка больше не может жить одна?
Я выдохнула через нос и прошептала:
— Да. Потому что ей нужна наша помощь. Потому что она больна.
— Мой желудок перевернулся, когда я говорила. Моя бабушка была
моим лучшим другом. Ну, она и Рун находились на абсолютной
вершине. Моя бабушка говорила, что я в точности, как она.
Прежде чем она заболела, у нас было много приключений. Она
читала мне каждую ночь о великих открытиях мира. Рассказывала мне
об истории — об Александре Македонском, римлянах и моем
любимом самурае из Японии. Он также был любимым и у бабушки.
Я знала, что бабушка больна, но она никогда не вела себя как
больной человек. Она всегда улыбалась, крепко обнимала меня и
смешила. Всегда говорила, что в ее сердце лунный свет, а в улыбке
солнце. Мама говорила, что это означало, что она счастлива.
Она тоже делала меня счастливой.
Но последние несколько недель бабушка много спала. Она
слишком уставала, чтобы делать что-нибудь еще. В действительности,
большинство вечеров я читала ей, пока она гладила мои волосы и
улыбалась. И все было в порядке, потому что улыбка моей бабушки —
это лучшая улыбка, какую можно получить.
— Правильно, тыковка, она больна. На самом деле она очень-очень
больна. Ты понимаешь?
Я нахмурилась, но кивнула и сказала:
— Да.
— Поэтому мы едем домой раньше, — объяснил он. — Она ждет
тебя. Она хочет увидеть тебя. Хочет увидеть своего маленького
дружочка.

Я не понимала, почему папа везет меня домой рано, чтобы
повидаться с бабушкой, когда первым делом после школы я шла в ее
комнату и говорила с ней, пока она лежала в кровати. Она любила
слушать, как прошел мой день.
Мы повернули на нашу улицу и припарковались на подъездной
дорожке. Мой папа не двигался несколько секунд, но затем повернулся
ко мне и сказал:
— Я знаю, тебе только восемь, тыковка, но сегодня ты должна быть
большой храброй девочкой, хорошо?
Я кивнула. На лице моего отца появилась печальная улыбка.
— Вот это моя девочка.
Он вышел из машины и подошел к моему заднему сиденью. Взяв
меня за руку, папочка вытащил меня из машины и повел к дому. Я
видела, что машин было больше чем обычно. Я только открыла рот,
чтобы спросить, чьи они все, когда миссис Кристиансен, мама Руна,
пересекла двор между нашими домами с большим блюдом еды в
руках.
— Джеймс! — позвала она, и мой папа повернулся, чтобы
поприветствовать ее.
— Аделис, привет, — сказал он в ответ. Мама Руна остановилась
перед нами. Ее длинные светлые волосы были распущены сегодня.
Они были такого же цвета, как и у Руна. Миссис Кристиансен была
довольно симпатичной. Я любила ее. Она была доброй, и называла
меня дочерью, которой у нее никогда не было.
— Я сделала это вам. Пожалуйста, скажи Айви, что я молюсь о вас
всех.
Папа отпустил мою руку, чтобы взять блюдо.
Миссис Кристиансен наклонилась и поцеловала меня в щеку.
— Ты будешь хорошей девочкой, Поппи, хорошо?
— Да, мэм, — ответила я, наблюдая, как она пересекает лужайку к
своему дому.
Мой папа вздохнул, затем махнул головой, чтобы я последовала за
ним внутрь. Как только мы прошли через переднюю дверь, я увидела,
что мои тети и дяди сидят на диванах, мои кузены и кузины играли со
своими игрушками на полу гостиной. Моя тетя Сильвия сидела с
моими сестрами, Саванной и Идой. Они были младше меня, им было

четыре и два года. Они помахали мне, когда увидели меня, но тетя
Сильвия держала их на своих коленях.
Никто из них не говорил, но многие вытирали глаза, большинство
из них плакали.
Я была так растеряна.
Я прижалась к ноге папочки, крепко сжимая ее. Кто-то стоял в
дверном проеме кухни — моя тетя Делла, Диди как я всегда называла
ее. Она была моей самой любимой тетей. Она была молодой и веселой,
и всегда смешила меня. Даже хотя моя мама была старше своей
сестры, они были похожи. У обеих были длинные каштановые волосы
и зеленые глаза, как и у меня. Но Диди была очень красивой. Однажды
я бы хотела выглядеть, как она.
— Привет, Попс, — сказала она, но я видела, что ее глаза
покраснели, а голос звучал забавно. Диди посмотрела на моего
папочку. Она взяла блюдо из его рук и сказала: — Ты должен идти
вместе с Поппи, Джеймс. Время настало.
Я стала идти вместе с папочкой, но оглянулась, когда Диди не
последовала за нами. Я открыла рот, чтобы позвать ее по имени, но она
внезапно развернулась, поставила блюдо на стол и опустила голову на
руки. Она плакала, настолько сильно, что громкие звуки доносились из
ее рта.
— Папочка? — прошептала я, чувствуя что-то странное в желудке.
Мой папа обернул руку вокруг моего плеча и повел меня оттуда. —
Все в порядке, тыковка. Диди просто нужно минутку побыть одной.
Мы направились в комнату к бабушке. Перед тем как папа открыл
дверь, он сказал:
— Бабушка там, тыковка, и Бетти, бабушкина медсестра, тоже там.
Я нахмурилась.
— Зачем здесь медсестра?
Папочка толкнул дверь в комнату, и мама встала со стула рядом с
кроватью бабушки. Ее глаза были красными, а волосы в полном
беспорядке. Волосы мамы никогда не были в беспорядке.
В задней части комнаты я увидела медсестру. Она что-то писала в
планшете. Она улыбнулась и помахала мне, когда я вошла. Затем я
посмотрела на кровать. Бабушка лежала. Мой желудок перевернулся,
когда я увидела иглу, торчащую из ее руки, с прозрачной трубкой,
которая вела к мешочку, висящему на металлическом крюке сбоку.

Я встала, замерев, внезапно испугавшись. Затем моя мама подошла
ко мне, а бабушка посмотрела в мою сторону. Она выглядела по-
другому по сравнению с прошлым вечером. Ее кожа была бледнее, а
глаза не были такими яркими.
— Где мой маленький дружочек? — голос бабушки был тихим и
звучал странно, но ее улыбка согрела меня.
Захихикав над бабушкой, я бросилась к ее кровати.
— Я здесь! Пришла из школы пораньше, чтобы увидеть тебя!
Бабушка подняла палец и щелкнула по кончику моего носа.
— Вот это моя девочка!
Я широко улыбнулась в ответ.
— Я просто хотела, чтобы ты навестила меня ненадолго. Я всегда
чувствую себя лучше, когда свет моей жизни сидит рядом и
разговаривает со мной.
Я снова улыбнулась. Потому что я была «светом ее жизни»,
«зеницей ока». Она всегда так называла меня. Бабушка втайне
говорила мне, что это означало, что я была ее любимицей. Но она
говорила мне, что я должна держать это в секрете, чтобы не расстроить
кузин и маленьких сестер. Это был наш секрет.
Руки внезапно сжали мою талию, и папа поднял меня так, что я
оказалась рядом с бабушкой на кровати. Бабушка взяла меня за руку.
Она сжала мои пальцы, но я могла заметить, какие холодные были ее
руки. Бабушка глубоко вдохнула, но это прозвучало странно, как будто
что-то потрескивало в ее груди.
— Бабушка, ты в порядке? — спросила я и наклонилась вперед,
чтобы прижаться в нежном поцелуе к ее щеке. Обычно от нее пахло
табаком из-за сигарет, которые она курила. Но сегодня я не ощущала
этот запах.
Бабушка улыбнулась.
— Я устала, девочка. И я... — Бабушка сделала еще один вдох, и ее
глаза закрылись на краткое мгновение. Затем они снова открылись, она
заерзала на кровати и сказала... — и я уйду на какое-то время.
Я нахмурилась.
— Куда ты собираешься, бабушка? Можно мне тоже пойти? — Мы
всегда вместе отправлялись на поиски приключений.
Бабушка улыбнулась, но покачала головой.

— Нет, девочка. Туда, куда я собираюсь, ты не можешь последовать
за мной. Еще нет. Но в один день, много лет спустя, ты снова увидишь
меня.
Моя мама рыдала позади меня, но я просто уставилась на бабушку
в замешательстве.
— Но куда ты собираешься, бабушка? Я не понимаю.
— Домой, милая, — сказала бабушка. — Я собираюсь домой.
— Но ты дома, — продолжила я.
— Нет, — бабушка покачала головой, — это наш ненастоящий дом,
девочка. Жизнь... ну, это просто огромное приключение, пока она есть
у нас. Приключение, чтобы наслаждаться и любить всем своим
сердцем, прежде чем мы отправимся в самое величайшее приключение
из всех.
Мои глаза расширились от волнения, затем я почувствовала печаль.
Моя нижняя губа начала дрожать.
— Но мы лучшие друзья, бабушка. Мы всегда вместе идем на
поиски приключений. Ты не можешь отправиться без меня.
Слезы потекли из моих глаз по щекам. Моя бабушка подняла свою
свободную руку, чтобы стереть их. Эта рука была такой же холодной,
как и та, которую я держала.
— Мы всегда отправляемся на поиски приключений вместе,
деточка, но не в этот раз.
— Ты не боишься идти одна? — спросила я, а моя бабушка
вздохнула.
— Нет, девочка, нет никакого страха. Я вообще больше не боюсь.
— Но я не хочу, чтобы ты уходила, — молила я, в горле запершило.
Рука бабушки осталась на моей щеке.
— Ты увидишь меня в своих снах. Это не прощание.
Я моргнула. Затем снова моргнула.
— Как ты видишь дедушку? Ты всегда говорила, что он приходит в
твоих снах. Он говорит с тобой и целует твою руку.
— Так и есть, — сказала она. Я вытерла свои слезы. Бабушка сжала
мою руку, и посмотрела на мою маму позади меня. Когда она снова
посмотрела на меня, то сказала: — Пока не ушла у меня есть новое
приключение для тебя.
Я замерла.
— Да?

Я услышала, как что-то стеклянное поставили на стол позади меня.
Я хотела повернуться, но прежде чем я это сделала, бабушка сказала:
— Поппи, какое самое любимое воспоминание моей жизни, про
которое я тебе рассказывала? То, из-за чего я всегда улыбалась?
— Поцелуи дедушки. Его сладкие незабываемые поцелуи. Все
воспоминания о поцелуях мальчиков ты получила от него. Ты говорила
мне, что это твои самые любимые воспоминания. Не деньги, не вещи,
а только поцелуи от дедушки, — потому что все они были особенные и
заставляли тебя улыбаться, заставляли тебя чувствовать себя любимой,
потому что он был твоей родственной душой. Твоим навечно и
навсегда.
— Верно, девочка, — ответила она. — Поэтому, вот твое
приключение... — Бабушка снова посмотрела на мою маму. В этот раз,
когда я повернулась, то увидела, что она держала большую
стеклянную банку, наполненную множеством розовых бумажных
сердечек.
— Ничего себе! Что это? — спросила я, взволнованно.
Мама вложила банку в мои руки, и моя бабушка открыла крышку.
— Это тысяча незабываемых поцелуев от твоего мальчика. Или, по
крайней мере, будет, когда ты заполнишь их все.
Мои глаза расширились, когда я пыталась сосчитать все сердечки.
Но я не могла. Тысяча — это много!
— Поппи, — сказала бабушка, я подняла голову и увидела, что ее
зеленые глаза блестят. — Это твое приключение. Я хочу, чтобы ты
меня помнила, когда меня не будет рядом.
Я снова посмотрела на банку.
— Но я не понимаю.
Бабушка потянулась к своей тумбочке и подняла ручку. Она
передала ее мне и сказала:
— Я долгое время болею, девочка, но воспоминания, от которых я
чувствую себя лучше, — это те, когда твой дедушка целовал меня. Не
просто обыденные поцелуи, а особенные, те, от которых мое сердце
почти взрывалось в груди. Те, что дедушка убедился, что я не забуду.
Поцелуи под дождем, поцелуи на рассвете, поцелуи на выпускном…
те, когда он прижимал меня ближе и шептал, что я самая красивая
девочка в комнате.

Я слушала и слушала, мое сердце казалось таким наполненным.
Бабушка указала на все сердечки в банке.
— Это банка для записи твоих поцелуев, Поппи. Всех поцелуев, от
которых твое сердце готово взорваться. Самых особенных, тех,
которые ты захочешь вспомнить, когда будешь старая и седая, как я.
Тех, которые будут вызывать у тебя улыбку, когда ты будешь
воспроизводить их в голове.
Касаясь ручки, она продолжила:
— Когда ты найдешь мальчика, который будет твоим на веки
вечные, каждый раз, когда ты будешь получать сверхособенный
поцелуй от него, доставай сердечко. Пиши на нем, где вы были, когда
целовались. Затем, когда ты тоже станешь бабушкой, твои внуки —
твои лучшие дружочки — смогут услышать о них, так же как я
рассказывала тебе о своих. У тебя будет банка сокровищ со всеми
драгоценными поцелуями, которые заставили твое сердце парить.
Я уставилась на банку и выдохнула:
— Тысяча — это много. Это много поцелуев, бабушка!
Бабушка рассмеялась.
— Это не так много, как ты думаешь, девочка. Особенно, когда ты
найдешь свою вторую половинку. У тебя много лет впереди.
Бабушка втянула воздух, и ее лицо исказилось, как будто ей было
больно.
— Бабушка, — позвала я, внезапно очень испугавшись. Ее рука
сжала мою. Бабушка открыла глаза, и в этот раз слезинка скатилась по
ее бледной щеке. — Бабушка? — сказала я тише на этот раз.
— Я устала, деточка. Я устала, и мне почти пора уходить. Я просто
хотела увидеть тебя в последний раз, чтобы отдать тебе эту банку.
Поцеловать тебя, чтобы я смогла помнить тебя каждый день на
небесах, пока не увижу тебя снова.
Моя нижняя губа снова задрожала, бабушка покачала головой.
— Никаких слез, девочка. Это не конец. Просто небольшая пауза в
наших жизнях. И я буду приглядывать за тобой, каждый день. Я буду в
твоем сердце. Буду в вишневой роще, что мы так сильно любим, под
солнцем и при ветре.
Веки бабушки затрепетали, и руки мамы опустились на мои плечи.
— Поппи, подари бабушке крепкий поцелуй. Она устала, ей нужно
отдохнуть.

Сделав глубокий вдох, я наклонилась вперед и прижалась в
поцелуе к бабушкиной щеке.
— Я люблю тебя, бабушка, — прошептала я, и она погладила мои
волосы.
— Я тоже люблю тебя, девочка. Ты свет моей жизни. Никогда не
забывай, что я любила тебя так сильно, как бабушка вообще может
любить свою малышку внучку.
Я держала ее за руку и не хотела отпускать, но мой папа поднял
меня с кровати и в конце концов мне пришлось отпустить руку. Я
очень сильно сжала свою банку, слезы капали на пол. Мой папа
опустил меня на пол, и когда я повернулась уходить, бабушка
окликнула меня по имени:
— Поппи?
Я оглянулась назад, и бабушка улыбалась...
— Помни, лунные сердца и солнечные улыбки...
— Я всегда буду помнить, — сказала я, но не чувствовала счастья.
Все, что я чувствовала — это печаль. Я слышала, как мама плакала
позади меня. Диди прошла мимо нас в коридоре. Она сжала мое плечо.
На ее лице тоже была печаль.
Я не хотела быть здесь. Я больше не хотела находиться в этом
доме. Развернувшись, я посмотрела на своего папу.
— Папа, могу я пойти в вишневую рощу?
Папа вздохнул.
— Да, малышка. Я приду и проверю тебя позже. Только будь
осторожна. — Я увидела, что мой папа берет свой телефон и звонит
кому-то. Он просил их последить за мной, пока я буду в роще, но я
убежала прежде, чем поняла, с кем он говорил. Я направилась к
передней двери, прижимая свою банку с тысячью пустыми
незабываемыми поцелуями к груди. Выбежала из дома, затем с
крыльца. Я бежала и бежала без остановки.
Слезы лились по моему лицу. Я слышала, как кричали мое имя.
— Поппи! Поппи, подожди!
Я оглянулась назад и увидела, что Рун наблюдает за мной. Он был
на своем крыльце, но немедленно начал догонять меня по траве. Но я
не остановилась, даже для Руна. Я должна была добраться до
вишневых деревьев. Это было любимым местом моей бабушки. Я

хотела быть в ее любимом месте. Потому что мне было грустно, из-за
того, что она уйдет. Уйдет на небеса.
В ее настоящий дом.
— Поппи, подожди! Притормози! — кричал Рун, когда я повернула
за угол к роще в парке. Я пробежала через вход, под огромными
деревьями, которые были в полном цвету, и создали туннель над моей
головой. Трава была зеленой под моими ногами, а над головой было
голубое небо. Ярко-розовые и белые лепестки покрывали деревья.
Дальше, в конце рощи, было самое большое дерево. Его ветки висели
низко. Ствол был самым толстым во всей роще.
Оно было самым любимым у нас с Руном.
И у моей бабушки тоже.
Я задыхалась. Когда я была под любимым деревом моей бабушки,
то опустилась на землю, сжимая свою банку, пока слезы текли по моим
щекам. Я слышала, как Рун встал рядом со мной, но не подняла взгляд.
— Поппимин? — сказал Рун. Он так называл меня. Это означало
«моя Поппи» по-норвежски. Я любила, когда он говорил на
норвежском со мной. — Поппимин, не плачь, — прошептал он.
Но я ничего не могла поделать. Я не хотела, чтобы бабушка
покидала меня, даже если и понимала, что она должна. Я знала, когда
вернусь домой, бабушки уже не будет там — ни сейчас и ни когда-
либо.
Рун опустился на место рядом со мной и притянул меня в объятия.
Я прижималась к его груди и плакала. Я любила объятия Руна, он
всегда так крепко держал меня.
— Моя бабушка. Рун, она больна и уходит.
— Я знаю. Моя мама сказала мне, когда я вернулся из школы.
Я кивнула у его груди. Когда больше не могла плакать, то села и
вытерла щеки. Я посмотрела на Руна, который наблюдал за мной, и
попыталась улыбнуться. Когда я это сделала, он взял мои руки в свои и
притянул их к груди.
— Мне жаль, что ты грустишь, — сказал Рун и сжал мою руку. Его
футболка была теплая от солнца. — Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь
грустила. Ты — Поппимин: ты всегда улыбаешься. Всегда счастлива.
Я шмыгнула носом и положила голову на его плечо.
— Я знаю. Но бабушка — мой лучший друг, Рун, и ее больше не
будет со мной.

Рун ничего не сказал сначала, но затем заговорил:
— Я тоже твой лучший друг. Я никуда не собираюсь. Обещаю.
Навсегда-навсегда.
Моя грудь, которая так сильно болела, внезапно перестала так
сильно болеть. Я кивнула.
— Поппи и Рун навеки, — сказала я.
— Навеки, — повторил он.
Мы сидели в тишине некоторое время, пока Рун не спросил:
— Для чего эта банка? Что в ней?
Вытянув руку, я взяла банку и подняла ее в воздухе.
— Моя бабушка подарила мне новое приключение. То, что будет
длиться всю мою жизнь.
Брови Руна были нахмурены, и его длинные светлые волосы упали
на глаза. Я убрала их в сторону, и он полуулыбнулся, когда я сделала
это. Все девочки в школе хотели, чтобы он так улыбался им, — они
сами говорили мне. Но он улыбался только мне. Я говорила им, что
никто из них в любом случае не может заполучить его, он был моим
лучшим другом, и я не хотела делиться.
Рун махнул рукой в сторону банки.
— Я не понимаю.
— Ты помнишь, любимые воспоминания моей бабушки? Я
рассказывала тебе.
Я видела, что Рун сосредоточенно думал, затем внезапно сказал:
— Поцелуи от твоего дедушки?
Я кивнула и сорвала бледно-розовый лепесток вишневого цветка с
ветки, свисающей над моей головой. Я уставилась на лепесток. Они
были бабушкины любимые. Она любила их, потому что они не
оставались надолго. Она говорила мне, что самые лучшие и красивые
вещи не остаются надолго. Вишневые цветки были слишком
красивыми, чтобы цвести весь год. Они были особенные, потому что
их жизнь коротка. Как самураи — чрезвычайная красота, быстрая
смерть. Я все еще не до конца понимала, что это означало, но она
сказала, что я пойму, когда стану старше.
Хотя я думала, она была права. Потому что моя бабушка не была
такой старой, и она уходила молодая, по крайней мере, так сказал папа.
Может, поэтому она так любила вишневые цветки. Потому что она
была точно такой же.

— Поппимин?
Услышав голос Руна, я подняла голову.
— Я прав? Поцелуи твоего дедушки — любимые воспоминания
твоей бабушки?
— Да, — ответила я, опуская лепесток, — из-за всех поцелуев, что
она получала от него, ее сердце почти взрывалось. Бабушка сказала,
что его поцелуи были самой лучшей вещью в мире. Потому что они
означали, что он любит ее. Что он заботится о ней. И он любил ее за
то, какой она была.
Рун сердито посмотрела на банку и фыркнул.
— Я все еще не понимаю.
Я рассмеялась, когда его губы надулись, а лицо сморщилось. У
него были красивые губы, они были очень пухлые — губки бантиком.
Я открыла банку и вытащила пустое розовое бумажное сердечко. Я
вытянула его между собой и Руном.
— Это пустые поцелуи, — я указала на банку. — Бабушка дала мне
тысячу таких, чтобы собрать за всю жизнь. — Я опустила сердце
обратно в банку и взяла его за руку. — Новое приключение, Рун.
Чтобы собрать тысячу незабываемых поцелуев от моей второй
половинки, прежде чем я умру.
— Я... что... Поппи? Я в замешательстве! — сказал он, но я
слышала злость в его голосе. Рун мог быть очень угрюмым, когда
хотел.
Я вытащила ручку из кармана.
— Когда мальчик, которого я люблю, поцелует меня, когда это
будет ощущаться так особенно, что мое сердце почти взорвется, —
только сверхособенный поцелуй, — я напишу детали поцелуя на
одном из сердечек. Это для тех времен, когда я буду старая и седая, и
захочу рассказать своим внукам о самых особенных поцелуях в своей
жизни. И о милом мальчике, что подарил мне их.
Я подскочила на ноги, волнение пробежало сквозь меня.
— Этого бабушка хотела от меня, Рун. Поэтому я должна скорее
начать! Я хочу сделать это для нее.
Рун тоже подскочил на ноги. Именно в этот момент из-за порыва
ветра лепестки с веток вишни пронеслись прямо там, где мы стояли, и
я улыбнулась. Но Рун не улыбался. На самом деле он выглядел явно
взбешенным.

— Ты собираешься целовать мальчика для своей банки?
Особенного мальчика? Того, кого любишь? — спросил он.
Я кивнула.
— Тысяча поцелуев, Рун! Тысяча!
Рун покачал головой, его губы были поджаты.
— Нет! — зарычал он. Улыбка сошла с моего лица.
— Что? — спросила я.
Рун сделал шаг ближе, яростно качая головой.
— Нет! Я не хочу, чтобы ты целовала мальчика ради своей банки! Я
не позволю этому произойти!
— Но... — я попыталась заговорить, но Рун взял мою руку в свою.
— Ты мой лучший друг, — сказал он и выпятил свою грудь,
потянув мою руку. — Я не хочу, чтобы ты целовала мальчиков!
— Но я должна, — объяснила я, указывая на банку. — Я должна
сделать это для своего приключения. Тысяча поцелуев — это много,
Рун. Ты все еще будешь моим лучшим другом. Никто никогда не будет
значить для меня больше, чем ты, глупенький.
Он сурово уставился на меня, затем на банку. В моей груди снова
заболело, по выражению его лица я видела, что он несчастлив. Он
снова был не в духе.
Я сделала шаг ближе к своему другу, и глаза Руна вперились в мои.
— Поппимин, — сказал он более глубоко, его голос был тверже и
уверенней. — Поппимин! Это значит моя Поппи. Навечно и навсегда.
Ты МОЯ Поппи!
Я открыла рот, чтобы крикнуть на него в ответ, сказать ему, что это
приключение, которое я должна начать. Но когда я собралась сделать
это, Рун наклонился вперед и внезапно прижал свои губы к моим.
Я замерла. Я не могла двинуть ни мускулом, когда чувствовала его
губы на своих. Они были теплые. На вкус как корица. Из-за ветра его
волосы щекотали мою щеку. Они начали щекотать мой нос.
Рун отстранился, но его лицо оставалось близко к моему. Я
пыталась дышать, но в моей груди было забавное ощущение. Такое
легкое и воздушное. И мое сердце билось так сильно. Так сильно, что я
прижала руку к груди, чтобы почувствовать, как оно яростно бьется.
— Рун, — прошептала я. Я подняла руку, чтобы прижать пальцы к
своим губам. Рун моргнул и затем снова моргнул, пока наблюдал за
мной. Я вытянула руку и прижала свои пальцы к его губам.

— Ты поцеловал меня, — прошептала я ошеломленная. Рун поднял
свою руку, чтобы взять мою. Он опустил наши соединенные руки к
моему боку.
— Я подарю тебе тысячу поцелуев, Поппимин. Все их. Никто не
будет целовать тебя, кроме меня.
Мои глаза расширились, но сердце не замедлилось.
— Это будет вечность, Рун. Никогда не целовать никого другого —
это значит, что мы будем вместе вечность, и во веки веков!
Рун кивнул и затем улыбнулся. Он не часто улыбался. Обычно это
была полуулыбка или ухмылка. Но он должен улыбаться. Он был
очень красивым, когда это делал.
— Я понимаю. Потому что мы навечно и навсегда. Навеки,
помнишь?
Я медленно кивнула головой и затем склонила ее в сторону.
— Ты подаришь мне все мои поцелуи? Достаточно, чтобы
заполнить банку? — спросила я.
Рун еще раз улыбнулся мне.
— Все их. Мы заполним полную банку и больше. Мы соберем
больше тысячи.
Я ахнула. Я внезапно вспомнила банку. Вытянула руку, чтобы
достать свою ручку и открыть крышку. Вытащила пустое сердечко и
села писать. Рун сел на колени передо мной и положил руку на мою,
помешав мне писать.
Я подняла взгляд в замешательстве. Он сглотнул, заправил свои
длинные волосы за ухо и спросил:
— Когда... я... целовал... тебя... твое сердце почти взорвалось? Это
было сверхособенно? Ты сказала, только сверхособенные поцелуи
могут попасть в банку. — Его щеки окрасились в ярко-красный, и он
опустил глаза.
Не думая, я наклонилась вперед и обернула руку вокруг шеи моего
лучшего друга. Я прижала свою щеку к его груди и прислушалась к
биению его сердца.
Оно билось так же быстро, как и мое.
— Было, Рун. Это было так особенно, как только могло быть.
Я ощутила, что Рун улыбнулся у моей головы, затем я
отстранилась. Скрестила ноги и положила бумажное сердце на
крышку банки. Рун сел, тоже скрестив ноги.

— Что ты напишешь? — спросил он. Я постукивала ручкой по
своим губам, упорно думая. Затем выпрямилась и наклонилась вперед,
прижав ручку к бумаге.
— Было, Рун. Это было так особенно, как только могло быть.
Когда закончила писать, я опустила сердце в банку и закрыла
крышку. Я подняла взгляд на Руна, который наблюдал за мной все
время, и гордо объявила:
— Вот. Мой первый незабываемый поцелуй.
Рун кивнул головой, но его глаза опустились к моим губам.
— Поппимин?
— Да? — прошептала я. Рун потянулся к моей руке. Он начал
вырисовывать узоры на тыльной стороне кончиком пальца.
— Могу я... могу я снова поцеловать тебя?
Я сглотнула, чувствуя бабочек в животе.
— Ты хочешь снова поцеловать меня... уже?
Рун кивнул.
— Я уже некоторое время хотел поцеловать тебя. И сейчас ты моя и
мне нравится это. Мне понравилось целовать тебя. Ты на вкус как
сахар.

— Я ела печенье на обед. С пекановым маслом. Бабушкино
любимое, — объяснила я.
Рун сделал глубокий вдох и наклонился. Его волосы упали вперед.
— Я хочу сделать это снова.
— Ладно.
И Рун поцеловал меня.
Он целовал меня и целовал, и целовал.
К концу дня у меня было еще на четыре больше незабываемых
поцелуев в банке.
Когда я пришла домой, мама сказала мне, что моя бабушка ушла на
небеса. Я побежала в свою комнату так быстро, как могла. Я
поторопилась лечь спать. Как и обещала, бабушка была в моем сне.
Поэтому я рассказала ей о пяти поцелуях от моего Руна.
Моя бабушка широко улыбнулась и поцеловала меня в щеку.
Я знала, что это будет лучшее приключение моей жизни.

жүктеу/скачать 1,8 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: