Тысяча незабываемых поцелуев

не смогу!
— Нет, — выплюнул я громко, привлекая взгляды с ближайших
столиков. — Я не поеду. Я не оставлю ее.
В поисках поддержки, я повернулся к маме, но она опустила
голову. Я отдернул свою руку от ее.
— Мама? — молил я, но она медленно покачала головой.
— Мы семья, Рун. Мы не можем расстаться на такой большой срок.
Мы должны поехать все вместе.
— Нет! — в этот раз я закричал, отталкивая свой стул от стола. Я
встал на ноги, мои кулаки сжались по бокам. — Я не оставлю ее! Вы
не заставите меня! Это наш дом. Здесь! Я не хочу возвращаться в
Осло.
— Рун, — сказал папа примирительно, вставая из-за стола и
протягивая мне руку. Но я не мог находиться так близко к нему.
Развернувшись на пятках, я выбежал из ресторана, так быстро как мог,
и направился на пляж. Солнце исчезло за густыми облаками, в
результате чего холодный ветер поднимал песок. Я продолжал бежать,
направляясь к дюнам, грубый песок ударял мне в лицо.
Когда я бежал, то пытался бороться со злостью, которая закипала
внутри меня. Как они могли сделать это со мной? Они знали, как я
сильно нуждался в Поппи.
Я трясся от злости, когда взбирался на самую высокую дюну и
опускался, чтобы сесть на пике. Я лег на спину и уставился в серое
небо, представляя жизнь в Норвегии без нее. Меня затошнило.
Затошнило только от мысли, что ее не будет рядом со мной, я не смогу
держать ее за руку, целовать ее губы...
Я едва мог дышать.
Мой разум усиленно работал, обдумывая идеи, которые помогут
мне остаться. Я обдумывал каждую возможность, но знал своего отца.
Когда он решил что-то, ничего не могло изменить его мнения. Взгляд
на его лице ясно дал мне понять, что не было иного выхода. Они
забирали меня от моей девочки, от моей души. И я не мог сделать ни
одной гребаной вещи, чтобы изменить это.
Я слышал, как кто-то забрался на дюну позади меня, и знал, что это
был мой папа. Он сел рядом со мной. Я отвернулся, уставившись на
океан. Я не хотел признавать его присутствия.
Мы сидели в тишине, пока я, наконец, не нарушил ее и спросил.

— Когда мы уезжаем?
Я ощущал, что папа застыл рядом со мной, вынуждая меня
посмотреть в его сторону. Он уже смотрел мне в лицо, в его взгляде
было сочувствие. Мой желудок ухнул дальше.
— Когда? — выдавил я.
Папа опустил голову.
— Завтра.
Все затихло.
— Что? — шокировано прошептал я. — Как это возможно?
— Мы с мамой узнали около месяца назад. Мы решили не говорить
тебе до последней минуты, потому что знали, как ты воспримешь это.
Я нужен им в офисе в понедельник, Рун. Мы уладили все с твоей
школой, переводом твоих оценок. Твой дядя готовит наш дом в Осло к
нашему возвращению. Моя компания наняла грузчиков, которые
упакуют все в доме в Блоссом Гроув и перевезут наши вещи в
Норвегию. Они отправятся завтра сразу после нашего отъезда.
Я сердито зыркнул на папу. В первый раз в своей жизни я
ненавидел его. Я стиснул зубы и отвернулся. Меня тошнило от всей
той злости, что бурлила в моих венах.
— Рун, — папа сказал тихо, положив руку мне на плечо.
Я сбросил его руку.
— Нет, — зашипел я. — Не смей прикасаться ко мне или говорить
со мной снова, — выплюнул я, отвернув голову. — Я никогда не прощу
тебя, — заверил я. — Я никогда не прощу тебя за то, что увез меня от
нее.
— Рун, я понимаю... — он пытался сказать, но я перебил его.
— Ты не понимаешь. Ты понятия не имеешь, что я чувствую, что
Поппи значит для меня. Никакого гребаного понятия. Потому что если
бы понимал, то не забирал бы меня от нее. Ты бы сказал компании, что
не можешь переехать. Что мы должны остаться.
Папа вздохнул.
— Рун, я организатор производства, я должен ехать туда, где
нужен, и прямо сейчас — это Осло.
Я ничего не сказал. Мне было плевать, что он был долбаным
организатором производства, какой-то разваливающейся компании. Я
был взбешен, что он сказал мне только сейчас. Я был взбешен тем, что
мы уезжаем и точка.

Когда я не заговорил, папа сказал:
— Я соберу наши вещи, сынок. Будь в машине через пять минут. Я
хочу, чтобы сегодняшний день ты провел с Поппи. Я хочу дать тебе, по
крайней мере, это время.
Горячие слезы стояли в глазах. Я отвернул голову, чтобы он не
видел их. Я был так зол, так зол, что не мог остановить гребаные
слезы. Я никогда не плакал, когда мне было грустно, только когда был
зол. И прямо сейчас я был так взбешен, что едва мог дышать.
— Это не навсегда, Рун. Через пару лет мы вернемся. Я обещаю.
Моя работа и вся наша жизнь здесь, в Джорджии. Но я должен ехать
туда, где нужен компании, — сказал папа. — В Осло не так плохо, это
наша родина. Я знаю, что твоя мама будет счастлива снова находиться
рядом со своей семьей. Я думал, что ты, может, тоже.
Я не ответил. Потому что несколько лет вдали от Поппи были
целой жизнью. Мне было плевать на свою семью.
Я был потерян, смотря за наплывами волн, и ждал так долго, как
мог, прежде чем встал на ноги и направился к машине. Я хотел
добраться до Поппи, но в то же самое время, не знал, как сказать ей,
что уезжаю. Я не мог вынести мысль, что разобью ее сердце.
Сработал гудок машины, и я побежал к ней, где меня ждала семья.
Мама пыталась улыбнуться, но я проигнорировал ее и скользнул на
заднее сиденье. Когда мы отъехали от побережья, я уставился в окно.
Почувствовав руку на своей, я повернулся и увидел, что Алтон
вцепился в рукав моей футболки. Его голова наклонилась в сторону.
Я взъерошил его непослушные светлые волосы. Алтон рассмеялся,
но его улыбка увяла, и он продолжал смотреть в моем направлении
всю дорогу до дома. Я находил это ироничным, как мой младший брат,
казалось, понимал, как сильно мне больно, и делал это лучше моих
родителей.
Поездка, казалось, длилась вечность. Когда мы подъехали на
подъездную дорожку, я практически выпрыгнул из машины и побежал
к дому Личфилдов.
Я постучал в переднюю дверь. Миссис Личфилд ответила через
несколько секунд. Минуту она смотрела в мое лицо, я видел
сочувствие в ее взгляде. Она посмотрела через двор на моих маму и
папу, что выходили из машины, и слабо помахала им.
Она тоже знала.

— Поппи здесь? — смог выдавить из себя я, выталкивая слова из
сжатого горла.
Миссис Личфилд притянула меня в объятия.
— Она в вишневой роще, милый. Она провела там весь день,
читая. — Миссис Личфилд поцеловала меня в макушку. — Мне жаль,
Рун. Сердце моей дочери разобьется, когда ты уедешь. Ты — вся ее
жизнь.
А она — моя жизнь, хотел я добавить, но не мог вымолвить ни
слова.
Миссис Личфилд отпустила меня, я попятился назад, спрыгнул с
крыльца и бежал всю дорогу до рощи.
Я был там через три минуты и сразу же заметил Поппи под нашим
любимым вишневым деревом. Я остановился, не попадаясь на глаза, и
наблюдал, как она читала свою книгу, а ее фиолетовые наушники были
на голове. Ветки, отяжелевшие от розовых вишневых лепестков,
накренились вокруг нее как защитный щит, отгораживая ее от яркого
солнца. На ней было надето белое платье с коротким рукавом, белый
бант был прицеплен с боку ее длинных каштановых волос. Я
чувствовал себя как во сне.
Мое сердце сжалось. Я видел Поппи каждый день с того времени,
как мне исполнилось пять. Спал рядом с ней почти каждую ночь с
двенадцати лет. Целовал ее каждый день с восьми лет, и любил ее всей
душой так много дней, что сбился со счета.
Я понятия не имел, как прожить и дня без нее. Как дышать без нее.
Как будто почувствовав мое присутствие, она оторвалась от
страниц своей книги. Когда я ступил на траву, она одарила меня своей
самой широкой улыбкой. Это была улыбка, предназначенная только
мне.
Я пытался улыбнуться в ответ, но не мог.
Я шел по опавшим вишневым цветочкам, дорожка была так
завалена их лепестками, что выглядела как бело-розовая лужа под
моими ногами. Чем ближе я подходил, тем быстрее увядала улыбка
Поппи. Я не мог ничего скрыть от нее. Она знала меня так же, как я
знал самого себя. Она видела, что я расстроен.
Я говорил ей прежде, что во мне не было загадочности. Ни для нее.
Она была единственным человеком, который знал меня вдоль и
поперек.

Поппи замерла, сдвинувшись только, чтобы снять наушники с
головы. Она положила книгу рядом с собой на землю, обернула руки
вокруг согнутых ног и просто ждала.
Сглотнув, я упал на колени перед ней, и, пораженно, моя голова
упала вперед. Я боролся с тяжестью в груди. В конце концов, поднял
голову. Взгляд Поппи был настороженный, как будто она знала, что бы
ни вылетело из моего рта, это изменит все.
Изменит нас.
Изменит наши жизни.
Приведет к краху нашего мира.
— Мы уезжаем, — наконец, смог выдохнуть я.
Я видел, как ее лицо побледнело.
Отведя взгляд, мне удалось сделать еще один короткий вдох, и я
добавил:
— Завтра, Поппимин. Возвращаемся в Осло. Папа отрывает меня
от тебя. Он даже не пытался остаться.
— Нет, — прошептала она в ответ. Она наклонилась вперед. — Мы
можем что-нибудь сделать? — дыхание Поппи ускорилось. — Может,
ты можешь остаться с нами? Переехать к нам? Мы можем что-нибудь
придумать. Мы можем...
— Нет, — перебил ее я.— Ты знаешь, что мой папа не позволит
это. Они знали об этом неделями, они уже договорились о моем
переводе из школы. Родители не сказали мне, потому что знали, как я
отреагирую. Я должен уехать, Поппимин. У меня нет выбора. Мне
придется.
Я уставился на одинокий вишневый цветок, когда он оторвался от
низко висящей ветки. Он как перышко опустился на землю. Я знал, что
с этого момента, когда увижу вишневое дерево, буду думать о Поппи.
Она проводила все свое время здесь в роще со мной рядом. Это было
одно из самых любимых ее мест.
Я зажмурил глаза, представляя ее совершенно одну в этой роще
завтра — никто не будет отправляться на поиски приключений с ней,
никто не услышит ее смех... никто не подарит ей поцелуй для ее банки,
от которого сердце почти взорвется.
Чувствуя, как мою грудь пронзает острая боль, я повернулся к
Поппи, и мое сердце разбилось надвое. Она все еще не сдвинулась со
своего места под деревом, а по ее лицу тихо текли дорожки соленых

слез, ее маленькие ручки были сжаты в кулачки и лежали на дрожащих
коленях.
— Поппимин, — прохрипел я, наконец, выпуская свою боль на
свободу. Я бросился к ней и сгреб ее в объятия. Поппи растворилась во
мне, плача у меня на груди. Я закрыл глаза, чувствуя каждую частичку
ее боли.
Это боль была и моей.
Мы на какое-то время замерли в такой позе, пока, наконец, Поппи
не подняла голову и прижала свою дрожащую ладонь к моей щеке.
— Рун, — сказала она, ее голос надломился, — что... что я буду
делать без тебя?
Я покачал головой, без слов говоря ей, что не знаю. Я не мог
говорить, мои слова были заперты в сжавшемся горле. Поппи
уткнулась в мою грудь, ее руки как тиски сжались вокруг моей талии.
Часы пролетали, а мы все молчали. Солнце опускалось, оставляя
позади себя желтовато-красное небо. Вскоре появились звезды и луна,
яркая и полная.
Холодный ветер поднимался в роще, из-за чего лепестки вихрем
носились вокруг нас. Когда я почувствовал, что Поппи начала дрожать
в моих руках, я знал, что пришло время уходить.
Поднимая руки, я провел пальцами по густым волосам Поппи и
прошептал:
— Поппимин, мы должны уходить.
Она только схватила меня сильнее в ответ.
— Поппи? — я снова попытался.
— Я не хочу уходить, — сказала она почти неслышно, ее сладкий
голосок сейчас был хриплым. Я опустил голову, когда она подняла
свою и ее зеленые глаза вперились в мои. — Если мы покинем рощу,
это будет означать, что почти пришло время и тебе покинуть меня.
Я провел тыльной стороной руки по ее красным щекам. Они были
холодными на ощупь.
— Никаких прощаний, помнишь? — напомнил я ей. — Ты всегда
говорила, что нет такого явления, как прощание. Потому что мы всегда
можем увидеть друг друга в наших снах. Как с твоей бабушкой. —
Слезы потекли из глаз Поппи, я стер капли подушечкой большого
пальца.

— И ты замерзла, — сказал я тихо. — Уже правда поздно, мне
нужно отвести тебя домой, чтобы у тебя не было проблем из-за того,
что пропустила комендантский час.
Слабая, вынужденная улыбка появилась на губах Поппи.
— Я думала, что настоящие викинги любят нарушать правила?
Я слегка рассмеялся и прижал лоб к ее. Оставил два нежных
поцелуя в уголках ее губ и ответил:
— Я провожу тебя до двери, и как только твои родители уснут, я
заберусь в твою спальню на еще одну ночь. Это похоже на нарушение
правил? Достаточно для викинга?
Поппи хихикнула.
— Да, — ответила она, убирая длинную прядь моих волос с глаз.
— Ты единственный викинг, который будет мне когда-либо нужен.
Взяв ее за руки, я поцеловал кончики ее пальцев и встал. Я помог
Поппи подняться на ноги и притянул к своей груди. Обнимая, я
прижал ее ближе. Ее сладкий запах заполнил мой нос. Я поклялся
запомнить, как именно она ощущалась в этот момент.
Ветер усиливался. Я разомкнул наши объятия и взял Поппи за руку.
В тишине, мы начали идти по усыпанной цветками дорожке. Поппи
оперлась головой на мою руку, немного запрокинув ее назад, чтобы
взглянуть на ночное небо. Я поцеловал ее в макушку и услышал, как
она тяжело вздохнула.
— Ты когда-нибудь замечал, насколько темнее небо над рощей?
Оно темнее, чем в любом месте в городе. Оно выглядит черным как
смоль, но с яркой луной и мерцающими звездами. В сравнении с
розовыми вишневыми деревьями, оно выглядит как из сна, — я
запрокинул голову, чтобы посмотреть на небо, и уголок моего рта
дернулся в усмешке. Она была права. Оно выглядело почти
невероятно.
— Только ты замечаешь что-то подобное, — сказал я, когда снова
опустил голову. — Ты всегда видишь мир не так, как другие. Это одна
из черт, что я люблю в тебе. Искательница приключений, которую я
встретил, когда мне было пять.
Хватка Поппи на моей руке усилилась.
— Моя бабушка всегда говорила, что небеса выглядят так, как ты
хочешь. — Из-за печали в ее голосе у меня перехватило дыхание.
Она вздохнула.

— Любимое место бабушки было под нашим вишневым деревом.
Когда я сижу там и смотрю на ряды деревьев, затем поднимаю голову
на черное как смоль небо, я иногда задумываюсь, сидит ли она под тем
же деревом на небесах, глядя вдоль вишневых деревьев, как мы, на
черное небо.
— Я уверен, что так и есть, Поппи. И она улыбается, глядя на тебя,
как и обещала.
Поппи вытянула руку и взяла яркий розовый цветок. Она
приподняла руку перед собой, уставившись на цветок в своей ладони.
— Бабушка всегда говорила, что лучшее в жизни умирает быстро,
как вишневые цветки. Потому что нечто такое прекрасное не может
длиться вечно и не должно. Оно живет краткий миг, чтобы напомнить
нам, как драгоценна жизнь, прежде чем угасает так же быстро как
появилось. Она говорила, что своей краткой жизнью, это учит нас
большему, чем то, что находится рядом всегда.
Мое горло начало сжиматься от боли в ее голосе. Она подняла
голову.
— Потому что ничто такое идеальное не может жить вечно. Как,
например, падающие звезды. Мы видим обычные звезды над собой
каждую ночь. Большинство людей принимают их как должное, даже
забывают, что они есть. Но если человек видит падающую звезду, он
запоминает этот момент навсегда, он даже загадывает не нее желание.
Она сделала глубокий вдох.
— Они пролетают так быстро, что люди наслаждаются кратким
мгновением, что они были с нами.
Я чувствовал, что слезы упали на наши соединенные руки. Я был в
замешательстве, неуверенный, почему она говорила о таких грустных
вещах.
— Потому что чему-то настолько идеальному и особенному
суждено исчезнуть. Это развеется на ветру. — Поппи приподняла
вишневый цветок, что все еще был в ее руке. — Как этот цветок. —
Она бросила его, и порыв ветра унес цветок. Сильный поток воздуха
понес его к небу, все выше и выше над деревьями.
Он исчез с нашего поля зрения.
— Попии... — я начал говорить, но она перебила меня.
— Может, мы как вишневые цветки, Рун. Как падающие звезды.
Мы так молоды, а любили так сильно и так ярко, что, может быть,

должны просто исчезнуть. — Она показала на рощу позади нас. —
Слишком сильная красота — быстрая смерть. Наша любовь жила
достаточно долго, чтобы вынести урок. Показать нам, на какую
любовь мы способны.
Мое сердце ухнуло в желудок. Я повернул Поппи лицом к себе.
Опустошенный взгляд на ее красивом лице резал меня на месте.
— Послушай меня, — сказал я, чувствуя панику. Обхватив лицо
Поппи руками, я пообещал: — Я вернусь к тебе. Переезд в Осло не
навсегда. Мы будем болтать каждый день, переписываться. Мы все
еще будем Поппи и Руном. Ничто не разрушит это, Поппи. Ты всегда
будешь моей, всегда будешь владеть половинкой моей души. Это не
конец.
Поппи шмыгнула носом и сморгнула слезы. Мой пульс ускорился
от страха, что она решит отказаться от нас. Потому что мне бы это не
пришло в голову. Между нами еще ничего не кончено.
Я сделал шаг ближе.
— Между нами ничего не кончено, — сказал я яростно. — Навеки,
Поппимин. Навечно и навсегда. Ничего не закончится. Ты не можешь
думать о таком. Не о нас.
Поппи встала на цыпочки и отразила мою позу, обхватив своими
руками мое лицо.
— Ты обещаешь мне, Рун? Потому что ты должен подарить мне
еще сотни поцелуев. — Ее голос был робким и застенчивым... и в нем
проскальзывал страх.
Я рассмеялся, чувствуя, как страх рассеивается из моего тела, и
облегчение занимает его место.
— Обещаю. Я подарю тебе больше тысячи. Я подарю тебе две или
три, или даже четыре.
Радостная улыбка Поппи успокоила меня. Я целовал ее медленно и
нежно, держа ее так близко, как мог. Когда мы отстранились, глаза
Поппи распахнулись, и она произнесла:
— Поцелуй номер триста пятьдесят четыре. С моим Руном в
вишневой роще... и мое сердце почти взорвалось.
Затем Поппи пообещала:
— Все мои поцелуи твои, Рун. Никто не сможет прикоснуться к
этим губам, кроме тебя.
Я коснулся ее губ своими еще один раз и повторил ее слова.

— Все мои поцелуи твои. Никто не сможет прикоснуться к этим
губам, кроме тебя.
Я взял ее за руку и повел к нашим домам. Свет в моем доме еще
горел. Когда мы подошли к подъездной дорожке дома Поппи, я
наклонился и поцеловал ее в кончик носа. Перемещая рот к ее уху, я
прошептал:
— Дай мне час, и я приду к тебе.
— Ладно, — прошептала Поппи в ответ. Затем я подпрыгнул, когда
она нежно положила ладонь на мою грудь. Поппи сделала шаг ближе.
Серьезное выражение на ее лице заставило меня нервничать. Она
уставилась на свою руку, затем медленно провела пальцами по моей
груди и вниз к моему животу.
— Поппимин? — спросил я, неуверенный, что происходит.
Не говоря ни слова, она убрала свою руку и пошла к двери. Я ждал,
что она обернется и объяснит, но она не сделала этого. Она прошла
через открытую дверь, оставляя меня прикованным к месту на
подъездной дорожке. Я все еще мог ощущать тепло от ее руки на своей
груди.
Когда свет на кухне Личфилдов включился, я повернул к своему
дому. Как только я дошел до двери, я заметил гору коробок в коридоре.
Они, вероятно, собрали вещи и прятали их от меня.
Проходя мимо них, я заметил маму с папой в гостиной. Папа
позвал меня по имени, но я не откликнулся. Я вошел в свою комнату, а
он остановился позади меня.
Я двинулся к тумбочке и начал собирать все, что хотел взять с
собой, особенно наше с Поппи фото в рамке, которое я сделал
прошлым вечером. Когда я рассматривал фотографию, мой желудок
сжался от боли. Если это было возможно, я уже скучал по ней. Скучал
по дому.
Скучал по своей девочке.
Чувствуя, что папа все еще стоит позади меня, я сказал тихо:
— Я ненавижу тебя за то, что делаешь это со мной.
Я заметил, что он сделал резкий вдох. Развернулся, и увидел, что
мама стоит рядом с ним. Шок отпечатался в выражении ее лица, как и
у папы. Я никогда так плохо к ним не относился. Я любил своих
родителей. И никогда не понимал, как подростки могут не любить их.
Но теперь я понимал.

Я ненавидел их.
Никогда прежде я не чувствовал такой ненависти к кому-либо.
— Рун... — начала мама, но я сделал шаг вперед и перебил ее.
— Я никогда не прощу вас за то, что сделали это со мной. Я так
сильно ненавижу вас обоих прямо сейчас, что не могу даже стоять
рядом с вами.
Я был удивлен резкостью своего голоса. Он был хриплым,
наполненным злостью, что нарастала во мне. Злостью, которою я даже
не думал, что можно чувствовать. Знаю, что для большинства людей я
казался угрюмым, замкнутым, но на самом деле я редко злился. Сейчас
мне казалось, что я создан из нее. Только ненависть бежал по моим
венам.
Ярость.
Глаза мамы были переполнены слезами, но первый раз в жизни мне
было все равно. Я хотел, чтобы они чувствовали себя так же плохо, как
и я сейчас.
— Рун... — сказал папа, но я повернулся к нему спиной.
— Во сколько мы уезжаем? — рявкнул я, прерывая то, что он хотел
сказать.
— Мы уезжаем в семь утра, — проинформировал он меня тихо.
Я закрыл глаза. У меня оставалось только несколько часов с Поппи.
Через восемь часов я оставлю ее позади. Оставлю все позади кроме
этой ярости. Уверен, она будет путешествовать со мной.
— Это не навсегда, Рун. Тебе станет легче. Ты встретишь кого-то
еще. Ты будешь двигаться дальше...
— Нет! — взревел я, повернулся и бросил лампу с моей тумбочки
через всю комнату. Стеклянная колба разрушилась при ударе. Я тяжело
дышал, сердце быстро билось в груди, когда я сердито смотрел на
своего папу. — Не смей больше говорить ничего подобного! Я не буду
двигаться дальше без Поппи. Я люблю ее! Ты понимаешь это? Она мое
все, а ты отрываешь нас друг от друга. — Я заметил, как его лицо
побледнело. Я сделал шаг вперед.
Мои руки дрожали.
— У меня нет выбора, я должен поехать с вами и понимаю это.
Мне только пятнадцать. И я не настолько глуп, чтобы верить, что могу
остаться здесь один. — Я сжал руки в кулаки. — Но я буду ненавидеть
вас. Я буду ненавидеть вас обоих каждый день, пока мы не вернемся.

Вы можете думать, что раз мне всего пятнадцать, я забуду Поппи, как
только какая-нибудь шлюшка в Осло начнет флиртовать со мной. Но
этого никогда не произойдет. И я буду ненавидеть вас каждую секунду,
пока не вернусь к ней.
Я сделал паузу, чтобы вдохнуть, а затем добавил:
— И даже потом, я буду ненавидеть вас за то, что забрали меня от
нее. Потому что из-за вас я пропущу годы, когда мог находиться рядом
со своей девочкой. Не думайте, что только из-за того, что я молод, я не
понимаю, что между нами с Поппи. Я люблю ее. Я люблю ее больше,
чем вы можете себе представить. А вы увозите меня, даже не
задумавшись, что я буду чувствовать. — Я повернулся спиной,
подошел к шкафу и начал вытаскивать свою одежду. — Поэтому с
этого момента, мне плевать, что вы вообще чувствуете. Я никогда не
прощу вас за это. Ни одного из вас. Особенно тебя, папа.
Я начал паковать чемодан, который мама, должно быть, положила
мне на кровать. Мой папа остался на своем месте, молча уставившись
в пол. Затем он развернулся и сказал:
— Поспи немного, Рун. Мы уезжаем рано.
Каждый волосок на моей шее встал от раздражения, что он
уклонился от моих слов, но потом он тихо добавил:
— Мне жаль, сынок. Я понимаю, как много Поппи значит для тебя.
Я не говорил тебе об отъезде, чтобы избавить тебя от нескольких
недель этой боли. Очевидно, это не помогло. Но это реальная жизнь, и
моя работа. Однажды ты поймешь.
Дверь закрылась за ним, и я опустился на кровать. Я провел руками
по лицу и мои плечи поникли, когда я уставился на пустой шкаф. Но
злость все еще была на месте, пылая в моем животе. Она пылала даже
сильнее, чем прежде.
Я был предельно уверен, что она там и останется.
Я бросил остатки рубашек в чемодан, не заботясь, помнутся ли
они. Подошел к окну и увидел, что дом Поппи весь погружен в
темноту, за исключением тусклого света, которым она дала мне знать,
что все чисто.
После того как закрыл дверь спальни, я вылез в окно и побежал по
траве. Окно было слегка приоткрыто в ожидании меня. Я пролез через
него и крепко закрыл за собой.

Поппи сидела в центре своей кровати, ее волосы были распущены,
а лицо чисто вымыто. Я сглотнул, когда увидел, какая она красивая в
своей белой ночнушке; ее руки и ноги обнажены, а кожа мягкая и
гладкая.
Я сделал шаг ближе к кровати и увидел, что в руке она держала
фото. Когда она поднял голову, я заметил, что она плачет.
— Поппимин, — сказал я тихо, мой голос надломился, когда я
видел ее такой расстроенной.
Поппи поставила рамку на кровать и положила голову на подушку,
похлопав по матрасу рядом с собой. Так быстро как мог, я лег рядом с
ней, передвинувшись, пока нас не разделяли сантиметры.
Как только я увидел покрасневшие глаза Поппи, гнев внутри меня,
казалось, вспыхнул.
— Малышка, — сказал я, накрывая своей рукой ее, — пожалуйста,
не плачь. Я не могу выдержать твоих слез.
Поппи сглотнула.
— Мама сказала мне, что ты правда уезжаешь завтра рано утром.
Я опустил глаза и медленно кивнул.
Поппи провела пальцами по моему лбу.
— Поэтому у нас осталось только сегодня, — сказала она. Я
чувствовал, как будто кинжал пронзил мое сердце.
— Ja, — ответил я, моргнув.
Она уставилась на меня странно.
— Что? — спросил я.
Поппи подвинула свое тело ближе. Так близко, что наши груди
соприкоснулись, а ее губы нависли над моим ртом. Я мог ощущать
мятную зубную пасту в ее дыхании.
Я облизал губы, когда мое сердце застучало сильнее. Пальцы
Поппи скользнули по моему лицу, по шее и ниже по груди, пока она не
достигла края моей футболки. Я заерзал на кровати, нуждаясь в
пространстве, но прежде чем я мог отодвинуться, Поппи придвинулась
и прижала свой рот к моему. Как только я попробовал ее на своих
губах, я наклонился ближе, затем ее язычок выскользнул, чтобы
встретиться с моим.
Она целовала меня медленно, более страстно, чем прежде. Когда ее
рука забралась мне под футболку и легла на мой голый живот, я

изогнул спину и тяжело сглотнул. Я ощущал, как рука Поппи дрожала
на моей коже. Я посмотрел ей в глаза, и мое сердце пропустило удар.
— Поппимин? — прошептал я и провел рукой по ее голой руке. —
Что ты делаешь?
Поппи переместила руку вверх, пока та не оказалась на моей груди,
и из-за комка, который застрял в горле, мой голос затих.
— Рун? — прошептала Поппи, когда опустила голову, чтобы
оставить поцелуй на моем горле. Мои глаза закрылись, когда ее
теплый рот коснулся моей кожи. Поппи проговорила возле моей шеи:
— Я... хочу тебя.
Время остановилось. Мои глаза распахнулись. Поппи отодвинулась
и наклонила голову, пока ее зеленые глаза не встретились с моими.
— Поппи, нет, — запротестовал я, качая головой, но она
приложила палец к моим губам.
— Я не могу... — она замолчала, а затем взяла себя в руки и
продолжила. — Я не могу позволить, чтобы ты покинул меня, и
никогда не узнать, каково это — быть с тобой. — Она сделала паузу. —
Я люблю тебя, Рун. Очень сильно. Надеюсь, ты знаешь это.
Мое сердце забилось по-новому, когда почувствовало любовь от
своей другой половинки. Быстрее и сильнее. Бесконечно сильнее, чем
раньше.
— Поппи, — прошептал я, пораженный ее словами. Я знал, что она
любила меня, потому что я любил ее. Но это был первый раз, когда мы
сказали это вслух.
Она любит меня.
Поппи ждала в тишине. Не зная, каким способом ответить, я
провел кончиком носа по ее щеке, отстранившись только чтобы
посмотреть в ее глаза.
— Jeg elsker deg.
Поппи сглотнула, затем улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ.
— Я люблю тебя, — я перевел на английский, чтобы убедиться, что
она правильно поняла.
Ее лицо вновь стало серьезным, и она передвинулась, чтобы сесть
в середине кровати. Потянувшись к моей руке, она притянула меня
сесть напротив нее. Ее руки опустились к краю моей футболки.

Сделав неуверенный вдох, она потянула ее верх, чтобы стянуть
через мою голову. Я закрыл глаза, ощущая ее теплое дыхание на моей
щеке. Я открыл глаза и увидел, что Поппи робко мне улыбается. Я
растаял от нервного взгляда на ее лице.
Она никогда не выглядела такой красивой.
Пытаясь бороться со своей собственной нервозностью, я положил
руку ей на щеку.
— Мы не обязаны делать это, Поппи. Только потому, что я
уезжаю… ты не должна делать это ради меня. Я вернусь, я уверен в
этом. Я хочу подождать, пока ты не будешь готова.
— Я готова, Рун, — сказала она, ее голос четкий и ровный.
— Ты думаешь, мы слишком молоды...
— Нам будет по шестнадцать скоро.
Я улыбнулся, услышав пыл в ее голосе.
— Многие думают, что это все еще слишком юный возраст.
— Ромео и Джульетта были почти нашего возраста, — спорила
она. Я не смог сдержать смешок. Я перестал смеяться, когда она
подползла ближе и провела рукой по моей груди. — Рун, —
прошептала она. — Я готова уже некоторое время, но была счастлива
подождать, потому что у нас было все время мира. Не было спешки.
Сейчас у нас нет такой роскоши. Наше время ограничено. У нас
остались лишь часы. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем можно
представить. И... я думаю, что ты чувствуешь то же самое ко мне.
— Ja, — ответил я мгновенно. — Я люблю тебя.
— Навечно и навсегда, — сказала Поппи со вздохом, затем
отодвинулась от меня. Не разрывая зрительного контакта, она подняла
руки к лямке своей сорочки и опустила ее. Затем сделала то же самое с
другой, и сорочка упала к ее бедрам.
Я замер. Я не мог двигаться, когда Поппи села передо мной,
обнаженная.
— Поппимин, — выдохнул я, убежденный, что не заслуживаю эту
девушку... в этот момент.
Я придвинулся ближе, пока не возвышался над ней. Нашел ее глаза
и спросил:
— Ты уверена, Поппимин?
Поппи переплела свои пальцы с моими, затем приложила наши
руки к своей обнаженной коже.

— Да, Рун. Я уверена. Я хочу этого.
Я больше не мог сдерживаться, поэтому дал себе волю и поцеловал
ее в губы. У нас было только несколько часов. Я собирался провести
их со своей девочкой каждым возможным способом.
Поппи вытащила свою руку из моей и исследовала мою грудь
своими пальчиками, не разрывая нашего поцелуя. Я провел пальцами
по ее спине, привлекая ее ближе к себе. Она задрожала под моими
прикосновениями. Я опустил руку к краям ее сорочки на бедрах. Моя
рука начала подниматься вверх, пока я не начал переживать, что зашел
слишком далеко.
Поппи отстранилась и расположила свою голову у меня на плече.
— Продолжай, — сказала она, затаив дыхание. Я сделал, как она
сказала, сглотнув комок нервов в своем горле.
— Рун, — пробормотала она.
Я закрыл глаза от звука ее приятного голоса. Я так чертовски
сильно любил ее. Из-за этого не хотел причинять ей боль. Я не хотел
быть ответственным за то, что давлю на нее. Я хотел, чтобы она
чувствовала себя особенной, понимала, что является миром для меня.
Мы остались так на минуту, замерев в моменте, дыша, ожидая, что
случится дальше.
Затем рука Поппи была на пуговицах моих джинсов, и я открыл
глаза. Она изучала меня.
— Все... все в порядке? — спросила она с любопытством. Я
кивнул, не говоря ни слова. Когда я взял ее за свободную руку, она
помогла мне раздеть ее, а вскоре и вся наша одежда оказалась на полу.
Поппи сидела тихо передо мной, беспокойно перебирая руками на
коленях. Ее длинные каштановые волосы были перекинуты на одно
плечо, а щеки покраснели.
Я никогда не видел, чтобы она так нервничала.
Я никогда так не нервничал.
Вытянув руку, я провел пальцами по ее красной щеке. От моего
прикосновения ресницы Поппи затрепетали, и на губах появилась
застенчивая улыбка.
— Я люблю тебя, Поппимин, — прошептал я.
Тихий вздох слетел с ее губ.
— Я тоже люблю тебя, Рун.

Поппи взяла меня за запястье и осторожно легла на кровать,
вынуждая меня двинуться вперед, пока я не накрыл ее своим телом.
Наклонившись, я осыпал нежными поцелуями ее раскрасневшиеся
щеки и лоб, закончив долгим поцелуем ее рта. Дрожащая рука Поппи
зарылась в моих волосах и притянула меня ближе.
Казалось, что прошло всего несколько секунд, когда Поппи
заерзала подо мной, разрывая поцелуй. Она положила ладонь мне на
щеку и сказала:
— Я готова.
Уткнувшись лицом в ее руку, я поцеловал пальцы, которые
покоились на моей щеке, и был захвачен ее словами. Поппи
наклонилась в сторону и достала что-то из ящика в тумбочке. Когда
она протянула мне маленький пакетик, который вытащила, я внезапно
занервничал.
Я уставился на Поппи и ее щеки вспыхнули смущением.
— Я знала, что этот день скоро настанет, Рун. Я хотела убедиться,
что мы будем готовы.
Поцелуи моей девочки помогли справиться с нервозностью. Не
прошло много времени, когда я понял, что готов. Прикосновения
Поппи успокоили шторм внутри меня.
Поппи развела руки, направляя меня, чтобы я навис над ней. Мой
рот слился с ее, долгое время я просто целовал ее. Пробовал вишневый
бальзам на ее губах, любя ощущение тепла от ее обнаженной кожи,
прижимающейся к моей.
Я отстранился, чтобы сделать вдох. Встретился взглядом с Поппи,
и она кивнула. По ее лицу я видел, что она хотела меня так же, как я
хотел ее. Я вперился взглядом в ее, и ни разу не разорвал наш
зрительный контакт.
Ни на одну секунду.
После всего я держал ее в своих объятиях. Мы лежали лицом друг
к другу под одеялом. Кожа Поппи была теплая на ощупь, и ее дыхание
медленно возвращалось в нормальный ритм. Наши пальцы были
переплетены на подушке, которую мы делили, наши руки крепко
прижаты и слегка дрожали.
Мы не смели заговорить. Я изучал Поппи, которая наблюдала за
каждым моим движением, и молился, чтобы она не сожалела о том,
что мы сделали.

Я наблюдал, как она глубоко вздохнула. Когда она медленно
выдохнула, то посмотрела на наши сплетенные руки. Так медленно,
как возможно, Поппи провела губами по нашим переплетенным
пальцам.
Я замер.
— Поппимин, — сказал я, и она приподняла голову. Длинная прядь
ее волос упала на щеку, и я осторожно отвел ее, заправив за ухо. Она
все еще не сказала ни слова. Я нуждался в том, чтобы она знала, что
именно значит для меня то, что мы разделили, поэтому прошептал:
— Я так сильно люблю тебя. То, что только что произошло... быть с
тобой таким образом... — я запнулся, неуверенный, как объяснить, что
чувствовал.
Она не ответила, и мой желудок сделал сальто, чувствуя страх, что
я сделал что-то не так. Когда мои глаза закрылись от разочарования, я
ощутил, что лоб Поппи прижат к моему, а ее губы оставляют
маленькие поцелуи у моего рта. Я переместился, чтобы мы были так
близко, как возможно.
— Я буду помнить эту ночь всю оставшуюся жизнь, — призналась
она, и страх, который я испытывал, вылетел из моей головы.
Я моргнул и усилил свою хватку на ее талии.
— Было ли... было ли это особенно для тебя, Поппи? Так же
особенно, как это было для меня?
Улыбка Поппи была такой широкой, что у меня перехватило
дыхание.
— Так особенно, как только могло быть, — ответила она тихо,
повторяя те слова, что сказала мне, когда нам было по восемь, и я
поцеловал ее в первый раз. Не в состоянии сделать что-то другое, я
коснулся губами ее губ, вкладывая всю свою любовь в этот поцелуй.
Когда мы разорвали поцелуй, Поппи сжала мою руку, и слезы
зародились в ее глазах.
— Поцелуй триста пятьдесят пять, с моим Руном в спальне…
после того, как мы первый раз занялись любовью. — Взяв меня за
руку, она положила ее в области сердца. Я ощущал тяжелое
сердцебиение под своей ладонью. Я улыбнулся. Я знал, что ее слезы
были слезами счастья, не печали.
— Это было так особенно, что мое сердце почти взорвалось, —
добавила она с улыбкой.

— Поппи, — прошептал я, чувствуя тяжесть в груди.
Улыбка Поппи увяла, и я заметил, как ее слезы начали падать на
подушку.
— Я не хочу, чтобы ты покидал меня, — сказала она разбито.
Я не мог выдержать боль в ее голосе. Или тот факт, что эти слезы
были грустными.
— Я не хочу уезжать от тебя, — сказал я честно.
Мы больше ничего не говорили. Потому что больше нечего было
сказать. Я пропускал волосы Поппи сквозь пальцы, в то время как она
водила кончиками пальцев вверх и вниз по моей груди. Не прошло
много времени, прежде чем дыхание Поппи выровнялось, а ее рука
замерла на моей коже.
Ритм ее ровного дыхания убаюкал меня, и я закрыл глаза. Я
пыталась бодрствовать так долго, как мог, чтобы смаковать время,
которое у меня осталось. Но вскоре и я уснул, с горькой смесью
радости и печали, что текла по моим венам.
Казалось, будто я только закрыл глаза, как ощутил, что восходящее
солнце расцеловывает теплом мое лицо. Я моргнул, открывая глаза, и
увидел, что новый день прорывался в окно Поппи.
День, когда я уезжал.
Мой желудок сжался, и я посмотрел на время. Я уезжал через час.
Когда я посмотрел на Поппи, спящую на моей груди, я подумал,
что она никогда не выглядела более прекрасной. Ее кожа
раскраснелась от жара наших тел, и я улыбнулся, когда увидел, что
наши руки все еще соединены у меня на животе.
Внезапно я занервничал, когда подумал о прошлой ночи.
Она выглядела такой довольной, когда спала. Моим самым
большим страхом было, что она проснется, и будет сожалеть о том, что
мы сделали. Я очень сильно хотел, чтобы она любила то, что
произошло, как и я. Я хотел, чтобы образ того, как мы были вместе,
укоренился в ее памяти так же, как и в моей.
Как будто ощущая мой тяжелый взгляд, Поппи медленно открыла
глаза. Я наблюдал, как воспоминания прошлой ночи накатили на нее,
прежде чем она покраснела. Ее глаза расширились, когда она
посмотрела на наши тела, на наши руки. Мое сердце беспокойно
пропустило удар, но затем красивая медленная улыбка расползлась по

ее лицу. Я придвинулся ближе, увидев это. Поппи уткнулась головой в
мою шею, когда я обнял ее. Я держал ее близко так долго, как мог.
Когда я наконец поднял голову и снова проверил часы, вчерашняя
злость снова обрушилась на меня.
— Поппимин, — прошептал я, чувствуя напряженную злость в
своем хриплом голосе. — Я... я должен идти.
Поппи застыла в моих руках. Когда она снова задвигалась, ее щеки
были мокрыми.
— Я знаю.
Я чувствовал, что слезы стекают и по моим щекам. Поппи нежно
вытерла их, и после я поймал ее руку и оставил поцелуй в центре ее
ладони. Я оставался еще несколько минут, впитывая каждый
миллиметр лица Поппи, прежде чем заставил себя вылезти из кровати
и одеться. Не оглядываясь назад, я выскользнул в окно и пробежал по
траве, чувствуя, как мое сердце разрывается с каждым шагом.
Я забрался в свое окно. Дверь моей спальни была открыта. Папа
стоял рядом с кроватью. На краткое мгновение мой желудок сделал
сальто из-за того, что меня поймали. Но затем ярость наполнила меня,
и я поднял подбородок, вызывая его сказать что-нибудь, что угодно.
Я приветствовал ссору.
Я не позволю ему стыдить меня за то, что провел ночь с девушкой,
которую люблю. С той, от которой он отрывал меня.
Он развернулся и ушел, не сказав ни слова.
Тридцать минут прошли как один миг. Я последний раз оглянулся
на свою комнату. Подняв свой рюкзак, я повесил его на плечо и вышел
на улицу, мой фотоаппарат висел на шее.
Мистер и миссис Личфилд уже были на нашей подъездной
дорожке, с Идой и Саванной, обнимая моих родителей на прощание.
Заметив, как я вышел из двери, они встретили меня в конце лестницы
и тоже обняли.
Ида и Саванна подбежали ко мне и обняли меня за талию. Я
взъерошил их волосы. Когда они отступили в сторону, я услышал, как
открылась дверь. Поднял голову и увидел Поппи, которая бежала ко
мне. Ее волосы были мокрыми, очевидно, что она была после душа.
Но она выглядела прекраснее чем когда-либо, пока бежала к нам и
смотрела только на меня.

Когда достигла нашей подъездной дорожки, Поппи остановилась
на краткое мгновение, чтобы обнять моих родителей и поцеловать
Алтона на прощание. Затем она повернулась лицом ко мне. Мои
родители сели в машину, а родители и сестры Поппи пошли назад к их
дому, давая нам личное пространство. Не теряя времени, я протянул
руки к Поппи, и она врезалась в мою грудь. Я крепко сжал ее, вдыхая
сладкий запах ее волос.
Я положил палец под ее подбородок и поднял ее голову, а затем
поцеловал ее в последний раз. Я целовал ее со всей любовью, что мог
найти в своем сердце.
Когда я отстранился, Поппи проговорила сквозь слезы:
— Поцелуй номер триста пятьдесят шесть, с моим Руном на
подъездной дорожке… когда он покидал меня.
Я закрыл глаза. Я не мог выдержать боль, которую испытывала она,
и которую испытывал я сам.
— Сынок? — Я посмотрел через плечо Поппи на своего отца. —
Нам пора, — сказал он извиняющимся тоном.
Рука Поппи вцепилась в мою рубашку. Ее зеленые глаза блестели
от слез, и казалось, она пыталась запомнить каждую черточку моего
лица. Наконец, разжав свои руки, я поднял фотоаппарат и нажал на
кнопку.
Я запечатлел этот редкий момент: момент, когда чье-то сердце
разбивается.
Я пошел к машине, мои ноги будто весели тонну. Когда забрался на
заднее сиденье, я даже не пытался остановить свои слезы. Я смотрел,
как Поппи стоит сбоку машины, ее мокрые волосы развеваются на
ветру, и она машет мне на прощание.
Папа завел двигатель. Я открыл окно, вытянул руку, и Поппи взяла
ее в свою. Когда я посмотрел в ее лицо последний раз, она сказала:
— Я увижу тебя в твоих снах.
— Я увижу тебя в своих снах, — прошептал я в ответ и неохотно
отпустил ее руку, когда папа начал отъезжать. Я уставился на Поппи
через заднее окно, смотря, как она машет мне, пока она не пропала из
виду.
Я запечатлел этот момент в памяти: как она махала рукой на
прощание.

Я поклялся помнить его, пока этот взмах рукой не встретит меня
дома снова.
До тех пор, пока не придет время вновь сказать: «Привет».

жүктеу/скачать 1,8 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: