РАЗДЕЛ III CЕТЕВЫЕ СТРУКТУРЫ В ЯЗЫКЕ И КУЛЬТУРЕ

л
7. 
Я к
ете о
п
п
105
тельных связей. Степень, с помощью которой подсчитывается индекс, когда 
члены сети находятся в отношении друг с другом независимо от Эго, обра-
зующего сеть, называется плотностью сети. Следовательно, это в какой-то 
степени индекс возможной потенциальной коммуникации между звеньями 
сети и, таким образом, количество информации об Эго и других членах сети, 
которое может обмениваться. 
Степень взаимодействия 
определяется средним числом отношений, в 
которые вступает каждое лицо в той же сети. 
В то же время сети 
центрированы
вокруг Эго. Центральность — это 
своеобразный индекс степени, в которое лицо вступает в отношении к членам 
сети в специфической (неэгоцентрической) сети.
Кластеры
сети, формирующие сегменты сети, — это зоны с относительно 
высокой плотностью [Boissevain, 1974: 36–48].
Таковы структурные индексы оценки сетей. Но в науке принципы, изло-
женные при описании сетей, экстраполируются на духовную область лин-
гвистики, теории культуры и права. Так, используя концепт сети, можно ис-
следовать неформальные социальные связи и построить модель 
лингвистического изменения. В определенной степени эта задача может быть 
перенесена на область исторической лингвистики. 
Социолингвистика использует компаративный метод, когда сравнивают-
ся языки различных индивидуумов и групп. Как правило, различия фиксиру-
ются на микроуровнях языковой деятельности, а не в макроуровнях. 
В социолингвистическом анализе наблюдение изменений сужается до срав-
нения индивидов по возрасту и полу, стилистическим вариациям и социаль-
ным группам. Вскрытые синхронные вариации могут затем быть прослежены 
в исторической перспективе. Свидетельства, например, о речи сообществ XIX 
и XX столетий помогают установить тенденции развития исторических изме-
нений. Таким образом, становится возможным проследить как лингвистиче-
ские, так и социальные воплощения подобных изменений. Можно опреде-
лить ограничения, накладываемые системой праязыка на возможности 
изменения языка, а также оценить возможные социальные мотивации на-
блюдаемых изменений. Исследование социальной мотивации устанавливает 
важную часть любого возможного изменения. Cледовательно, в оценку за-
кладывается исследование стратегии говорящих. 
В результате предметом исследования могут быть как небольшие микро-
изменения в определенных социумах, так и макропроцессы, протекающие в 
масштабе всего языка. Так, в 1860 г. Дэвид Пэтерсон установил, что в англий-
ском языке /а/ переходит в /
ε
/ после задненебных согласных /k, g/, а Грегг в 

106
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
1964 г. привел список, в котором это правило действует вне зависимости от 
последующих согласных. Социолингвисты XX столетия, исследовавшие эту 
проблему на примере жителей Белфаста, засвидетельствовали, что говорящие 
не прибегают к подъему языка после /g/, а после /к/ это правило вариативно. 
Исследователи тестируют приемлемость вариаций, наблюдавшихся в XIX в. 
в рамках сетевых отношений говорящих на английском языке. В результате 
анализа сетевых преобразований делается вывод о том, что же представляет 
собой историческое изменение. Поэтому ученые определяют следующие три 
базовых вариации: 
1)
инновация говорящего не выходит за рамки его личной практики го-
ворения; 
2)
инновация говорящего выходит за рамки его практики и становится 
употребимой в сообществе, с которым он контактирует, но не распространя-
ется дальше; 
3)
инновация говорящего может распространяться на практику говоре-
ния сообщества, членом которой он является, и потом последовательно рас-
пространиться в других сообществах, имеющих связи с упомянутым выше 
сообществом. Когда результаты такого процесса фиксируются, мы имеем 
право судить о том, что эти результаты возникли на базе «лингвистического 
изменения». Набор возможных сообществ, посредством которых распро-
страняется новация, в принципе не определен, и хотя лингвистические и со-
циальные ограничения при изменениях могут быть конкретизированы, пре-
делы возможных ареалов распространения новации не могут быть с 
точностью определены [J. Milroy, L. Milroy, 1985: 339–384]. 
По своей сути наблюдаемая лингвистическая новация устанавливается в 
рамках вышеприведенных индексов сетевой коммуникации. Однако сетевой 
принцип может транслироваться и на макроявления всей индоевропейской 
компаративистики. Так, наиболее распространенный в настоящее время под-
ход в реконструкции культурных феноменов на лингвистической основе ос-
новывается не только на принципе центрированности реконструкции. Если 
ранее в науке доминировала тенденция «монолитного моногенезиса» от цен-
трального языка-реконструкта, то сейчас набирает силу возможность конста-
тации поликефальности индоевропейской языковой семьи (т. е. наличие в се-
ти нескольких центров). Ср.: «Однако, в отличие от надежности 
реконструкции индоевропейских архетипов — названий предметов матери-
альной культуры (денотативная лексика) реконструкция мировоззренческих 
лексем зачастую сталкивается с весьма подвижным материалом, различаю-
щимся не только в ареальных, но и близкородственных традициях» [Степа-

л
7. 
Я к
ете о
п
п
107
нов, Проскурин, 1993: 16]. Мы обращаем внимание научного сообщества на 
возможную поликефальность индоевропейской сети языков, на особую кла-
стеризацию германских языков с точки зрения их фонетических особенно-
стей. Так, сама индоевропейская сеть рассматривается нами не как центриро-
ванная вокруг единого языка-реконструкта, а как сетевая конструкция с 
несколькими центрами — т. е. как некоторое поликефальное уложение. 
Существуют языковые семейства с цепевидным или кирпичевидным 
членением. Таковы, например, славянские языки
.
Славянские языки связаны 
цепевидно, и связи между ними реализуются опосредованно через переход-
ные диалекты. Однако далее такие отношения прерываются, и такое преры-
вание предстает в виде кирпичевидных конструкций, описанных Трубецким. 
Характер связей в сети индоевропейских языков свидетельствует о полике-
фальности сетевой структуры, а именно о наличии сетевой структуры. Такая 
индуктивная историческая и доисторическая реконструкция прототипов 
(или архетипов) всегда несет в себе дополнительные выгоды, поскольку само-
стоятельные элементы из разных языков и культур обретают индивидуаль-
ную значимость, после того, когда уже доказана индуктивная гипотеза. Такой 
сетевой подход к материалу, чтобы быть плодотворным, нуждается в широ-
ком и глубоком охвате материала в нескольких измерениях и достаточном 
подобии и различии, позволяющем делать как позитивные заключения, так и 
осуществлять контроль над отсеивающимся материалом. Наше исследование 
тематической сети языка также допускает новый взгляд на проблему цен-
тральности (англ. 
centrality
) в аспекте культуры, поскольку нами устанавливает-
ся факт наличия в языке и культуре некоторого центра, состоящего из аутоопе-
раторов, т. е. означенных ценностей, находящихся во владении каждого 
индивидуума, и перформативных ядер культуры. На периферии расположе-
ны метаоператоры, раскрывающиеся через передачу отношений наблюдателя. 
Так возникают цепочки: вера — религия, закон — право.
Языки и культура предстают в виде сетевого образования, содержащего 
перформативное ядро как ценность, способную порождать метаописания, ко-
торые, в свою очередь, могут рассматриваться субъектами как ценности вто-
рого порядка. С одной стороны, в центре языка и культуры находятся явные 
и неявные перформативы, трансформируемые в метаоператоры ритуалов. 
Ср. перформатив 
Я клянусь
, но метаоператор-констатив 
Он клянется
.
Ритуальные матрицы культуры, как правило, содержат преформативные 
комплексы, описанные в свое время Джоном Остином (см. ниже). Такие пер-
формативные ядра ни истинны, ни ложны, т. е. их нельзя отрицать, они обла-

108
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
дают конституирующей силой. Ср. библейский перформатив «И сказал бог: да 
будет свет. И стал свет». 
Также центрированы сетевые отношения древнего международного пра-
ва. Древний мир имеет определенные локализации, в которых мы наблюдали 
различные отношения между элементами. Например, право государств Древ-
ней Индии центрировано относительно оси мирового круга (мандалы). Но 
оно (это право) изолировано от локусов Древней Греции и Рима, где также 
действует свое локальное межгосударственное право. В современных между-
народных отношениях, наоборот, преобладают сетевые отношения с несколь-
кими взаимодействующими центрами силы (например, право Евросоюза, 
право СНГ и т. д.). Однако поликефальность современного международного 
права берет свое начало в центрированных локализациях Древнего мира. Ре-
зюмируя сказанное, отметим, что существующее в социологии определение 
сети может иметь специфическую аппликацию при исследовании духовной 
культуры. Семиотические основания такого подхода просты: сеть или сетевая 
структура с определенными точками напряжения создает идеальную модель 
для анализа духовных процессов.
Сетевой принцип в языке имеет воплощение в типах связей в языках 
родственных, принадлежащих одной семье. Так, происхождение индоевро-
пейских языков из вероятно существовавшего праязыка, согласно одной из 
версий генезиса индоевропейской семьи (так называемая концепция родо-
словного дерева), сохраняет в исторической перспективе тип связей с централь-
ным элементом — индоевропейским праязыком, — трансформирующимся в ре-
зультате дивергентных циклов развития в исторические индоевропейские 
языки, которые иногда рассматриваются с позиций «волновой теории» Иоган-
неса Шмитта. 
На исторической плоскости конкретных периодов развития языков при-
сутствует два типа связей: цепевидные и кирпичевидные, открытые Н.С. Тру-
бецким. Оставляя в стороне гипотезу единого индоевропейского праязыка, 
обратимся к пионерскому утверждению Н.С. Трубецкого о типах связей в ин-
доевропейской семье. «…Языковое семейство может быть продуктом чисто 
дивергентного или чисто конвергентного развития, или, наконец, продуктом 
сочетания обоих типов развития в разных пропорциях. Критериев, вполне 
объективно указывающих на то, какому именно типу развития обязана своим 
происхождением данная группа языков, по-видимому, нет или почти нет. Для 
семейств, состоящих из языков настолько близких, что почти все словарные и 
грамматические элементы каждого из этих языков находятся (с закономер-
ными звуковыми изменениями) во всех или в большинстве других языков то-

л
7. 
Я к
ете о
п
п
109
го же семейства — для таких семейств чисто дивергентное развитие, конечно, 
более вероятно, чем чисто конвергентное. Быть может, некоторые указания 
можно почерпнуть и из внутреннего членения данного языкового семейства. 
Существуют языковые семейства с сетевидным (или цепевидным) членением. 
Таковы, например, славянские языки. Здесь почти каждый язык является как 
бы связующим звеном между двумя другими, и связь между соседними язы-
ками осуществляется переходными говорами, причем нити связи тянутся и 
поверх границ, между группами […] Однако при сопоставлении славянских 
языков с прочими индоевропейскими это цепевидное членение прекращается. 
Не подлежит сомнению, что из всех других индоевропейских языков ближе 
всего к славянским стоят языки балтийские (литовский, латышский и вы-
мерший древнепрусский). Вместо цепевидного членения здесь имеется иной 
тип членения, который можно было бы назвать кирпичевидным. И, возмож-
но, что эти разные типы членения групп “родственных” языков связаны с 
разными типами возникновения этих групп, то есть, что цепевидное члене-
ние развивается при преобладании дивергенции, а кирпичевидное — при 
преобладании конвергенции» [Трубецкой, 1987: 48]. 
В результате такого предположения у исследователя должен остаться 
шанс множественного выбора принципа устройства языковой семьи. Посту-
лируемый нами, вслед за идеями Н.С. Трубецкого, сетевой принцип как неко-
торое целое с характерными для индоевропейской системы членениями це-
певидного и кирпичевидного типа предполагает однозначный отход от 
ригидности трактовки центральности. Индоевропейская семья вполне может 
претендовать на поликефальность в своей структуре, т. е. предположительно 
допускается существование нескольких центров развития. Так, романские 
языки являются ярким примером дивергентного развития из одного языка 
основы — латинского языка. Однако наряду с ними имеется ареальный центр, 
лишь отчасти содержащий романские элементы (так называемый в термино-
логии Н.С. Трубецкого полуроманский албанский язык). Следовательно, до-
пустимо предположить существование независимого гипотетического центра 
со своим кластером связей. Как указывает Н.С. Трубекцкой, «но если бы в 
распоряжении ученых находилось только несколько “полуроманских” языков 
вроде албанского, то, применяя к этим языкам сравнительный метод, выра-
ботанный индоевропейским языковедением, пришлось бы восстанавливать 
“праязык”, причем нероманские элементы этих языков пришлось бы либо ос-
тавлять необъясненными, либо объяснять их при помощи сложных и искус-
ственных комбинаций, которые непременно отразились бы на восстановлен-
ном “праязыке” [Там 
же: 47]. Таким образом, сетевой принцип 

110
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
индоевропейского языкознания в большей степени учитывает в настоящее 
время вероятную поликефальность системы. Центральный элемент сети (а их 
может быть несколько) может остановиться в своем развитии, как бы застыть, 
и допускать совсем иной тип эволюции, чем дивергентное движение от цен-
тральной оси. Албанский язык в примере Н.С. Трубецкого лишь один из ве-
роятных претендентов. Конвергентные связи не менее значимы в определе-
нии источников развития других индоевропейских языков, например 
древнегерманских. Наличие нескольких центров развития предполагает 
сближения между ними кирпичевидного типа. Такое положение вещей ин-
туитивно ощущается индоевропеистами при обсуждении проблемы индоев-
ропейского консонантизма. Так, в реконструкциях фонетических систем со-
гласных индоевропейского праязыка действует несколько фонетических 
ресурсов реконструкции — традиционная «санскритизированная» реконст-
рукция XIX в. и обновленная переосмысленная ретроспектива Гамкрелидзе – 
Иванова – Хоппера. Восстановление консонантизма индоевропейского языка 
в обеих системах исходит из наличия единого центра, ресурса, который по-
зволяет объяснить поливариантность звуковых соответствий. Переход от 
традиционной системы к реинтерпретированной системе позволяет по-
новому осмыслить гипотетическую фонетическую систему индоевропейского 
праязыка.
Нисколько не сомневаясь в действенности обеих реконструкций, по-
скольку каждая обладает объяснительной силой, заметим, что в области на-
учной реконструкции вообще должна допускаться возможная поликефаль-
ность, т. е. допущение нескольких центров. От традиционной системы, 
реконструируемой на базе санскрита, индоевропеистика приходит к реинтер-
претированной системе с новыми центрами силы. В сознании исследователя 
обе системы реконструкции как бы совмещаются в виде интенсиональных 
полей, и старые дивергентные законы традиционной системы требуют как бы 
новой интерпретации на базе предполагаемых ныне конвергентных и дивер-
гентных движений системы от предполагаемого центра (центров). Реинтер-
претированная система надстраивается над традиционной «санскритской» и 
по-новому объясняет движение фонем. Сетевой принцип, опираясь на кон-
цептуальную значимость центральности, действует в обеих интерпретациях. 
Проблема центральности (
centrality
) в сети — это проблема, предполагающая 
существование единого сетевого образования. Такую сеть формируют класте-
ры, осложненные связями: цепевидными или кирпичевидными. 
Так, в классической системе реконструкции закон Гримма о так называе-
мом передвижении согласных в индоевропейских языках опирается на цепе-

л
7. 
Я к
ете о
п
п
111
видную связь консонантных звуков в индоевропейских языках. 
В реинтерпретированной системе переосмысленный закон Гримма, наоборот, 
свидетельствует о кирпичевидной, ступенчатой связи консонантизма герман-
ских языков с остальными индоевропейскими языками, поскольку в новом 
кластере центр германского консонантизма максимально приближен к ядру 
системы, но независим от последнего. Таким образом, последние исследова-
ния отрицают наличие передвижения, т. е. связь цепевидного характера во 
всей системе в целом. Какая же из стратегий принимается нами за ту, которая 
отражает реальность? По своим характеристикам связи могут быть сильные и 
слабые. Классическая система реконструкции строилась на восстановлении 
индоевропейского консонантизма на сильных связях (наподобие связей род-
ства в пределах одной семьи). Реинтерпретированная система учитывает сла-
бые связи индоевропейской семьи с другими семьями (межсемейные связи). 
Например, картвельской. Как известно, именно слабые связи в сети могут 
оказаться наиболее активными в исторической перспективе. 
Приведение традиционно постулируемой системы консонантизма индо-
европейского языка в соответствии с данными языковой типологии, как син-
хронной, так и диахронической, заставляет ее пересмотреть и реинтерпрети-
ровать как систему с тремя фонемными сериями, противопоставляемыми 
как: I глоттализованная, II звонкая, III глухая (придыхательная) со звонкими 
и глухими смычными фонемами, проявляющимися позиционно в форме ас-
пирированных и соответствующих неаспирированных вариантов: 
Традиционная система
>
Реинтерпретированная система 
I II 
III 
I II 
III 
(b) 
bh 
p (p’) 
b
[h]
p
[h]
d dh 
t t’ d
[h] 
t
[h] 
g gh 
k k’ 
g
[h]
k
[h]
«В такой интерпретации трех серий общеиндоевропейских смычных по-
лучает естественное функционально-фонологическое объяснение целый ряд 
фактов языковой структуры, непонятных и типологически необъяснимых с 
точки зрения традиционной модели общеиндоевропейского консонантизма 
(как, например, отсутствие лабиального 
b
в фонологической системе в клас-
сической интерпретации, отсутствие глухих придыхательных при наличии 
звонких придыхательных; ограничения, накладываемые на структуру корня и 
др.)» [Гамкрелидзе, 2005: 12]. 

112
дел
III. 
ете е
т укту
ке
кул ту е
В результате реинтерпретации германский консонантизм по-новому 
встраивается в схему эволюции индоевропейских языков. Траектория разви-
тия индоевропейских языков ставит германские языки ближе к ядру индоев-
ропейских языков, а открытое Гриммом передвижение фиксируется как об-
ратное отношение, объясняемое уже не как передвижение, а как некоторое 
застывшее состояние древнегерманской системы консонантизма по отноше-
нию к дивергентным цепевидным отношениям других индоевропейских 
групп и языков. Таким образом, возможно, германские языки являются од-
ним из независимых центров древнего индоевропейского мира, изначально 
ориентированными на конвергенцию с остальной системой. 
В то же самое время базовое соотношение фонем в древнегерманских 
языках, очевидно, является цепевидным. Неслучайно, что в качестве исход-
ного пункта традиционной системы Э. Прокош [1954] принимает не звонкие 
придыхательные, а слабые глухие спиранты и стремится представить весь ряд 
последовательных фонетических изменений следующим образом (см. [Степа-
нов, 2004: 194]): 
I Догерманский θ (-dh) > ð — греч. Θύρα: герм. *
ðurā
(англ. 
door
‘дверь’)
II Германский 
до н. э. t > t' > þ — лат. 
trēs
: гот. 
Þreis
, англ. 
three
‘три’ 
III 
Германский 
«закон Вернера» — þ > ð — греч. πατήρ: гот. 
faðar (пишется 
fadar
) 
IV Германский 
d > t — лат. 
edō
: гот. 
itan
, англ. 
eat
‘есть, ку-
шать’ 
V Промежуточный 
ð > d — герм. *
ðura
: гот. 
daur
; гот. 
faðar
; др.-
англ. 
fæder
VI Верхненемецкий t > 
฀
— гот. 
itan
: др.-в.-нем. 
e
฀฀
an
VII Верхненемецкий d > d
̣
> (> t) — гот. 
daur
: др.-в.-нем. 
dor
, 
tor
VIII «Немецкий» 
Þ > p — гот. 
þreis
: др.-в.-нем. 
dhrī
(Исидор) 
IX «Немецкий» 
ð > d — др.-в.-нем. 
Dhrī
> 
drī
Из таблицы Прокоша следует важное заключение о векторе развития 
древнегерманского консонантизма. Цепевидные связи системы древнегер-
манских диалектов — это несомненный результат фонетических процессов, 
имевших место в историческое время древнегерманских языков. Однако не-
обходимо поставить под сомнение постулат традиционной «санскритской» 
системы о переходе глухих в глухие предыхательные с последующим образо-

л
7. 
Я к
ете о
п
п
113
ванием в спиранты /f/, /θ/, /x/. Глухие спиранты представляют собой обособ-
ленную в эволюционном плане группу согласных, развившихся уже согласно 
реинтерпретированной системе непосредственно из глухих смычных приды-
хательных, т. е. третьей серии согласных реинтерпретированной системы. Об 
этом косвенно свидетельствует редкое присутствие звука p в исконных гер-
манских словах. Кроме того, нет вполне убедительных примеров передвиже-
ния группы глухих смычных в глухие спиранты, минуя этап глухих придыха-
тельных. Данное соответствие /p/, /t/, /k/ — /f/, /θ/, /x/ целесообразно 
представлять как результат конвергентных процессов в системе, т. е. сближе-
ние по линии разрыва в системе глухие смычные: глухие фрикативные, по-
скольку вероятно древнегерманский диалект уже отделился к тому времени 
от ядра индоевропейской системы, когда обозначилось такое соответствие. 
Группа глухих смычных /p/, /t/, /k/ для древнегерманских представляет про-
блему в связи c отсутствием переходов, например, /t/ в /θ/ в следующих при-
мерах:

жүктеу/скачать 5,21 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: