Глава VII  Многомерность социального бытия

бы он не возобновлялся в своих дискретных моментах, он не мог бы сохранять и свою 
континуальность. Последняя обеспечивается тем, что он «протекает» в обособленных вещах 
и человеческих индивидах. Он живет и «пульсирует» и в тех, и в других, хотя и существенно 
различным образом. Эта «пульсация» процесса в обособленных индивидах и предметах есть 
единственное объяснение их взаимообусловленности при отсутствии их непосредственных 
контактов. 
Проблема дальнодействия в социальном процессе еще, видимо, недостаточно оценена и 
осмыслена. Этому, возможно, препятствуют формы непосредственных контактов, связей, 
зависимостей, «прикрывающие» суть этой проблемы, однако многие практические, 
теоретические, культурные вопросы связаны именно с ней. По мере того как сохранение 
социальной связи на дистанциях пространства и времени будет обретать смысл для все 
большего числа людей, осознание этой проблемы будет перемещаться из сферы сугубо 
методологической в сферу повседневных человеческих забот. 
Преобладание чувственно-наглядного объяснения предметности и, собственно, 
человеческих взаимодействий, характерное для обыденного сознания, долгое время 
поддерживалось наукой, натуралистически – т.е. по аналогии с вещами и их 
взаимодействиями – описывающей человеческое поведение. Такого рода наука, естественно, 
расценивала попытки понять сверхчувственное бытие людей и вещей как донаучные, 
вненаучные, мистические и т.п. Поскольку научность в значительной степени 
отождествлялась со стандартами классического естествознания, и прежде всего физики (еще 
более определенно – механики), всякая метафизическая интерпретация бытия казалась 
сомнительной. 
Однако со временем сомнительными оказались стереотипы, редуцирующие предметное 
бытие людей и человеческих вещей к рамкам непосредственного восприятия их телесности, 
к формам их наблюдаемых взаимодействий. 
Как только нарождающаяся экономическая наука установила факт, согласно которому 
вещь человеческого обихода оценивается не только и не столько по ее природным качествам, 
сколько по качествам воплощенной в ней человеческой деятельности, возник вопрос о 
выявлении, описании, объяснении этих качеств, причем качеств не случайных, не 
второстепенных, но определяющих бытие предмета в человеческом процессе. По сути, тогда 
– а это произошло в начале XIX в. – в поле научного исследования были введены 
ненаблюдаемые объекты. Следует особо отметить: общественная наука, таким образом, 
начала работать с ненаблюдаемыми объектами на сто лет раньше, нежели наука 
естественная. Однако этот значительный шаг в познании не был по достоинству оценен ни 
тогда, ни сейчас. Тогда – потому, что познание сверхчувственного выходило за рамки 
стандартов научности и, по существу, эти стандарты разрушало. Сейчас – потому, что 
философия, сосредоточившись на критике стереотипов классической научности и 
рациональности, практически ничего не сделала для выработки новых научных и 
философских средств фиксации и описания сверхчувственных аспектов бытия. 
Итак, сверхчувственное социальное бытие было первоначально обнаружено в товаре, в 
его движении, взаимодействии с другими товарами. Социальные свойства товара 
разворачивались во времени как формы человеческой деятельности, выступали ее 
представителями, обнаружениями ее процесса. Благодаря этому оказалось возможным 
человеческую деятельность измерять, свести к общественно необходимым и средним 
величинам. Таким образом, процесс деятельности предстал первоначально в экономической 
науке в форме абстрактной и деиндивидуализированной. Это, собственно, и послужило 
причиной того, что многие гуманитарии и философы не смогли воспользоваться понятием 
деятельности для разработки гуманитарной проблематики, для исследований человеческой 
личности. 
Экономическое, одномерное представление о человеческой деятельности не может 
быть достаточной характеристикой сверхчувственных аспектов бытия вещей, тем более 
людей. Не может оно претендовать и на положение универсального объяснительного 

принципа. Сфера его продуктивного применения, пожалуй, ограничена круговоротом 
стандартных орудий, средств обеспечения человеческой жизни, сводимых к простым 
функциям, операциям, потребностям. Там, где мы оказываемся перед нестандартной 
продукцией человеческого созидания, а стало быть, и перед задачей реконструкции 
индивидных аспектов деятельности, личностных качеств и способностей, там требуется 
переработка этого представления, придания ему «глубины», выявление его конкретной 
многомерности. 
Деятельность, скажем, находит среди вещей предмет человеческой потребности, 
соединяет отдельную потребность и отдельный предмет. Но за этим актом соединения 
предмета и потребности скрывается процесс создания предмета, его формирования 
сообразно специальным потребностям людей. В нем же выявляется и наличие у людей 
определенных способностей к потреблению или освоению предметов, сформированных 
человеческой деятельностью. А эти неявные аспекты бытия предмета и бытия самого 
человека существенны для их «встречи»; смыкаясь, они образуют форму освоения предмета 
человеком, форму соединения человеческих сил, закрепленных в предмете, и тех, которые 
обнаруживают социальные качества предмета, включают их в движение способностей или 
потребностей человека. 
Обнаружение социальных качеств предмета предполагает конкретное человеческое 
усилие, согласование деятельных способностей индивида с формой, приданной предмету 
действиями другого человека. Даже в актах потребления этот созидательный момент 
присутствует. И человеку необходимо иметь определенным образом развитые силы, чтобы 
все это открывать для себя и использовать. Если они отсутствуют или не сформированы в 
достаточной степени, он оказывается в положении ребенка, который может существовать 
только с помощью взрослого, т.е. нормально развитого человека. 
Человеческие предметы – застывшие кристаллы социальных взаимодействий, 
молчаливые, но весьма убедительные формы человеческого общения, сопрягающие желания, 
умения и силы людей. Они обнаруживают эту «метафизическую способность», как только 
попадают в живое движение деятельности, они раскрывают свою многомерность, включаясь 
в жизненный процесс развивающейся личности, будь то ребенок или взрослый. 
Именно в отношении к развитию личности человеческие предметы выявляют связность 
своих функциональных, социальных (межчеловеческих), физических, т.е. природных 
измерений. 
Но в этом же отношении обнаруживаются и диссонансы функциональных, социальных 
и физических измерений предметов, неспособность, например, социальных стандартов 
выразить природную материю предметов, проистекающие отсюда противопоставления 
предметной одномерности и многогранности вещей. Только в предметном саморазвитии 
человек оказывается способным понять, что он не является «мерой всех вещей», что 
многогранность вещей, раскрывающаяся в потоке переплетенных человеческих 
деятельностей, этим потоком не исчерпывается, что именно понимание границ деятельности, 
т.е. своих границ, оставляет человеку возможность углублять свои контакты с миром. 
Способность человека открывать и воссоздавать в предметах их сверхчувственные 
социальные свойства предполагает и в нем носителя и творца подобных же свойств. Он 
овладевает социальной формой предмета потому, что владеет социальной формой своего 
собственного предметного бытия, находится в этой форме, выявляет ее границы, 
преодолевает их. 
В наших рассуждениях акцент на сверхчувственной форме (формах) бытия 
человеческих индивидов не означает отрицания или принижения их чувственного, 
телесного, органического бытия. Не является он попыткой обозначить какие-то особые 
сверхсоциальные силы или стихии. Он прежде всего перемещает фокус нашего внимания и 
исследования на развертывающуюся во времени связь моментов человеческого бытия, на 
форму, компонующую и соединяющую различные силы жизненного самоутверждения 
человека. Он указывает на то, что понимание процесса индивидуального человеческого 

бытия выходит за границы, очерченные контуром человеческой телесности, что сама 
телесность может быть во многом понята как постоянный, т.е. обновляющийся компонент 
этого процесса. При более внимательном анализе оказывается: выявление и фиксация 
сверхчувственных аспектов бытия человеческих индивидов «теснит» непредставления об 
органической и телесной жизни человека, а многие наши понятия об этой жизни, основанные 
на отождествлении ее с нашими наглядными, чувственными отображениями. 
Вообще, определение процесса человеческого бытия в терминологии «чувственного» и 
«сверхчувственного» в известной степени навязано нам «классической» наукой и 
философией, концентрировавшими описания бытия вокруг чувственных данных 
человеческого познания, сводившими трактовку бытия к границам чувственного познания. 
Продолжая наши уточнения, можно сказать, что сверхчувственное в наших размышлениях 
определяется не через его противопоставление чувственному, что было бы сильным 
сужением темы. За термином «сверхчувственное» скрывается процесс, организованность, 
развернутость в пространстве и во времени человеческих деятельных сил, их кристаллизации 
в формах предметности, их функционирование в виде социальных связей, их «композиции», 
закрепляющиеся в разных культурных и социальных институтах. 
Существует традиция противопоставления сверхчувственного чувственному, по 
аналогии с тем, как противопоставляется духовное и телесное, сознание и бытие. 
Сверхчувственное тогда оказывается в одном ряду с сознательным и духовным. 
В логике наших рассуждений этот ряд нарушается: сверхчувственное оказывается 
формой бытия, а сознательное и духовное – выражениями прежде всего сверхчувственной 
сложности человеческого бытия, его континуальности. 
В этом плане сознание оказывается связью обособленных социальных, предметных и 
индивидных аспектов деятельности, «открытием» неявных связей человеческого процесса. 
Оно становится организующей силой человеческой деятельности именно потому, что вводит 
в самоотчет человека усмотрение «дальнодействующих» в пространстве и времени актов 
человеческого бытия, включает их в формирование его поступков. 
Духовность как собранность и открытость сознательно-психического мира человека 
также выступает как онтологическая характеристика, как свойство бытия человека, 
обоснованное его (бытия) сверхчувственной сложностью. Выходя за границы своего 
физического бытия в мир многомерных социальных связей, человек обретает способность 
видеть грани социального процесса, а стало быть, и новые возможности связей с 
реальностью. 

жүктеу/скачать 0,95 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: