Западноприуральский ареал татарского диалектно го языка

Есть основания предполагать, что башкиры участвовали в формировании носителей тепекеевского 

говора и как этнический компонент. 

Кстати,  отметим,  что  специфичные  черты  башкирского  языка  ещё  больше  проявляются  в 

учалинском (Средний Урал), сафакульском (Зауралье) говорах. Так, к явлениям, общим с башкирским 

языком,  имеющимся  в  златоустовском  и  тепекеевском  говорах,  прибавляется  характерная  для 

башкирского  языка  многовариантность  аффиксов  мн.ч.,  падежей,  притяжательности,  глагольного 

спряжения, словообразования и др.: аттар — тат. лит. атлар, hыеp¤ap — сыерлар и т.п. Сафакульский 

говор  рассматривается  в  татарской  диалектологии  (несмотря  на  чёткое  татарское  самосознание 

носителей) вне системы татарских диалектов. 

Итак,  приуральские  говоры  среднего  диалекта  татарского  языка  отличаются  между  собой  и 

степенью влияния на них башкирского языка. 

Златоустовский  говор.  Распространён  в  северо-восточных  районах  Башкортостана  (территория 

распространения  прежде  входила  в  Златоустовский  уезд).  В  ходе  ряда  экспедиций,  методом 

лингвистической  географии  изучен  и  подробно  описан  в  монографии  Т.Х.Хайрутдиновой,  при  этом 

были использованы исторические и архивные материалы (Хайрутдинова, 1985-1: 4–18). Ещё в XVII в. 

здесь  существовали  нас.пп.,  заселённые  татарами.  Большинство  же  деревень  региона  возникло  в 

результате  переселения  пермских  татар,  а  также  вторичного  переселения  сюда  ц-окающих  мишарей, 

носителей  байкибашевского  говора,  и  казанских  татар  из  южных  и  юго-западных  регионов 

Башкортостана.  Представители  говора  сохраняют  чёткое  татарское  самосознание.  Татарские  деревни 

расположены по соседству с башкирскими деревнями. Языковые данные говорят о том, что решающая 

роль  в  формировании  говора  принадлежала  представителям  среднего  диалекта,  в  то  же  время 

выделяются  особенности,  общие  с  мишарским  диалектом.  Тесная  связь  носителей  говора  с  башкир-

ским населением региона также оставила свой определённый след в их говоре. 

Систему  фонетических  особенностей  говора,  кроме  вышеуказанных  явлений,  общих  со  средним 

диалектом  татарского  языка  и  башкирским  языком  (см.  выше),  характеризует  ряд  соответствий, 

имеющихся в ограниченных группах слов: ђ — е — и: сике — лит. сђке — нары, дегђнђк — тигђнђк — 

репейник (ср.: заказанск. тигђнђк); ы, е — а, ђ: №айа — кыя — скала (ср.: башк. №айа), употребление 

передних гласных вместо гласных заднего ряда и наоборот: бљрсђ — борча — блоха, сихыр — сихер — 

колдовство; и др. Особенности имеются и в консонантизме. Соответствия: б — м: кљмљрљ — бљкре — 

горбатый, миндек (заказанск. миллек) — веник; тарба№лы — тармаклы — ветвистый; м — н: књнгес 

—  књмгеч  —  мотыга,  йуныс№а  —  йомычка  —  стружка;  и  др.  Говору  присущи  также  и  явления 

ассимиляции, вставки, метатезы и т.д. 

Одной  из  специфичных  особенностей  говора  является  употребление  афф.  2  л.  ед.ч.  настоящего 

времени изъявительного наклонения в сокращенном варианте: бараћ — лит. барасыћ — идёшь, йђшић 

—  йђшисећ  —  живёшь  и  т.п.  Аналогично  в  ташкирменском  подговоре  говора заказанских  кряшен,  в 

говорах зауральских и сибирских татар (Баязитова, 1986: 21; Юсупов, 1979: 87; Юлдашев, 1953: 338; 

Тумашева, 1961: 75), в смежных башкирских говорах (Башкирский диалектологический.., 1959: 36, 50; 

Башкирская  диалектология,  1963:  170)  и  хакасском,  алтайском  языках  (Дмитриев,  1956:  14–15; 

Севортян,  1956:  22).  Своеобразие  говора  проявляется  в  активном  употреблении  аналитических  форм 

настоящего времени на -п утыра (йђйђњлђп килеп утыра — идёт пешком), -п йата (№айтып йата — 

возвращается),  -а  торЎан  (иртњк  китђ,  кис  №айта  торЎан  —  обычно  уходит  рано  утром  и 

возвращается  поздно).  Изоглоссы  этих  форм  в  единичных  примерах  начинаются  с  заказанских  (ср.: 

Ђйбђт  кенђ  ђшлђп  ќатабыз  —  работаем  хорошо),  других  приуральских  говоров,  активизируются  в 

говорах II группы и продолжаются в зауральских, сибирских говорах. Эти формы имеются во многих 

тюркских (в т.ч. и в башкирском) языках (Юлдашев, 1965: 57, 64; Современный казахский.., 1962: 337; 

Баскаков, 1952: 368; 1966: 73; и др.). Для говора характерны частицы утверждения №ый/№уй — ведь; 

сомнения шай, баса — кажется и т.д. 

Специфику  его  составляет  также  и  значительное  число  диалектных  лексем:  йаћа№  —  грецкий 

орех,  терке  —  молодая  сосна,  мунтас  —  неприветливый,  ђрлњс  —  качели  и  др.  Выделяются 

диалектизмы,  характерные  для  среднего  (алпамша  —  человек-великан,  мљгљш  —  угол),  мишарского 

(тирес — упрямый, кђркеш — оборка лаптей) диалектов, пермского говора (ирмђк — забавно; и др.), 

для башкирского языка (№оралай — косуля, а№сырда№ — чайка и т.д.) и др. 

Особо  следует  отметить  наличие  в  говоре  явлений,  общих  с  мишарским  диалектом.  Они 

проявляются  и  в  области  фонетики:  й-оканье,  монофтонгизация  дифтонга  љй  в  позиции  перед 

согласными: тњмђ — лит. тљймђ — пуговица и т.п.; оглушение б перед глухим т: пот — бот — бедро, 

пота№ — ботак — ветка ( так же и в ц-окающих говорах миш. диал.); озвончение интервокального № 

в определённой группе слов: йаЎа — яка — воротник, тыЎры№ — тыкрык — переулок и т.д. 

Тем  самым,  златоустовский  говор  имеет  сложную  систему  диалектных  черт,  что  связано  с 

особенностями  формирования  носителей,  в  котором  принимали  участие  представители  обоих 

диалектов,  носители  пермского  говора  и  др.  В  говоре  бытуют  также  явления,  общие  для  всех 

приуральских говоров. 

Тепекеевский говор (Рамазанова, 1982; 1984: 7; 1987; 1988; 1993: 427). Носители его считают себя 

тептярями,  татарами или  тепекеевцами,  а  свой  язык  —  татарским,  «намного  отличающимся  от  языка 

башкир», проживающих по соседству с ними. Название «тепекђйлђр» распространено как среди самих 

тепекеевцев,  так  и  среди  татарского  населения  юго-западного  Башкортостана;  связано  с 

произношением вместо звонких д, б, г в определённых позициях их глухих пар, т.е. т, п, к. 

Говор  изучен  автором  во  время  диалектологических  экспедиций  в  1973,  1986  гг.  на  основе 

«Программы...»  для  диалектологического  Атласа.  По  легендам,  бытующим  среди  населения,  в  их 

формировании участвовали выходцы из Нагорной стороны Татарстана, мишари и чуваши (видимо, те 

татары,  которые  в  XV–XVI  вв.  именовались  сословным  термином  чюваша),  что  подтверждается  и 

архивными  материалами  (ЦГАДА, ф.  1324, оп.  1, ед.хр. 5766,  лл.  13-об.,  99 и др.).  В  сохранившихся 

среди  населения  шеджере прослеживается  тесная,  также  и  родственная  связь  местного  духовенства  с 

казанскими  татарами.  В  конце  50-х  гг.  в  школах  в  качестве  родного  языка  был  введен  башкирский 

язык. 

Специфику  говора  составляют,  кроме  вышеназванных,  ещё  следующие  особенности.  Дифтонг  љй 

произносится  как  и  в  татарском  литературном  языке,  т.е.  в  этом  говоре  монофтонгизации  не 

наблюдается.  В  области  согласных  —  систематическое оглушение  б  в  начальной  позиции  в  исконно 

тюркских  словах  и  систематическое  озвончение  начального  п  в  заимствованиях:  пер  —  лит.  бер  — 

один, пабай — бабай — дед, пђйлђ — бђйлђ — завяжи; бост — пост, балатка — палатка, бинсийђ — 

пенсия  и  т.п.  В  ограниченной  группе  тюркских  слов  постоянно  сохраняется  звонкое  начало,  т.е.  б: 

быс№ы  —  лит.  пычкы  —  пила  и  др.  Оглушение  шумных  согласных  —  характерная  особенность 

восточного диалекта татарского языка (Тумашева, 1961: 23; 1977: 53). 

Языками  с  преобладающим  начальным  п  в  тюркских  словах  считают  чувашский,  хакасский, 

шорский и тувинский, а башкирский язык относят к числу последовательно сохраняющих начальное  б 

(Дмитриев,  1948:  31;  1955:  270).  Отклонения  в  употреблении  б–п  отмечены  во  многих  говорах 

татарского языка, и связаны они с закономерностями общетюркского характера. 

Необходимо  отметить  и  такие  явления,  как  w~г  (мал-туЎар  —  лит.  мал-туар —  домашний  скот, 

йануЎыс — янавыч — брусок для заточки, йилпуЎыс — лит. ќилпуч — ночва; выпадение сонорного л, 

как и в кряшенских говорах, в позиции перед г, Ў, ж (пуЎан — лит. булган — был, пљгђжђ — бљгђлќђ 

—  колыбель  из  коры)  и  др.,  представляющие  собой  значительный  интерес  с  точки  зрения  истории 

развития тюркских языков. 

Специфику  говора  составляет  систематическое  употребление  на  стыке  морфем  или  слов 

консонантных сочетаний типа «сонорный + глухой смычный»: нт (aнтa — лит. анда — там; њрђнте — 

научился; кинтер — конопля); лт (№алты№ — остаток, остались; аwылташ — односельчанин;  йыл 

та — ел да — ежегодно); мт (минем тђ — и у меня; урамта — на улице); ћт (парыћ та — барыћ да 

—  все  вы  без  исключения);  рт  (парты  —  ходил;  №ыртан  —  из  поля);  ћ№  (йаћ№ыd  —  ялгыз  — 

одинокий, маћ№ай — лоб); м№ (№ом№ан — чайник, йам№ыр — яћгыр — дождь); мк (имкђнкђн — 

имгђнгђн  —  получил  увечье);  ћк  (тљћкљ  —  ночной);  н№  (урын№а  —  на  место)  и  т.п.  Отдельные 

случаи употребления таких сочетаний имеют место в сибирских диалектах (Тумашева, 1977: 62) и в та-

тарском языке (юынтык — помои; каралты — постройки; кљянтђ — коромысло; балкыш — сияние; 

куркак — трус и т.д.), так же и в других тюркских языках, в смежных башкирских говорах (Максютова, 

1976:  104;  Миржанова,  1979:  110;  Хисамутдинова,  1980:  9),  в  уйгурском  языке  (Малов,  1951:  6; 

Тенишев, 1963: 17; Тенишев, Тодаева, 1966: 16); явление активно бытовало в языке орхоно-енисейских 

письменных памятников V–VIII веков (Тенишев, 1973: 40–45). 

Говору свойственны соответствия и — ђ, о, љ — у, њ, м — н, явления метатезы, ассимиляции и др. 

В  области  грамматики  своеобразие  говора  составляют:  дательно-направительный  падеж  личных 

местоимений 1 и 2 лица (мийђ, сийђ; ср.: дубъязск. миа, сиа; башк. мићђ, џићђ); 1 лицо ед.ч. будущего 

времени изъявительного наклонения (пармасмын — лит. бармам — не пойду), инфинитив на -уЎа/-њгђ 

(эсњгђ  ђйбђт  —  лит.  эчђргђ  ђйбђт  —  хорошо  пить,  йљрљњгђ  №ыйын  —  ходить  трудно);  так  же  и  в 

сибирских диалектах (Тумашева, 1977: 72, 198). 

Лексико-семантическая система говора включает в себя семантические (бийала — окно, тат. лит. — 

стекло,  мордва-кар.  —  окно,  заказ.-кряш.  —  бутылка;  сирђм  —  двор,  тат.  чирђм  —  лужайка,  травка; 

№ыр№у — резать, тат. стричь; кљрђн — фиолетовый, тат. — коричневый), морфологические (№ыйа — 

лит.  кыйгач  —  наискосок;  йаЎылма№лы  —  ягымлы  —  любезный;  тегемсе  —  тегњче,  в  ичкинском 

тегенце — швея) и др. диалектизмы. Лексические диалектизмы относятся к различным областям: таш 

йилђге  —  тат.  ќир  ќилђге  —  земляника,  бњкђй баш  —  одуванчик,  илђњ  —  муравейник,  та№ыйа  — 

тюбетейка, в татарских говорах — шапка, женский головной убор и т.п.; №ысима — кече ќомга, ср.: 

тат.  кече  атна  —  четверг;  шилы№  —  обряд  вымаливания  дождя;  так  же  у  кряшен  и  др.  Т.е., 

обнаруживаются  древние  слова  и  любопытные  примеры  местного  словотворчества,  что  связано, 

прежде всего, с несколько изолированным формированием этого говора, в иноязычном окружении. 

Таким  образом,  в  тепекеевском  говоре  имеются  архаичные  явления,  общие  с  говорами  кряшен, 

мордвы-каратаев,  сибирских  татар.  По  всей  вероятности,  в  формировании  его  носителей  основную 

роль сыграли самые давние переселенцы из Поволжья. Говор испытал и испытывает сильное влияние 

башкирского языка. 

Говоры  мишарского  диалекта.  Мишари,  представители  как  ц-окающих,  так  и  ч-окающих 

говоров, миграция которых продолжалась в течение более чем четырех столетий (начиная с XVI в.), со 

времени своего переселения на исследуемую территорию вошли в тесный культурно-экономический и 

языковой контакт с представителями среднего диалекта, с местным населением, башкирами. Процесс 

взаимодействия  и  взаимовлияния  в  области  языка  происходил  при  ведущей  роли  среднего  диалекта. 

Мишарские говоры восприняли ряд особенностей окружающих их говоров и, в то же время, сохранили 

специфичные мишарские черты. Как показали наши наблюдения, степень употребления в их говорах 

особенностей  мишарского  и  среднего  диалектов  проявляется  в  разных  регионах  по-разному,  что 

непосредственно  связано:  с  количественным  соотношением  представителей  этих  двух  диалектов; 

временем  переселения  и,  следовательно,  вступления,  в  контакт;  территорией,  откуда  мишари 

переселились в Приуралье. 

Носители байкибашевского говора (Махмутова, 1962; Рамазанова, Хайрутдинова, 1985) — одни из 

самых  ранних  переселенцев  мишарей  Приуралья,  являются  прямыми  потомками  тех  служилых 

мишарей,  которые  были  определены  Русским  государством  служить  на  Уфе  и  поселены  на  землях 

Дуванейской,  Каршинской,  Кущинской,  Унларской  волостей  Осинской  дороги Башкирии с  условием 

уплаты оброка вотчинникам. 

Начиная с XVII в., они представляли собой довольно многочисленную и компактную группу, как в 

этнокультурном,  так  и  в  языковом  отношениях,  что  способствовало  устойчивому  сохранению  в  их 

говоре ведущих особенностей мишарского диалекта. Постоянно мигрируя на юг и восток, участвовали 

в  формировании  стерлитамакского  и  златоустовского  говоров,  вместе  с  другими  переселенцами-

мишарями оказали заметное влияние в языковом отношении и на другие говоры Приуралья. 

По  составу  гласных  и  согласных  фонем  говор  не отличается  от  татарского  литературного  языка, 

однако  имеет  некоторые  (артикуляционные  особенности,  характерные  для  мишарского  диалекта: 

нелабиализованный  а;  более  передние,  чем  в  литературном  языке,  ђ,  њ;  заднеязычные  к,  г,  х  и  др. 

(Махмутова, 1978: 33). Говор является одним из ц-окающих говоров мишарского диалекта. 

Довольно  систематически  выступает  и  характерная  для  мишарского  диалекта  монофтонгизация 

дифтонгов  -ай/-ђй,  -уй/-њй,  -ый  в  основе  слов  перед  переднеязычными  т,  д,  с,  ц,  н,  л:  балґык  —  лит. 

байлык — богатство, бђли — бђйли — вяжет и др., однако ђтђ/ ђйтђ — говорит; љй>њ: књмђ — кљймђ — 

повозка, cњwђлњ — прислоняться и др. 

Другие фонетические особенности говора сводятся к различным общемишарским соответствиям: и 

— е: йел/йил — ќил — ветер; о, љ — у, њ: бљген — лит. бњген — сегодня, осак — усак — осина, њмђ — 

љмђ;  соответствия  узких  гласных  широким  гласным  литературного  языка  наблюдаются,  как  и  в 

мишарском  диалекте,  в  ряде  слов:  кагыз  —  кђгазь  —  бумага,  мђктеп  —  мђктђп  —  школа,  в  афф.  -

ганчы/-гђнче  (баргынцы/баргинца  —  прежде,  чем  ходил)  и  др.;  соответствие  заднерядных  гласных 

переднерядным литературного языка: мый — лит. ми — мозг, йогора — йљгерђ — бежит и др.; протеза; 

наращение  гласных:  тапы  —  тап  —  пятно;  выпадение  гласных:  кой  —  лит.  койы,  графич.  кое  — 

колодец, нђки — инђки — маменька, зан — ызан — межа и др. 

Своеобразие говора составляет ряд соответствий и в области согласных. п — б.: как и в ц-окающих 

говорах, в начале определённой группы слов звонкий  б, уподобляясь глухим согласным, оглушается: 

пети — амулет и т.п.; м — б: 1) под воздействием регрессивной ассимиляции (малан/палан — калина, 

мђндђ — человек), 2) так же и в других словах (мышый — поши — лось, матис — батист и др.); б — б

w

 

— w в интервокальной позиции: таб

w

а — находит, цыбар — чуар — пёстрый. Продолжает бытовать и 

ряд  других  соответствий,  характерных  для  мишарского  диалекта:  т  —  д:  ибдђш  —  лит.  иптђш  — 

товарищ, абдырау — аптырау — недоумевать, селдђњ — тат. селтђњ (махать) — бросить, выкинуть; к 

— т: кели — тели — хочет; з — с: зђлђмђ — сђлђмђ — изношенный; к — г: тыгырык — тыкрык — 

переулок, цыгыр — чокыр — овраг; метатеза: бњрке — бњрек — шапка, ирне — ирен — губа; и т.д. 

Специфичные  мишарские  особенности  сохраняют  устойчивость  и  на  уровне  грамматики: 

употребление  двойного  афф. принадлежности:  самаwыр  парысы  —  лит.  самовар  пары  —  пар  от 

самовара,  њз  алнысыннан  —  њз  алдына  —  сам  по  себе  и  т.п.;  притяжательный  падеж  местоимений: 

минен/минећ — лит. минем — мой; пространственный падеж местоимений: анарга — лит. аћа — ему, 

шунарда  —  шунда  —  в  том;  более  активное,  чем  в  литературном  языке,  употребление  афф. 

понудительного  залога  -кыз/-гыз/-гез/-кђз/-гђз..:  књргђз//лит.  књрсђт  —  покажи,  њткђз  —  њткђр  — 

проводи, тигез — тидер — дай коснуться и т.д.; указательные частицы вунґы/ванґы — вон, ваты(кай) 

— вот; присоединение вопросительной частицы -мы/-ме к тому слову предложения, на которое падает 

логическое  ударение:  озакмы  торасыз  —  лит.  озак  торасызмы  —  долго  ли  будете;  спряжение 

модального  слова  кирђк:  кирђкте  —  кирђк  булды  —  пригодилось,  кирђксђ  —  если  будет  нужно; 

передача внутреннего непроизвольного желания с помощью формы  -гы/-ге, -кы/-ке/-к + келђ (желать, 

хотеть):  ашак  кели  —  лит.  ашыйсы  килђ  —  хочется  кушать,  баргы  келђми  —  барасы  килми  —  не 

хочется идти; и др. 

В  говоре  обнаруживаются  и  явления,  присущие  среднему  диалекту:  форма  прошедшего 

незаконченного времени на -ыр иде: йырлар иде — бывало, пела; причастие на -уцан/-њцђн: татарлар 

калпак кийњцђн — татарки обычно носят калфак; и др. 

В  лексико-семантической  системе  говора,  с  одной  стороны,  продолжают  бытовать  мишарские 

слова  (питырац,  кашнґа,  киндераш  и  др.),  с  другой  стороны,  имеются  и  общие  с  окружающими 

говорами  лексемы  (кушйаулык,  дзђймђ,  цоба  и  т.д.) и др.  Наряду  с  этим,  в  говоре обнаруживаются и 

особенности, характерные для всех говоров приуральского ареала. 

Под стерлитамакским говором подразумеваются мишарские говоры, распространённые на юго-

западе  современного  Башкортостана.  Нами  выделены  три  типа  говоров.  I  тип  подвергся  наиболее 

сильному  влиянию  среднего  диалекта  и  сохранил  лишь  спорадическое  произношение  мишарских 

вариантов звуков к, г, њ, а и некоторых аффиксов, например, -гынчы/-генче (узкий вариант). Носители 

этого  типа  составляют  меньшинство  в  нас.пп.  (напр.,  Максютово,  Имян-Купер,  Кальшали 

Туймазинского,  Ст.Сулли,  Абдулкаримово  Белебеевского  районов).  II  тип  —  говор  мишарей-

переселенцев  XVIII–XIX  вв.,  живущих  островками  (по  несколько  деревень)  и  довольно  хорошо 

сохранивших специфичные черты мишарского диалекта: кусты Салихово Бавлинского р-на Татарстана, 

Бузат Стерлибашевского, Буздяк Буздякского, Уршакбаш-Карамалы Миякинского районов, Каргалы и 

Балышлы  Благоварского,  Сафарово  Чишминского  районов  Башкортостана  и  ряд  других.  III  тип  — 

говор  потомков  мишарей,  одними  из  первых  переведенных  в  качестве  служилых  и  затем 

мигрировавших  в  XVIII в.  в  южном  направлении  (т.е.  потомки  байкибашевцев),  потомки  уфимских 

мурз  и  дворян  (Чишминско-Аургазинский  куст).  Этот  тип  говора  претерпел  сильное  изменение  в 

сторону  сближения  с  татарским  литературным  языком,  носители  его  в  легендах  связывают  своё 

происхождение и с булгарами. Вокализм имеет следующие особенности. Как и для всего мишарского 

диалекта  (Махмутова,  1978:  33–34),  для  стерлитамакского  говора  характерен,  в  основном,  открытый 

вариант фонемы а, который в качественном отношении проявляется в различных вариациях: в говоре 

нас.пп. II типа бытует обычный нелабиализованный вариант, хотя в то же время в ряде нас.пп. этого же 

типа  (кусты  Бузат,  Буздяк,  Стерлибаш)  выступает  сильно  огублённый  а,  приближающийся  к  о  с 

оттенком  а:  о

а

.  Многовариантность  присуща  и  для  кряшенских  говоров.  Она,  видимо,  связана  с 

ассимилятивными  процессами,  происходившими  в  ходе  этнического  формирования  носителей. 

Характерные для мишарского диалекта варианты гласных ђ и њ также сохранились в нас.пп. II типа. В 

кустах Бузат, Каргалы, Буздяк зафиксирован дифтонгоидный њ

љ

: књ

љ

пер — лит. књпер — мост, дњ

љ

рт — 

четыре,  иногда  преобладает  оттенок  љ:  кљп/кеп  — књп  —  много.  Это  явление,  хотя  и  в ограниченной 

группе  слов,  свойственно  мишарским  говорам,  распространённым  в  Нижегородской,  Пензенской 

областях (Махмутова, 1962–1: 134; 1978; Шакирова, 1955: 95; Борџанова, 1962: 94–95), имеется также и 

в нукратском говоре (Бурганова, 1962: 25). В этом явлении сохраняются особенности древнетюркского 

вокализма. 

Другие особенности вокализма говора сводятся к звуковым соответствиям. Причём, многие из них 

имеют в стерлитамакском говоре ярко выраженный двоякий характер: продолжают сохраняться в той 

или  иной  мере  собственно  мишарские  особенности,  наряду  с  ними  выступают  и  соответствия, 

характерные для окружающих говоров среднего диалекта. Например,  и — ђ: нђк — лит. ник — зачем, 

мђлђш  —  рябина  (ср.:  так  же  и  в  мишарском  диалекте);  к  востоку распространения  говора:  кђбђн  — 

лит. кибђн — стог, кђртђ — изгородь (т.е. как и в др. приуральских говорах). Э/е вместо и: энеч — инеч 

—  подкладка,  энде  (Буздяк),  энде/ынды  (Каргалы)  —  уже,  же  и  т.д.;  о,  љ —  у, њ:  корчак  —  курчак  — 

кукла, ылым — мой сын (ср.: мишар. д.), также и  сом — сум — рубль, молла — мулла и т.п. (как и в 

приуральск.). 

В ряде слов ы соответствует литер. у: шырпа — шурпа — бульон и т.д. Как и в соседних говорах, 

у>ы,  и  в  позиции  перед  й:  бийына  —  буенча  —  в  продолжение,  мыйын/мийын  —  шея,  Тимазы  — 

Туймазы и т.д. 

Соответствия узких и широких гласных отражаются: а) в ряде слов:  йаћы — яћа — новый, мђктеп 

—  мђктђп  —  школа;  б)  в  глагольных  афф.:  килгенче,  йазгынчы  (деепричестие от  глаголов  кил-,  яз-); 

йагарга/йагырга — топить, тљртљр/тљртђр — ткнёт; в) в союзе ды/де — лит. да/дђ: барды ды, килде 

де. 

Характерная  для  мишарского  диалекта  делабиализация  губных  гласных  в  говоре  претерпела 

сильное изменение в сторону сближения с литературными орфоэпическими нормами. Однако в нас.пп. 

II типа — вариативность: ы/ы

о

, е/е

љ

. 

Соответствие  задних  гласных  передним  и,  наоборот,  передних  гласных  задним  в  словах, 

свойственных мишарскому диалекту (йурый — юри — нарочно, сыр — сер — тайна; чђйкђњ — чайкау 

— полоскать), также и для окружающих говоров (йђбешњ — ябышу — начинать, йен — йон — шерсть) 

и др. 

Специфику вокализма говора характеризуют также и явления протезы (љтљрњ/этерњ — завернуть), 

вставки (књреше — књрше — сосед; ср.: кőрiш — сосед (в словаре Л.З.Будагова), выпадения (йђрчђн — 

иярчен — сообщник) и др. 

Монофтонгизация дифтонгов -ай/-ђй, -уй/-њй, -ый в основе слов перед переднеязычными т, д, с, н, 

л,  ч  в  нас.пп.  I  и  III  типов  утрачена;  в  нас.пп.  II  типа  системность  также  разрушена,  наблюдается 

вариативность  в  виде  различных  переходных  форм:  мунґ/муйн  —  муен  —  шея,  батґак/байтак  — 

изрядно, канґи/ка

й

ний — кипит и т.д. В словах с переднерядными гласными й опускается: бђли — бђйли 

— вяжет, ђлђнђ — кружится, ђтђ — говорит. 

Монофтонгизируется  и  дифтонг  -ый:  кибат  —  кыйбат  —  дорого,  уки  —  укый  —  читает,  либо 

выпадает конечный й: Бары — Барый — имя собств., и т.п. Вместе с тем, в заимствованиях вместо и в 

позиции перед гласными заднего ряда произносится дифтонг -ый: кыйло — кило, кыйтап — китап — 

книга, кыйно — кино; так же и кыйндыраш — диал. киндераш — конопля, кыйсап — кисап — ступа и 

т.п. 

Дифтонг љй, восходящий к др.-тюркск. öг, üv, öw, ev, ев, üj, öj, в нас.пп. II типа, как и в мишарском 

диалекте, монофтонгизируется в њ: тњмђ — тљймђ — бусы и т.п., а в нас.пп. I, III типа — превалирует 

лит.  љй.  Нередко  наблюдается  љй>ий:  тийђ/тейђ  —  грузи,  љй/ий  —  дом  и  др., что объясняется  влия-

нием смежных татарских говоров. Ср.: љй>ий в заказанских, нукратском, касимовском, камышлинском, 

частично,  в  пермском  говорах  (Татар  теленећ  диалектологик..,  1969:  619),  так  же  и  в  мишарских 

говорах, испытавших влияние среднего диалекта (Мингулова, 1963: 43–46; Арсланов, 1966: 74). 

Система согласных стерлитамакского говора также претерпела изменения в сторону приближения 

к  консонантизму  среднего  диалекта.  Это  отражается  в  явлении  ќ//й  в  начале  и  в  середине  слова 

(ќакын — близкий, арќак — та сторона и т.п.). 

Специфичные  для  мишарского  диалекта  заднеязычные  к,  г,  х  (Махмутова,  1978:  62;  и  далее) 

нередко  представляют  собой  варианты  более  заднего  образования  типа  к

к

ґ,  г

г

ґ,  х

х

ґ.  Аналогичные 

явления  отмечены  в  чистопольском  говоре,  в  говорах  волгоградских,  астраханских,  златоустовских, 

оренбургских  татар,  в  процессе  формирования  носителей  которых  участвовали  представители  и 

среднего,  и  мишарского  диалектов  (Арсланов,  1974:  139;  Хайрутдинова,  1985–1:  39;  Садыкова,  1985: 

32). 

Говор является одним из ч-окающих говоров мишарского диалекта, причём, ч и ќ, как и в среднем 

диалекте, — щелевые. Начальный б, как и в смежном белебеевском подговоре, иногда произносится с 

элементом  глухости  или  вообще  оглушается  (ср.:  тепекеевский  говор): 

п

бала/бала/пала  —  ребёнок. 

Аналогичное явление отмечено и в башкирских говорах (Ишбулатов, 1963: 22; Максютова, 1963: 79). 

В интервокальной позиции, наоборот, наблюдается ослабление  б (таб

w

а — лит. таба — находит, 

таwып  —  табып  —  находя)  или  (ы,  о)б ~ (у)w:  чобар  —  лит.  чуар  —  пёстрый,  йыбану  —  юану  — 

утешиться и т.п. Специфику говора образуют соответствия т — к: йекмеш — ќитмеш — семьдесят; з 

—  с:  зђлђмђ  —  сђлђмђ  —  изношенный  (об  одежде);  ч  —  с:  бачкыз/бачкыч  —  лестница  (так  же  и  в 

мишарском диалекте); с — ч: тыскан — тычкан — мышь, итлђс — итлђч — мясистый; к — г: кђрђбђ 

— гђрђбђ — янтарь, гљпшђ — кљпшђ — трубчатый стебель (так же и в окружающих говорах); и др. 

Явление с — ч имеется в касимовском (в конце слова), нагорных, пермском (в афф. деепричастия 

на  -Ўач)  говорах,  спорадически  проявляется  и  в  ряде  нас.пп.  мишарского  диалекта;  употребление  с 

вместо общетюрк. ч представляет собой одну из специфичных особенностей башкирского языка. 

В некоторых нас.пп. наблюдается употребление дифтонга  -ай/-ђй вместо литературного  -ый/-и(й): 

карай — смотрит, њгђй — неродной; д>з/d: хђdер — сейчас, боdай — пшеница, зљнйа — дљнья — мир и 

др.,  что  объясняется  влиянием  соседних  говоров,  кроме  того,  видимо,  и  участием  башкир  как 

этнического  компонента  в  формировании  носителей  говора,  о  чём  рассказывается  в  преданиях  о 

возникновении, напр., деревень Туктар-Абдрашитово, Шланлыкуль и др. 

Наиболее  характерные  грамматические  особенности  говора  проявляются  в  склонении 

местоимений:  притяжательный  падеж  имеет  варианты  минен/минећ/мине  (ср.:  мишарские  говоры 

Рязанской  области  и  Мордовии,  говоры  мордвы-каратаев  и  кряшен  Нижнего  Прикамья  (Арсланов, 

1965: 129; Баязитова, 1974: 62), в тюркских языках кыпчакского типа (Дмитриев, 1940: 78; Филоненко, 

1940: 28; Современный казахский..: 230; Кононов, 1960: 91; Курышжанов, 1956: 10); двойные аффиксы 

пространственных падежей: анарга, шынарга и т.п.; форма повелительного наклонения: баргын — лит. 

бар — иди; так же в мишарском диалекте, кряшенских говорах; личное склонение инфинитива:  Пиќ 

бурларгабыз  бар  —  Нам  нужно  белить  печь,  Йагаргасы  беткђн  —  Кончились  дрова  и  т.п.;  форма 

кратности  действия:  укыклый  —  лит.  укыштыра  —  почитывает;  и  др.  Употребляется  своеобразная 

конструкция  прошедшего  времени  на  -а  (или  -ыр)  булган  —  лит.  -а  торган  булган.  Например:  Ире 

базарда  чабата  сатар булган  —  Её  муж  обычно  продавал  на  базаре  лапти.  Менгђн  атларны  ќигеп 

китђ булган — (Он) обычно запрягал верховых лошадей; и др. 

В стерлитамакском говоре в ходе взаимовлияния со смежными говорами столкнулись две формы, 

выражающие  непроизвольное  желание:  -гы  кели  (<тели;  миш.  диал.)  и  -асы  килђ  (средн.  диал.),  в 

результате  чего  возникли  контаминированные  формы  типа  -асы  кили  (отрицательный  аспект: 

килђми/келми),  -ыргасы  кили,  -ырга  кели/кили.  Например:  Тњбђтђй  аласы  келђгђн  —  Захотелось  ему 

купить тюбетейку; барыга килђсђ — если ему хочется идти; ашак келми — кушать не хочется; и др. 

Для  говора  характерно  параллельное  употребление  присущих  и  среднему,  и  мишарскому 

диалектам  вариантов  или  форм  вопросительных  местоимений:  нђстђ/нђрсђкђй/нийђрсђкђй  и  др.; 

послелогов: 

тике/тђке/тићне/тићке/тигелтен/тигетен 

— 

до; 

чикле/чђке/чик/чак/чикле-

ге/чаклыгы/чакы — до; сымак/сынны/сыман — как и др. 

То, что говор сформировался под значительным влиянием среднего диалекта татарского языка и, в 

некоторой  степени,  смежных  говоров  башкирского  языка,  нашло  отражение  и  в  его  лексико-

семантической системе. 

Интенсивное  взаимовлияние  с  мензелинским  говором  обусловило  сходность  и  их  основного 

словарного  состава  (подр.  см.:  Рамазанова,  1987),  в  чем  можно  убедиться,  ознакомившись  диалек-

тологическим словарем 1993 г. выпуска. 

Наряду с этим, продолжают сохраняться и специфичные для мишарского диалекта слова: тудыкай 

—  двоюродные,  кагау  —  ястреб  (миш.  диал.  коршун),  кырмалау//кырмаwык  —  репей,  киндераш  — 

конопля, мошко <морд. — конопля; йомшак — пшеничный хлеб, мошко — домашний творог, парнґа 

— паровое поле, парнґа парґу — поднимать пар и др. 

В говоре бытуют русские заимствования, характерные для мишарских говоров: кучарка — кочерга, 

акулча (<рус.) — округа деревни, изгородь вокруг всего селения; силизин — селезень, књлђсђ — тђгђр-

мђч — колесо и т.п. 

Наличие синонимических рядов свидетельствует о том, что представители говора были выходцами 

из  различных  регионов  и  нивелировка  в  их  говоре  ещё  не  завершена:  оргачы//тешекђй//саулык 

(Мендяново),  тешекђй/саулык  (Бузат)  и  узколокальное  йарка/йђркђ  (Каргали)  и  др.  Понятие 

«шиповник»  передаётся  словами:  айу  камыры,  камыр  йелђге,  эт  борно,  кђќђ  сакалы,  также  и 

узколокальными  ђлморон  (Старотимошкино),  кђќђ  камыры  (Алга)  и  т.п.  В  ряде  нас.пп.  бытует 

несколько названий: кђзђ сакал, айу камыры, мђмешкђк (Сафарово) и т.д. 

Специфичными для говора являются кыз тирђсе — приданое, сђwђнђйле уйнау — вид молодёжной 

игры с участием ряженых (тат. лит. сђвђлђй — ряженый, в касимовск. сђбђлђњдђй — о женщине, одетой 

в  платье,  имеющее  неуклюжий  вид),  котол  —  стручок  у  гороха,  чебешки  —  небольшая  деревянная 

миска и др. Особенности наблюдаются и в названиях одежды и украшений: сакма изњ (ср.: в темников-

ском сакма йага) — старинный женский нагрудник, надеваемый поверх платья, расшитый бахромой, 

позументом, монетами; сылаугыч — женский головной убор, расшитый спереди бисером и надеваемый 

поверх платка. 

Следует  отметить,  что  в  говоре  некоторые  мишарские  слова  претерпели  семантические  сдвиги: 

путґмар/пњтнђр/пњтмђр  —  место  или  соседи,  куда  часто  заглядываешь,  где  часто  бываешь.  В 

темниковском говоре покмор<морд., в карсунском путґмар — небольшие нары, устроенные напротив 

шестка  печи,  служащие  одновременно  кухонным  столом  и  шкафчиком  для  посуды.  Винек,  винґык  — 

кормовой веник для ягнят (миш. диал. — любой веник). 

Говор  имеет  некоторые  отличия  и  по  составу  арабско-персидских  заимствований:  хыйтлык  — 

трудности, хљрт — плохой, дрянной, ануз — всё равно и т.д. 

Большинство особенностей, выявленных в стерлитамакском говоре, наиболее полно обнаружены в 

говорах  мишарей  Пензенской  области.  Такая  общность  подтверждается  и  архивными  материалами 

(Рамазанова, 1984: 63–64). 

жүктеу/скачать 0,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: