Западноприуральский ареал татарского диалектно го языка

3)  говоры  Западного  Приуралья  выделяются  наличием  в  них общих  языковых  черт,  отличающих 

данный ареал от говоров других ареалов. 

По  составу  говоров  западноприуральский  ареал  также  представляет  собой  сложную  картину. 

Прежде  чем,  приступить  к  характеристике  говоров,  необходимо  осветить  некоторые  теоретические 

положения, принятые в татарской диалектологии, и, в частности, в данной работе. 

Классификация  диалектов,  говоров  и  подговоров  основывается  в  татарской  диалектологии  на 

территориально-лингвистическом  принципе  (совпадающем  также  и  с  этническим  делением:  мишари, 

казанские  татары,  сибирские  татары).  Первая  попытка  классификации  была  предложена  Дж.Валиди, 

поддержана  и  развита  Л.З.Заляем,  Н.Б.Бургановой  и  Л.Т.Махмутовой  (Валиди,  1927;  Ќђлђй,  1947; 

Бурганова,  Махмутова,  1962:  7–18),  окончательно  разработана  во  время  изучения  татарских  говоров 

методом  лингвистической  географии.  В  ходе  создания  Атласа  уточнены  принципы  выделения 

диалектных  единиц,  на  основе  всего  достигнутого  чётко  определены  дифференциальные  признаки 

диалектов — они противопоставляются по огублённости и неогублённости гласного  а, соответствием 

гласных ы, е–о, љ, заднеязычным и увулярным вариантами к, г, х и №, Ў, х,,

 

инфинитивными (-маЎа/-

мђгђ,  -ма/-мђ,  -асы/-ђсе,  -Ўалы/-гђле)  и  другими  глагольными  формами  и  признаками.  На  основе 

материалов  Атласа  была  уточнена  классификация  татарских  говоров  (Махмутова,  1983:  5 –29;  см. 

также: Юсупов, 1985: 315–318). В данном исследовании при характеристике говоров мы опирались на 

общепринятые  в  татарской  диалектологии  принципы.  При  установлении  диалектных  единиц  в 

Западном Приуралье автор придерживался принципа, согласно которому диалектные черты говоров и 

подговоров  являют  собой  своеобразную,  присущую  только  тому  или  иному  говору  (или  подговору) 

систему  особенностей,  отражённых  во  всех  трех  уровнях  языка:  фонетике,  грамматике,  лексике 

(Аванесов,  1963:  306;  Бурганова,  Махмутова,  1962:  7–12;  Тумашева,  1977:  4–5).  «Диалект  —  это 

местная  разновидность  языка  в  его  отношении  к  общенародному  языку  и  говорам,  т.е.  по  своему 

объёму  выражает  понятие,  среднее  между  общенародным  языком  и  говором.  Диалект  —  наиболее 

крупная языковая единица, объединяющая по ряду общих признаков более мелкие языковые единицы, 

называемые  говорами»  (Бурганова,  Махмутова,  1962:  9).  Пространственное  же  исследование  языка 

обогащает определение диалектных единиц дополнительными атрибутами: диалект  — разновидность 

языка  на  определённой  территории,  внутри  которой  она  отграничивается  пучком  изоглосс  (Carreter, 

1953: 111). Причём интенсивность изоглосс определяет своеобразие говора. Так, западноприуральские 

говоры различаются по степени интенсивности изоглосс: наибольшее число изоглосс обнаруживается в 

пермском  говоре,  меньше  —  в  тепекеевском  и  златоустовском,  ещё  менее  —  в  мензелинском,  далее 

бирском  и  т.д.  Это  обусловлено  взаимодействием  с  различными  говорами  или  языками,  степенью 

влияния  литературного  языка,  также  и  такими  экстралингвистическими  факторами,  как  время 

изоляции  от основной  массы  носителей  языка,  наслоение  различных  этнических  компонентов,  время 

переселения  (аналогичные  выводы  сделаны  и  Л.Ш.Арслановым:  Арсланов,  1995:  11–23)  и, 

следовательно,  вступления  в  контакт.  Результаты  сравнительного  анализа  говоров  с  учётом  истории 

формирования  носителей  свидетельствуют  о  том,  что  наибольшее  число  своеобразных  древних 

явлений характерно для тех говоров, представители которых раньше всех оказались изолированными 

от  основной  массы  в  каком-либо  (духовном,  территориальном  и  др.)  отношениях  и  развивались  в 

окружении других родственных и неродственных языков: пермский, нукратский, кряшенские и т.д. 

Как  показали  наши  исследования  и  исследования  других  авторов  методом  лингвистической 

географии,  в  Западном  Приуралье  распространены  говоры  обоих  основных  диалектов  татарского 

языка.  Средний  диалект  представлен  мензелинским,  бирским,  пермским,  турбаслинским  говорами, 

бакалинским подговором нижнекамско-кряшенского говора (I группа) и златоустовским, тепекеевским 

говорами  (II  группа).  Мишарский  диалект  —  байкибашевским,  стерлитамакским  (см.  карту-схему 

распространения  говоров...,  стр.  32).  Каждому  из  них  присуща  своеобразная  система  диалектных 

особенностей,  что  позволяет  рассматривать  их  как  самостоятельные  единицы  в  диалектной  системе 

татарского языка. 

Говоры  среднего  диалекта.  Анализ  накопленного  для  Атласа  материалов  по  приуральским 

говорам  ещё  раз  подтвердил  общность  их  с  татарским  языком,  на  что  неоднократно  указывали 

исследователи как дореволюционного, так и послереволюционного периодов. Об этом свидетельствует 

то,  что  они отражают  систему  фонем  и  грамматический  строй татарского  языка,  общетатарский  сло -

варный фонд. 

Глубокая  общность  их  с  татарским  языком  подтвердилась  и  в  процессе  изучения  их  как  объект 

татарской диалектологии и в ареальном аспекте. Рассматриваемая группа (за небольшим исключением 

II группы) говоров Приуралья объединяется между собой в одно целое наличием ряда особенностей, 

составляющих  ведущие,  дифференциальные  признаки  среднего  диалекта  татарского  языка, 

являющегося,  причём,  опорным  диалектом  татарского  литературного  языка  (Заляй,  1958:  36–50;  Со-

временный.., 1969: 6; Татарская.., I, 1993: 38). 

В области фонетики: огублённый а° (карта № 1 Атласа); огубление негубных гласных ы, е после о, 

љ, что совпадает с орфоэпическими нормами татарского литературного языка: кљндљз — графич. кљндез 

—  днём,  сљћгљ  —  копьё  и  др.; увулярные  №,  Ў,  х

 

(карта  №  27  Атласа);  ќ-оканье,  представленное в 

говорах  I  группы  довольно  системно  и  в  начальной,  и  в  серединной  позициях,  включая  и 

заимствования: ќурЎан — одеяло ватное, арќа№ — аръяк — та сторона, эћќе — жемчуг, дљнќа — 

мир, хуќа — хозяин и т.д. (карта № 33, 34); употребление №, к вместо х заимствований (последнее в 

златоустовском, пермском говорах носит систематический характер): №ан — хан; №ђреп — хђреф — 

буква, ку№на —  кухня, сђ№нђ — сђхнђ  — сцена и т.д.; сохранение №, Ў в начале (карта № 29) и в 

середине арабско-персидских заимствований: Ўљмер — жизнь, сђЎђт — часы и др. 

Наблюдаются  ведущие  особенности  среднего  диалекта  и  в  области  грамматики.  Инфинитив  на  -

ма/-мђ/-мђгђ  (систематически  в  пермском,  менее  активно  в  златоустовском,  в  остальных  — 

спорадически).  Как  известно,  эта  форма  бытовала  в  письменных  памятниках  татарской  литературы 

(«Кисса-и Юсуф» Кул Гали, поэмы Мухамедьяра и др.) вплоть до начала XX в. и в говорах среднего 

диалекта продолжает существовать по сей день (карта № 90). 

Форма на -асы/-ђсе (карта № 87) употребляется во всех семантических функциях и грамматических 

конструкциях (Хисамова, 1970: 14), наблюдаемых в среднем диалекте (инфинитив, причастие, имя...). 

Форма  на  -малы/-мђле  (карта  №  88),  спектр  значений  которой  включает  в  себя  модальные 

(долженствование,  необходимость)  и  глагольные  (инфинитив,  причастие  и  др.)  аспекты,  характерна 

для нагорной группы говоров (включая и подберезинский) (Ќђлђй, 1947: 48–50; Бурганова, 1955: 47–

49;  Арсланов, 1965: 21–22),  мензелинского,  частично  бирского (Западное  Приуралье)  (Хайрутдинова, 

1985: 53), абдуллинского (Южный Урал) (Садыкова, 1985: 53), ичкинского (Зауралье) (Юсупов, 1979: 

107)

 

говоров. Она имеется в языках огузской группы (Гаджиева, 1975: 146), чувашском (Кононов, 1941: 

141–142; Ашмарин, 1898: 295). 

Имя действия на -ыш/-еш (барыш, килеш, карта № 92) распространено, в других говорах среднего 

диалекта,  в  языке  «Тљхфђи  Мђрдан»  Мухамедьяра  и др.  старотатарских  памятников.  Ср.:  ног.,  балк., 

турецк. и др. языки. Употребление двойного аффикса принадлежности происходит в следующих слу-

чаях: берсесе — лит. берсе — один из них, №айсысы — кайсы — который из них и т.п. 

Общность  приуральских  говоров  со  средним  диалектом  многогранна.  Она  проявляется  и  в  ряде 

локальных черт, что объясняется различными причинами. Имеется особая общность между пермским и 

нагорными  говорами.  Вполне  возможно,  она  связана  с  булгарским  компонентом  либо  общностью, 

приобретенной  ещё  в  добулгарский  период.  Кроме  того,  во  всех  говорах  Приуралья  (включая  и 

Зауралье) употребляются местоимения анау, монау, носящие в других диалектах локальный характер 

(лаишевский,  камско-устьинский  среднего,  ц-окающие  говоры  мишарского  диалектов),  присущие  и 

другим кыпчакским (в т.ч. башкирскому, ногайскому) языкам. 

В  ряду  локальных  особенностей,  составляющих  общность  со  средним  диалектом,  нужно 

рассматривать и употребление -ай/-ђй вм. лит. -ый/-и(й): №арай — карый — смотрит, белмђй — белми 

—  не  знает,  песђй  —  песи  —  кошка,  шундай  —  шундый  —  такой  и  т.п.  (карта  №  24),  активно 

наблюдаемое  в  мензелинском,  бирском,  златоустовском,  тепекеевском  (Западное  Приуралье), 

ичкинском (Зауралье), касимовском, нукратском говорах среднего диалекта; в подберезинском говоре 

и  в  восточных  диалектах;  представляет  собой  древний  общетюркский  показатель.  В  мензелинском, 

тепекеевском  говорах  продолжается  изоглосса  спорадического  употребления  варианта  –сыЎыз(d)/-

сегез((d)  аффикса  -сыз/-сез  глагола  изъявительного  наклонения  (барасыЎыd,  бapыpcыЎыd, 

барЎансыЎыd; карта № 48), начинающаяся в заказанских (параньгинском, мамадышском, лаишевском) 

говорах,  охватывающая  также  и  каргалинский  говор  среднего  диалекта  (Садыкова,  1985:  107). 

Употребление  дифтонга  -ай/-ђй  (Махмутова,  1962:  65),  варианта  -сыЎыз/...  является  исторически 

общим  для  татарского  и  башкирского  языков.  Сохранение  их  в  татарских  говорах  Приуралья  под-

держивается наличием этой формы в башкирских говорах. 

Одной  из  общих  со  средним  диалектом  особенностей,  имеющих  локальный  характер,  следует 

считать  формы  дательно-направительного  падежа  личных  местоимений  1  и  2  л.  ед.ч.:  мийђ,  сийђ, 

наблюдаемые  во  всех  говорах  Западного  Приуралья,  хотя  употребление  их  носит  факультативный 

характер. Ср.: мийа, сийа в дубъязском, нагайбакском говорах среднего диалекта. 

Общность  со  средним  диалектом  проявляют  и  мишарские  говоры  Западного  Приуралья,  что 

объясняется  влиянием  на  них  говоров  среднего  диалекта  ареала,  воздействием соседних  башкирских 

говоров;  большую  роль  сыграл  и  татарский  литературный  язык,  функционировавший  в  исследуемом 

крае (Хисамова, 1981: 8–9) издавна. 

Итак,  общность  приуральских  говоров  (особенно  I  группы)  со  средним  диалектом  весьма 

многогранна. 

Система особенностей говоров Западного Приуралья включает в себя и другие группы явлений, не 

менее важных для определения их места в диалектной системе татарского языка. 

Специфичные  особенности  говоров.  I  группа.  Как  указывалось  выше,  она  характеризуется 

близостью  к  татарскому  литературному  языку,  имеет  очень  много  общего  с  говорами  среднего 

диалекта. Эта группа говоров в территориальном отношении является как бы продолжением среднего 

диалекта,  включающего,  как  известно,  все  говоры,  распространённые  на  территории  проживания 

основной массы татар, т.е. на Нагорной стороне, в Заказанье и др. 

Говор  пермских  татар  распространён  в  южных  районах  Пермской  области.  Наблюдается 

преемственность  выводов  исследователей,  подтвержденных  в  свою  очередь  Атласом  татарских 

народных  говоров:  это  один  из  говоров  среднего  диалекта  татарского  языка  и  в  основе  своей  един. 

Вопросы  формирования  этого  говора  подробно  изложены  в  нашей  работе  (Рамазанова,  1996),  ввиду 

чего здесь будут указаны лишь отдельные стороны этой проблемы. 

См.  также:  Рамазанова,  1974;  1976;  1983;  1997).  В  то  же  время,  в  нём  выявляются  особенности, 

имеющие  локальное  распространение,  на  основе  обобщения  изоглосс  которых  выделяются  шесть 

подговоров. 

Бардымский  подговор  (пределы  Бардымского,  Чернушкинского  районов):  -ау/-ђњ>-оу/-љњ//-у/-њ: 

бозоу/боз

о

у/бозу — лит. бозау — телёнок; теркљњ/ терк

љ

њ/ теркњ — диал. теркђњ — приданое девушки 

и т.д. 

Так  же  и  в  нурлатском,  нукратском  говорах  среднего  диалекта;  имеется  в  уйгурском,  хакасском 

языках,  в  Codex  Cumanicus  (Махмутова,  1982:  121);  ау>у  —  характерный  признак  чувашского  языка 

(Сергеев,  1963;  1973);  озвончение  начального  п  в  словах  бештек  —  деловитый,  бочма№  —  угол; 

случаи употребления межзубного d и др. 

Муллинский подговор (пределы Пермского района): -ay/-ђњ>-оу/-љњ//-у/-њ; сочетание афф. –ны№ы/-

неке  с  афф.  принадлежности:  абзыйны№ысы  —  лит.  абзыйныкы  —  принадлежит  брату; 

ба№чаны№ысы  —  у  сада  (так  же  в  нурлатском,  подберезинском,  нукратском  (Материалы  автора; 

Бурганова, 1962: 37); тавтологическое употребление частицы да-дђ: бер дђ-дђ ашамый — нисколько не 

кушает и др. 

Шаквинский подговор  (пределы Березовского, Кишертского р-нов; бассейн р. Шаква):  н

 

~

 

лит. м.: 

туЎын  —  тугым  —  обод;  спирантизация  №:  хайын/№айын  —  берёза,  ахриннап/а№риннап  — 

потихоньку;  метатеза:  та№са№  —  в  остальных  подговорах  тас№а№  —  помещение  для  сбруи; 

сочетание афф. -ны№ы/-неке с -сы/-се: чебечлђрнекесе — у цыплят; и др., тавтологическое повторение 

союза да-дђ: ђл дђ-дђ шулый — и нынче так; и др. 

Сылвинский  подговор  (Суксунский  р-н;  бассейн  р.Сылва):  п~б:  бочма№  —  почмак  —  угол, 

№алды№-босто№ — остатки и др.; единичные случаи  з>d: њde — он сам и др.; ч~с в афф. -Ўач/-гђч 

(књргђс — лит. књргђч — увидев; и др.); отсутствие сокращенной формы притяжательных местоимений: 

аны№ы — в говоре аћ№ы — его; и т.п. 

Карьевский  подговор  (бассейн  нижнего  течения  р.  Ирень:  пределы  Кунгурского,  Ординского  р-

нов): ч~с в окончании деепричастия на -Ўач (килгђс — после того, как пришёл); метатеза (№унчы — 

куныч — голенище, очлан — чолан — сени); и др. 

Иренский подговор (бассейн верхнего течения р.Ирень, пределы Октябрьского р-на): употребление 

формы  прошедшего  незаконченного  времени на  -ыр + иде:  ќырлар ий,  бийеп китђр ий  —  бывало  и 

пела,  и  плясала;  союза  да-дђ,  та-тђ  в  форме  даЎын/дђген,  таЎын/тђген:  сылый  даЎын  сырлый  — 

замазывает, красит и т.п. (ср.: так же в мамадышском говоре). 

Подговоры  пермского  говора  имеют  отличия  и  на  лексическом  уровне.  По  ряду  диалектизмов 

противопоставляются  бардымский  подговор  и  кунгурская  группа  подговоров:  бард.  бђхерниса,  кунг. 

лђгњшђ — лягушка, кийезтек — тњни — валенки; гљлбђдийђ (бард.), №а№ бђлеш (ирен.), ќилђк бђлеш 

(др.  подговоры)  —  многослойный  ритуальный  пирог  и  т.п.  Подговоры  могут  отличаться 

семантическими функциями диалектизмов: тґњни — бард. войлочные носки, кунг. валенки и т.д. 

В возникновении подговоров большую роль сыграли административные границы, установленные в 

XVII в.  Некоторая  неоднородность  говора  объясняется  также  и  расселением  носителей  в  настоящее 

время  отдельными  островками,  ослаблением  культурно-экономических  связей  между  ними.  Татары, 

живущие в разных районах области, общаются с татарами различных регионов. Например, связи татар 

Пермского  района  с  нукратскими  татарами  (Валиди:  143),  носителей  иренского  подговора  с 

населением Северного Башкортостана и др. (Рамазанова, 1996: 6–8, 16–17). 

Наряду  с  дифференциальными  признаками  среднего  диалекта,  на  что  указано  выше,  в  пермском 

говоре  обнаруживаются  и  многие  другие  особенности.  Ряд  явлений  говора  имеют  параллели  в 

соседних  финно-угорских  языках:  а)  палатализованный  (европеоидный)  лґ,  употребляющийся 

преимущественно  в  заимствованиях  и  диалектизмах:  лґамбы№  —  коренастый,  лґапа№  —  клоп, 

лґыћ№у — болтать, лґыћ№ылґ (прил. от гл. лґыћ№у) — болтун, малґ — ягода, ышколґа — школа и т.п. 

Такой  же  вариант  звука  л  известен  в  мишарских  говорах,  имеет  место  также  и  в  русских  говорах 

рассматриваемого  ареала  (Смолякова,  1959:  341);  б)  щелевые  дґ  и  тґ/  дґ  —  преимущественно  в 

заимствованиях: љмљдґљ/ђмљќљ (< коми модо) — малина, ђдґийал — одеяло, судґийа — судья и т.п. тґ 

—  в  определённой  группе  слов  из  таких  лексико-семантических  разрядов,  которые  характеризуются 

наибольшей  устойчивостью:  ђтґей  —  папа,  тґђпи  —  ножка;  в  заимствованиях  и  диалектизмах: 

ботґо№а — жидкая грязь, жижа, тґђЎђќ, — лит. кђгазь — бумага, патґир — квартира и т.д. 

Эти  особенности,  видимо,  отражают  в  себе  следы  контактов  говора  с финно-угорскими  языками, 

могут  быть  объяснены  и  как  субстратные  явления,  некоторые  из  них  встречаются  и  в  мишарском 

диалекте. 

Говору  присущ  ряд  и  таких  специфичных  черт,  которые  находят  своё  объяснение  на  тюркской 

почве, но в татарских говорах встречаются редко, либо вообще отсутствуют. Параллели их находятся в 

ограниченном  числе  тюркских  языков  (шор.,  хакас.,  алт.,  уйгур.  и  др.).  Большинство  из  них  имеет 

место и в восточных диалектах: а) по степени незавершённости передвижения шкалы гласных (о, љ — 

у, њ, и — ђ) говор стоит ближе к восточному диалекту, в котором эта особенность распространена более 

широко, нежели в среднем и мишарском диалектах (сурау — лит. сорау — вопрос, оторау — утрау — 

остров,  њлђшђ  —  љлђшђ  —  раздаёт,  ќњгин  —  йљгђн  —  узда  и  т.д.);  б)  метатеза  в  словах  №унчы  — 

голенище,  №омала№  —  хмель,  вместо  литературного  куныч,  колмак;  в)  узкий  вариант  афф. 

многократности действия: -Ўыла/-гелђ/-№ыла/-келђ (лит. -гала/...), характерный для кыпчакской и вос-

точной  групп  тюркских  языков;  г)  понудительный  залог  глаголов,  корень  или  основа  которых 

оканчивается на з, с: yзЎap — лит. уздыр — проведи, бизгер — биздер — отучи, бас№ыр — бастыр — 

поставь; д) склонение имён существительных с афф. принадлежности 1 и 2 л. ед. числа и по огузскому 

типу  не  только  в  винительном  (что  распространено  во  всех  диалектах),  но  и  в  исходном  падеже: 

№улыћан  —  лит.  кулыћнан  —  от  твоей руки,  ђтийемђн  —  ђтиемнђн  —  от  моего  отца,  иллђремђн  — 

иллђремнђн — из  моей Родины (ср.: аналогичные формы в говоре мордвы-каратаев (Мордва-каратаи, 

1991:  151),  в  барабинском  диалекте  (Дмитриева,  1951:  97);  е)  исторически  полный  вариант  афф.  –

ныћ№ы/-нећке, лит. -ныкы/-неке (так же в диалектах сибирских татар; в нукратском — узебезненкесе и 

т.д.);  ж)  краткие  варианты  притяжательных  местоимений,  объясняемые  выпадением  сонанта  н:  аћ  — 

аныћ — его, мић — минећ — мой, шућ — шуныћ — у того; так же в нукратском говоре, в восточных 

диалектах  (Материалы  автора);  отсюда  в  говоре  аћ№ы  —  аныкы  —  его,  мићке  —  минеке  —  мой. 

Формы типа мићке, аћ№ы, сићке отмечены лишь в ак-ногайском диалекте ногайского языка (Баскаков, 

1940: 75); з) выпадение конечного  л у местоимений ул, шул (Дмитриев, I, 1955: 280); и) наречия типа 

ќђйгедђ — летом, кичкедђ — вечером, №ыш№ысын — зимой и т.п.; к) прилагательное башлап№ы — 

первый,  первичный;  л)  частица  утверждения  №ый  —  ведь,  же;  так  же  в  златоустовском  говоре,  в 

восточных диалектах; ср.: башк.диал., казах., алт., хакас., монг. и др.; м) группа диалектизмов: мђшкђ 

— лит. гљмбђ — гриб, тњз — основа, тет — лиственница, №араЎат — смородина, у№сын — чеснок, 

№оно — рысь. 

Выделяется  группа  специфичных  особенностей,  сближающих  говор  с  уйгурским  языком:  а) 

склонение личных и указательных местоимений в пространственных падежах с двойными аффиксами: 

минећђ,  аныћа/aныЎa,  шуныћа/шуныЎа,  тегенећђ  (дат.-напр.п.);  минећђн/минећнђн/минећдђн, 

шуныћнан, шушыныћнан, тегенећнђн (исх.п.); синећдђ, аныћда, тегенећдђ, шушыныћда (местн.-вр.п.). 

Изоглосса  данного  явления  продолжается  и  на  части  территории  распространения  златоустовского 

говора  (Хайрутдинова,  1985–1:  58),  примеры  в  дательно-направительном  падеже  отмечены  в 

башкирских говорах (Миржанова,

 

1979: 181; Максютова, 1963: 100). Полная парадигма наблюдается в 

языке  «Кутадгу  билиг»  (Абдрахманов,  1967:  38),  в  диалектах  уйгурского  языка  (Малов,  1954;  1956; 

1957).  С.Е.Малов  рассматривает  это  явление  как  сочетание  аффиксов  родительного  и 

пространственного падежей (Малов, 1957: 173, 177); б) оформление существительных, обозначающих 

человека (множественное число при сочетании с количественными числительными): алты уланнар — 

алты улан — шесть детей; љч кешелђр — љч кеше — три человека, биш йазучылар — биш язучы — пять 

писателей  и  т.п.  Аналогичное  явление  зафиксировано  нами  и  в  нукратском  говоре.  По  характеру 

данной  особенности  говор  сближается  особенно  с  древнеуйгурским  языком,  где,  как  отмечает 

В.М.Насилов,  «множественное  число  при  количественном  определении  употребляется,  главным  об-

разом  тогда,  когда  определяемый  предмет  —  одушевлённый  или,  может  быть,  когда  он  является 

предметом  почитания»  (Насилов,  1963:  46).  Случаи  употребления  этого  своеобразного  явления 

отмечены в тувинском (Исхаков, Пальмбах, 1961: 207), якутском (Харитонов, 1947: 147), караимском 

(Мусаев, 1964: 15) языках. 

Как  видим,  особенности  говора,  общие  с  восточно-тюркскими  языками,  довольно  значительны  и 

представляют собой цельную систему, охватывающую все три уровня языка: фонетику, морфологию, 

лексику.  Несомненно,  такой  факт  свидетельствует  об особой  общности  носителей  этого  говора  с  ал-

тайскими  тюрками.  Некоторые  из  указанных  особенностей  имеют  место  и  в  восточных  диалектах 

татарского  языка.  Таким  образом,  связь  исследуемого  говора  с  алтайскими  языками  проходит  через 

диалекты  сибирских  татар.  Примечательно  то,  что  в  асинском,  кубалякском  и  кизилском  говорах 

башкирского  языка  отмечены  формы  минећђ,  џинећђ  (Миржанова,  1967:  12).  Всё  это  позволяет 

высказать  мнение  о  том,  что  в  этническом  формировании  пермских  и  сибирских  татар,  некоторых 

групп башкир участвовал общий, на наш взгляд, восточно-тюркский компонент. 

Специфику  говора  составляет  также  и  группа  черт,  сближающих  его  с  такими  реликтовыми 

говорами  среднего  диалекта  татарского  языка,  как  касимовский,  нукратский,  кряшенский,  носители 

которых в течение сравнительно небольшого исторического отрезка времени в том или ином отноше-

нии (территориальном, политическом, экономическом, культурном) обособились от казанских татар и 

сохранили  в  себе  реликтовые  явления,  черты,  бытовавшие  в  старотатарском  языке.  Рассмотрим 

подробнее  эту  группу  особенностей,  представляющих  особый  интерес  с  точки  зрения  истории 

формирования татарского языка и его диалектов. Они следующие. 

Нелабиализованный открытый а (тат.лит. и средн. диал. а°): бал — мёд, чаба — бежит, саЎына — 

тоскует и т.д. Так же и в касимовском, кряшенских, дубъязском, нукратском говорах среднего диалекта 

и в мишарском диалекте. 

Уподобление широкого гласного ђ закрытого слога узким гласным корня: тњгерик — лит. тњгђрђк 

—  круглый,  чепкин  —  чикмђн,  диал.  чекпђн/чепкђн  —  чекмень,  мљрлигин  —  бљрлегђн  —  костяника, 

ќњгин — йљгђн — узда, чеприк — чњпрђк — тряпка, књгерчин — књгђрчен — голубь, кибин — кибђн — 

стог и т.д. Ср.: соответствие фонемы и фонеме ђ литературного языка в конце многосложных слов и в 

окончаниях  в  касимовском  (Махмутова,  1955,  150);  узкий  вариант  фонемы  ђ  в  словах  с  узким 

корневым гласным в нукратском (Бурганова, 1962: 23–24) и др. 

Употребление дифтонга -ей вместо лит. и в открытом слоге: ђней — лит. ђни — мама, кей — ки — 

одень, кергелей — кергђли — захаживает, кейем — кием — одежда и др. Ср.: -ий в касимовском, долгое 

-и  в  нукратском,  -ей  в  кряшенских  говорах  среднего  диалекта  и  в  восточных  диалектах  (Бурганова, 

1962: 23–24; Баязитова, 1986: 56; Тумашева, 1961: 58, 65, 70, 82). 

Архаичный  тип изафета,  компоненты  которого  связаны  с  притяжательным  значением:  шартлама 

№а№  —  шартлама  кагы  —  пастила  из  клубники;  утын  чана  —  сани-дровни;  дар  ќарма  —  тары 

ярмасы — пшено; дар ќарма бот№а — каша пшенная и т.п. Данный тип изафета служит способом 

образования сложных слов: дым№орт — дым №орты — мокрица, алчеприк — ал чњпрђге — передник, 

њкђртђ  —  љй  киртђсе  —  двор  и  т.п.  Ср.:  тат.  лит.  алмагач  —  алма  агачы  —  яблоня,  табагач  — 

сковородник и др. Древний безаффиксальный тип изафета распространён во многих говорах татарского 

языка.  По  степени  активности  его  пермский  говор  проявляет  общность  с  нукратским  говором  и 

восточными диалектами. 

Инфинитив на -ма/-мђ. Весьма активно выступает в вышеуказанных говорах, а также в нурлатском, 

бастанском  говорах  среднего  диалекта,  на  западе  распространения  мишарских  говоров,  в  говорах 

Приуралья;  имеется  в  чувашском,  кумыкском,  караимском  языках  (Ашмарин,  1898:  312;  Дмитриев, 

1940: 126; Мусаев, 1964: 294). 

Употребление слов с аффиксом -ныкы/-неке в функции определения, причём они могут стоять как 

перед, так и после определяемого слова, или одно из них может служить определением к другому: Бир-

нђне №ызны№ы ќићгђсе тарата (кызныћ жићгђсе) — Подарки раздаёт сноха невестки.  Таны№сыз 

рђweштђ  тормош  њзгђрде  аларны№ы  —  Жизнь  у  них  изменилась  до  неузнаваемости.  Єоданы№ы 

быратыны№ы №атыны — Жена брата свата. 

Аналогично  в  говорах  нукратских  татар,  подберезинских  кряшен,  сибирских  татар,  пензенских 

мишарей; так же и в диалектах узбекского языка, караимском, уйгурском языках. 

Оформление  предикативных  отношений  с  помощью  показателя  притяжательного  падежа:  Ике 

илђсђ  дђ  бер  №улныћ  (бер  кулныкы)  —  Обе  варежки  для  одной  руки.  Ойа  турЎайларныћ 

(тургайларныкы)  була  —  Гнездо  принадлежало  жаворонкам.  Такая  специфичная  особенность 

выступает  также  в  нукратском  говоре,  сибирских  диалектах  татарского  языка,  памятниках 

старотатарской письменности («Кисса-и Юсуф»: Зљлђйха сђнећ ула, сђн аныћсђн) и т.п. Она известна в 

караимском,  турецком  языках,  зафиксирована  в  уйгурских  письменных  памятниках  (Благова,  1965: 

102; Малов, 1954: 78; Мусаев, 1964: 14, 137, 227; Кононов, 1956: 77; Малов, 1937: 9; Кол Гали, 1983: 

130, 170). Тем самым, рассматриваемые аффиксы по своим синтаксическим функциям взаимозаменяют 

друг друга. 

Это  объясняется  тем,  что  в  ранние  периоды  развития  языков  не  было  полной  дифференциации 

категорий  притяжательного  падежа  и  принадлежности,  имеющих  сходные  семантические  функции 

(Щербак, 1977: 87). Явление это в большей мере присуще древним этапам развития тюркских языков. 

Вследствие  изолированного  формирования,  в  пермском  говоре  функционирование  рассматриваемых 

показателей получило несколько иное развитие. 

Как  видим,  нукратский,  касимовский,  кряшенские  и  пермский  говоры,  находящиеся  в  настоящее 

время  на  значительном  расстоянии  друг  от  друга  и  развивавшиеся  в  отрыве  от  основной  массы 

татарского  народа,  сумели  сохранить  «основные  специфичные  черты  разговорного  языка  казанских 

татар»  (Бурганова,  1985:  18–19),  определившиеся  гораздо  раньше,  в  булгарский  период,  в  период 

развития  их  в  составе  одного  административно-территориального  объединения  (Закиев,  1977:  103; 

Хакимзянов,  1985:  80).  В  этой  связи  особый  интерес  представляет  ряд  диалектизмов:  илђсђ,  чув. 

ăлса<ђлиг  —  рука;  №онќорый№  <књн + чары№,  распространён  в  языках  кавказского  ареала  (т.е.  в 

местах  прежнего  обитания  предков  булгар?)  и  т.д.  Необходимо  также  подчеркнуть  наличие  ряда 

лексических  параллелей  с  карачаево-балкарским  языком:  к.балк.  чаратабакъ  —  перм.  то  же  — 

большая чаша; к.балк. чукукъ — перм. чы№ы№ — икота; к.-балк. эгер — борзая, перм. ђкђр — самец 

(кошек, собак); к.балк.  еч — перм. њч — жадный до ..., падкий на ... (напр.,  балгъа еч — балЎа њч — 

охотник до мёда), к.балк. туч — алюминий, перм. туч балда№ — кольцо из дешёвого металла и т.д. 

Комплексом  черт  пермский  говор  обнаруживает  общность  с  определённой  (нагорной)  группой 

говоров среднего же диалекта: -ау/-ђњ> -оу/-љњ или -у/-њ (бозау>бозоу>бозу — телёнок, икђњ>икљњ>икњ 

— вдвоём), зафиксировано нами в нурлатском, подберезинском говорах; соответствие  -ай/-ђй>-ый/-ий 

(алый — алай — так, чњрђлий — чњрђлђй — вокруг); системность  ф — п, х —  № (тупра№ — почва, 

земля;  №ђреп  —  хђреф  —  буква);  замена  ч  звуком  с  в  деепричастиях  на  -Ўaч  (барЎас  —  баргач  — 

после  того,  как  ходил);  употребление  давно  прошедшего  времени  на  -ды  иде  (килдегез  ий  —  килгђн 

идегез  —  вы  приехали  было;  љстљмљ  алыштым  ый,  ба№чаЎа  чыЎам  дип  —  и  переоделась  было, 

намереваясь  выйти на  огород);  является  характерной  чертой  нагорных  говоров  (Ќђлђй,  1947: 51; 62; 

Бурганова,  1955:  54,  64;  Арсланов,  1966:  74,  120,  177,  212);  также  имеет  место  и  в  чистопольском, 

сергачском  говорах  мишарского  диалекта  (Шђмгунова,  1962:  166–167;  Шакирова,  1953:  298); 

зафиксировано  в  старотатарском  памятнике  «Кисса-и  Юсуф»,  характерно  для  огузских  (тур.,  гагауз., 

также  и  киргизского)  языков  (Кононов,  1956:  240;  Покровская,  1964:  202;  Орузбаева,  1955:  11); 

диалектизмы  №ур№ыныч  —  пугало,  иртча№/иртчђк  —  утром,  кђќђнкђ  —  чулан  в  сенях,  орчо№, 

сљйђк— щиколотка, тырнаwыч — грабли и др. 

Общность  со  средним  диалектом  наблюдается  и  в  более  широком  распространении  или 

возникновении  инноваций  в  употреблении  отдельных  грамматических  показателей  литературного 

языка. 

Субстантивированные  указательные  местоимения  имеют  форму  аЎысы  —  анысы  —  тот,  та,  то, 

боЎосы — монысы — тот, шуЎысы — шунысы — этот, тот из них, шушыЎысы — шушысы — этот из 

них,  также  и  №айсыЎысы  —  кайсы  —  который.  Такой  способ  в  татарском  литературном  языке 

наблюдается в слове тегесе — тот (из них). В других татарских говорах такое явление не отмечено. 

Основной  формой  прошедшего  многократного времени,  выражающего  регулярно  повторяющееся 

или длительное действие, в говоре, как и в литературном языке, является аналитическая конструкция -

а/-ђ, -ый/-и(й) плюс различные модификации вспомогательного глагола иде, т.е. ийе (так же и в средн. 

диал.)/ий/и/ый. Специфичным для говора является присоединение показателей лица к основному, а не к 

вспомогательному,  как  принято  литературной  нормой,  глаголу:  Озур  итеп  бђлеш  пешерђбез  ий  — 

Бывало (мы) пекли большой бялиш. Књп суЎам ий №апны — Бывало (я) много ткала рогожу. 

Изоглосса  этого  явления  выходит  за  пределы  территории  распространения  пермского  говора, 

охватывает часть бирского, байкибашевского говоров (карта № 102 Атласа). Такое же явление имеется 

и  в  говоре  подберезинских  кряшен  (материалы  автора),  заболотном,  тевризском  говорах  тоболо-

иртышского диалекта (Тумашева, 1961: 66, 79). 

Наряду  с  этим,  в  пермском  говоре  в  1  и  2  л.  ед.  и  мн.ч.  указанная  форма  выступает  в  более 

усложненном  виде,  где  основной  глагол  уже  является  полной  формой:  килђйег  ий<килђ  идек  иде  — 

бывало  мы  приходили;  йазайыЎ  ый<йаза  идек  иде  —  бывало,  мы  писали.  Тњнийеме  йаратайым  ый, 

тишелде №ый — Валенки мои я любила, продырявились ведь (является специфичной чертой говора). 

Таким  образом,  пермский  говор  по  своим  уникальным  особенностям  имеет  много  общего  с 

говорами  среднего  диалекта  татарского  языка.  Примечательно,  что  это  находит  подтверждение  и  в 

исследованиях  по  другим  смежным  наукам:  истории,  археологии,  этнографии,  ономастике 

(Рамазанова, 1996: 13–38; Закиев, 1986: 42–43, 54; 1992: 126–133; 1995: 58–67; Хлебникова, 1984: 39–

44; Бадер, Оборин, 1958: 175, 214; Историко-географическое.., 1801: 5, 25; Гарипова, 1991: 104; и др.). 

Как показали лингвогеографические исследования, западноприуральский ареал, куда входит пермский 

говор, составляет собой часть территории распространения татарского языка. 

Одной  из  характерных  сторон  пермского  говора  является  отсутствие  в  нём  специфичных  черт 

башкирского языка (Грамматика современного..: 39, 53, 60), т.е. межзубного варианта общетюркского 

з, употребления с вместо татарского ч и h вместо татарского с, й-оканья и т.д. Общность с башкирским 

языком в большей степени проявляется в области лексики, в т.ч. в значительной части диалектной, что 

связано не только с непосредственными контактами носителей исследуемого говора с башкирским, но 

и возможно, общностью какого-то древнего компонента. 

В говоре имеется определённое число явлений, общих с мишарским диалектом: монофтонгизация 

дифтонга -љй (тњмђ — тљймђ — пуговица, сњwђк — кость); љ — њ (бљгљн — бњген — сегодня, тљгљл — 

отрицание  не),  к  —  т  (келђњ  —  телђњ  —  хотеть,  итмђк  —  икмђк  —  хлеб,  читлђwек  —  чиклђвек  — 

орех), диалектизмы (тђртешкђ, сырлау, ызба, књлђсђ, кљзнеч) и др. 

Лексические особенности  исследованы  с  различных  точек  зрения.  Генетический  аспект  позволил 

выявить  в  лексико-семантической  системе  говора  наличие  русских  заимствований,  характерных  как 

для  среднего  (бњрђнђ,  уќым,  ...),  так  и  для  мишарского  (пытлук,  ызба,  ...)  диалектов,  также  и 

специфичных для говора (пњмич — лит. љмђ — помочь, мылток — молоток, лњжђнкђ — лежень, боров, 

уграт — 1) ограда, 2) в муллинском подговоре: двор, ...). Среди последних выделяются: 1) общие для 

западноприуральских  говоров  (бида  —  очень,  печтек/мечтек  —  пестик,  ...),  2)  диалектизмы 

окружающих  русских  говоров  (Словарь  русских..,  1964)  (дырапач  —  борона  треугольной  формы, 

бутала — колокольчик в четырехгранной форме, ...) и др. 

По объёму арабско-персидских заимствований говор совпадает со средним диалектом; вместе с тем 

обнаруживаются  и  специфичные  слова:  бђхерниса  —  лягушка  (в  бардымском  подговоре)<бђхер 

(море) + ниса  (женщина);  бђхер  —  море  —  активно  бытовало  в  памятниках  старотатарской 

литературы;  мыс№алтаба№  —  весы<мыс№ал  —  золотник  (мера  веса) + таба№  —  чаша,  ср.: 

мыс№ал  —  маленькие  весы  в  параньгинском  говоре;  ђргиз  —  перс.  џђргиз  —  вовсе,  совсем  не...; 

хђттин аш№ан — замечательно, удивительно<араб. хђдда — край, предел, отс. лит. и в говорах хђтле 

— до, по (послелог), хђтта — даже, вплоть, до (частица усиления); в приуральских говорах ихата<љй 

— дом + хата — ограда, двор, усадьба и др. 

Специфику  говора  составляют  такие  финно-угорско-пермские  заимствования:  љмљќљ/мљќљ/ 

ђмеќе — малина<љмидз, эмезь (имеется в коми, удмуртском, марийском, мордовском языках (Лыткин, 

1964;  156;  Лыткин,  Гуляев,  1970),  оно  было  зафиксировано  в  словарях  пермского  языка  XVIII в.  и 

начала XIX в. (Баталова, 1967: 71).  Малґ/ мђл/ мал: №арамалґ — черника, књкмалґ — голубика<коми. 

моль — жемчужина, пуговица, диал. туримолґ, нурмолґ  и др. — клюква (Лыткин, 1964: 70).  Њжин — 

снегирь,  ср.:  коми  диал.  жонґ  в  том  же  значении и  др. (Лыткин, 1964:  53–54; Лыткин,  Гуляев,  1970: 

102). 

По  говору  записаны  автором  и  включены  в  диалектологические  словари  около  4000  диалектных 

слов. Подавляющее большинство из них — общетатарские слова и корни. По отношению к татарскому 

литературному  языку  выявлены  морфологические  (эрек  —  эремчек  —  сухой  творог,  шђндекле  — 

ышанычлы  —  надёжный,  №ур№ыч  —  куркыныч  —  страшно,  ...),  семантические  (№ашы№  — 

половник  —  лит.  ложка,  ќир  ќилђге  —  земляника  —  лит.  клубника,  ...),  абсолютные  диалектизмы 

(ђпђ — немой, айа№ — стакан, ...). 

При сравнении с другими говорами выявлена лексика: 

—  общая  со  средним  диалектом:  наќаЎай  —  зарница,  apЎыш  —  супружеская  пара, 

сопровождающая невесту в дом жениха,  уша№ — ябеда (ср.: касимовск.  њши’ — сплетня, ябеда, сиб. 

диал. оша№ — донос, ябеда; в таких же значениях оно зафиксировано в словарях И.Гиганова 1804 г., 

Л.З.Будагова 1869 г., известно в кыпчакских, алтайских языках) и др.; 

— общая с мишарским диалектом, кряшенскими, касимовским говором среднего диалекта: књнчек 

— конец прореза платья, басма — ситец, тумырт№а — дятел, тђртешкђ — кочерга, мљгљш — угол, 

cыpЎa — серьги и мн.др.; 

—  общая  с  восточными  диалектами:  тет//тет  аЎач  —  лиственница,  тњз:  йылЎа  тњзе  —  устье 

реки, отсюда название деревень: Башап тњз — Усть Ашап; Тђлђс тњз — Усть Телес, Ђри тњз — Усть 

Арий и др., ќњргђк — пелёнка и ряд др. 

Специфичная  для  говора  диалектная  лексика  относится  ко  всем  отраслям  жизнедеятельности 

человека. Уникальные диалектизмы, переносы значений, образцы местного словотворчества выявлены 

нами в ходе анализа лексики говора по тематическим группам (Рамазанова, 1996: 169–195). 

Одной  из  характерных  сторон  словарного  состава  говора  пермских  татар  является  сохранение 

древнетюркского  лексического  пласта  или  древнетюркских  вариантов  отдельных  слов:  №одо№  — 

прорубь, др.-тюрк. №узуЎ, алт. кутук, уйг. кузук, казах. кудык, башк. №озо№, тат. кое — колодец, ола 

(др.-тюрк.  ула)  —  присоединять,  наращивать,  добавлять,  продлять.  Широко  распространено  в 

тюркских  языках  к  востоку  от  Урала,  зафиксировано  во  многих  древнетюркских  письменных 

памятниках;  тат.  лит.  олау  —  обоз,  подвода.  Такого  же  характера  слова  књнђк  —  небольшая  посуда 

цилиндрической формы из бересты, сы№тау — лит. елау — плакать, књз — горячий уголь, ыру: ыруы 

бетњ  (ту№тау)  —  перестать  рожать,  илђсђ  (см.  выше)  —  рукавица,  орЎау  —  умножаться  и  др.  О 

терминах родства см: (Рамазанова, 1982: 52–58; 1984: 113–120; 1991: 169–173; и др.). 

Анализ  показывает,  что  пермский  говор  есть  один  из  самостоятельных,  причём  интереснейших 

говоров среднего диалекта татарского языка. В нём сохранились следы более древнего этапа развития 

языка поволжско-приуральских татар. 

Мензелинский говор. Несмотря на то, что он распространён на обширной территории — восточные 

районы Татарстана и западные районы Башкортостана — в основе своей он един. 

Наиболее  характерными  особенностями  мензелинского  говора  являются:  1)  употребление 

межзубного  спиранта  d  вместо  литературного  з,  отличающегося  от  башкирского  з  преобладанием 

смычного элемента, на что указывали Л.Заляй, А.Ш.Афлетунов (Рамазанова, 1967: 55–60); отсутствие, 

как  и  в  венгерском  языке,  его  глухой  пары  наталкивает  на  мысль,  что  он  является  угорским 

субстратом; 2) активное, систематическое употребление дифтонга  -ай/-ђй вместо литературного  -ый/-

ий: в определительных местоимениях (ниндђй/нидђй — лит. нинди — какой, андай — андый — такой), в 

глагольных  образованиях  (сњлђмђй  —  лит.  сњлђми  —  не  говорит,  ташлай  —  ташлый  —  бросает);  в 

определённой  группе  слов  (њгђй  —  лит.  њги  —  неродной,  песђй  —  кошка,  ќићгђй  —  сноха,  ...). 

Указанная особенность имеется в ряде говоров среднего диалекта, в восточных диалектах, бытовала в 

татарском  письменном  литературном  языке  вплоть  до  XX в.,  связана  с  фонетическими  закономер-

ностями общетюркского характера и вполне справедливо определена как исторически общее явление 

для татарского и башкирского языков (Махмутова, 1962: 65); 3) д>з в интервокальной позиции (изђн — 

идђн  —  пол,  бозай  —  бодай  —  пшеница...).  Изоглосса  этого  явления  охватывает  мамадышский, 

параньгинский,  нукратский  и  др.  говоры  (см.  карту  №  44  Атласа);  4)  сочетание  рт:  чыбырт№ы  — 

чыбыркы — кнут, шартлы№ — шатлык — радость, №ортлау — котлау — поздравлять, себертке — 

себерке — метла и др.; 5) причастия на -малы/мђле, -ышлы/-ешле, выражающие постоянный, обычный 

признак, возможность или (в сочетании со словом тњгел) невозможность действия; 6) послелог љчећгђ 

—  лит.  љчен;  7)  более  активное  употребление  имени  действия  на  -ыш/-еш  и  др.;  8)  афф. 

уменьшительно-ласкательности  -№ачай/-кђчђй:  бђбекђчђйем  —  дитятко  моё,  гљлљкђчђйем  —  цветик 

мой, №ызы№ачайы — её доченька и т.д. 

В ходе формирования говор испытывал влияние различных соседних говоров, смежных языков, в 

результате чего на различных территориях распространения говора сформировались те или иные свое-

образные  черты,  несколько  отличающие  отдельные  регионы  друг  от  друга.  По  материалам  Атласа  в 

говоре выделяются, в основном, четыре подговора. 

Центральный подговор (районы Восточного Закамья Татарстана, узкая прибрежная полоса правого 

бассейна  р.Ик  в  Башкортостане).  Данный  подговор  в  пределах  Татарстана  одним  из  первых  стал 

объектом  исследования  в  трудах  Л.Заляя  (Ќђлђй,  1947;  1954).  Лингвогеографическим  методом 

подговор  изучен  Ф.С.Баязитовой  и  автором  данных  строк.  Центральный  подговор  характеризуется 

наиболее  последовательным  проведением  всего  комплекса  вышеуказанных  ведущих  признаков 

мензелинского говора. 

Агрызский  подговор  (Агрызский  р-н  Татарстана  и  близлежащие  к  нему  татарские  нас.пп. 

Удмуртии)  (Рамазанова,  1970:  26–28;  1990;  1992:  22–23).  В  заселении  этого  региона  участвовали 

каринские татары (ЦГАДА, ф.1173, оп.1, ед.хр.861, л.9, 22–26; ЦГА БАССР, ф.168, оп.1, ед.хр.57 и др. 

См. также: Рамазанова, 1986: 70–79), в XVIII в. — выходцы из Заказанья (Рамазанова, 1990: 20–35). На 

севере  территории распространения  подговора  существовал  в  прошлом  мощный  культурный  очаг  — 

Иж-Бобьинское  медресе,  славившееся  в  начале  XX в.  прогрессивными  методами  обучения, 

передовыми  демократическими  воззрениями.  Ф.С.Фасеев  неоднократно  подчёркивал  большую  роль 

культурных  очагов  в  формировании  разговорных  языков  окружающего  региона  (Фасеев,  1987:  112, 

146; и др.). Влияние медресе на культуру, язык окружающих нас. пп. стало причиной более активного 

употребления  в  подговоре  некоторых  книжных  форм  (-ды  исђ,  -ма№/-мђк,  отсюда  -ма№лы/-мђкле, 

послелог  мисале  —  ‘подобно,  как’  и  т.п.),  привело  к  ослаблению  на  севере  территории  распро-

странения агрызского подговора ведущих особенностей мензелинского говора, сохранению архаичной 

лексики:  чарача  (<перс.)  —  предбанник;  дая  (др.-тат.  —  кормилица)  —  длинная  жердь,  на  которую 

подвешивается люлька и др. 

Янаульский  подговор  (Янаульский  и  близлежащие  к  нему  районы  Северо-Западного 

Башкортостана)  имеет  общие  с  пермским  говором  особенности:  несколько  активное  употребление 

формы на –маЎа/-мђгђ, безаффиксального изафета и т.п. Он частично входит в зону распространения 

формы  повелительного  наклонения  на  -ыћ/-ећ/-ћ  (барыћ  —  барыгыз  —  идите).  Кроме  них,  для 

подговора  характерны:  присоединение  частицы  -дыр/-дер  перед  личными  аффиксами:  белђдерсен  — 

лит. белђсећдер — знаешь, наверное, килгђндерсез — килгђнсездер — вы, наверное, пришли; активное 

употребление вопросительного местоимения нђмђ (ср.: башк. так же), диалектизмы келиткђ — чулан в 

сенях, чарача — предбанник и др. 

Белебеевский подговор распространён на юго-западе Башкортостана, охватывает квадрат Шаран — 

Чекмагуш  —  Књмертау  —  Бишбуляк  (в  основном  бывш.  Белебеевский  у.).  Для  него  характерно 

нарушение  системности  специфичных  особенностей  мензелинского  говора,  что  объясняется 

непрерывной миграцией до XX в. на данную территорию представителей различных говоров среднего 

диалекта:  з//d,  -ай/-ђй//-ый/-ий,  незавершённость  нивелировки  как  в  фонетико-грамматическом,  так  и, 

особенно, в  лексическом уровнях; влияние  смежного  стерлитамакского  говора мишарского  диалекта: 

спряжение  модального  слова  кирђк  (кирђккђч  —  кирђк  булгач  —  раз  стало  нужным),  сохранение 

интервокального  б (чобар  —  пёстрый,  чобан  —  чуан  —  чирей), усечённый  вариант притяжательного 

падежа местоимений при сочетании с послелогами (аны белђн — аныћ белђн — с ним, моно кебек — 

моныћ кебек — как этот) и др. 

Условия формирования мензелинского говора отразились и в его лексико-семантической системе. 

Общий словарный фонд говора также свидетельствует о близости  его к татарскому литературному 

языку. Основу его составляют общетатарские слова и корни. 

Выделяется  группа  диалектизмов,  совпадающих  по  фонетическому  звучанию  корня  с 

соответствующими словами литературного языка, но отличающихся по семантике: бастыру — 1) лит.; 

2) молотить; 3) гнаться за кем-то, догонять; буш — 1) лит.; 2) вегетарианский (суп); гђњдђ — 1) лит.; 2) 

верхняя часть платья; №ойо — 1) лит.; 2) реже: родник; тату — 1) лит.; 2) задушевная подруга и т.д. 

Морфологические  диалектизмы:  тљпсђ  —  лит.  тљп  —  пень;  йотма  —  йоткылык  —  зев,  глотка; 

љлгђшњ — љлгерњ — успеть; №ушам исем — кушамат (ат и исем — синонимы) — прозвище; эзлек — 

эзлђп килњче, эзлђњче — розыск (ср.: др.-тюркск. i¤lik — башмак, у М.Кашгари i¤lik — ичиги) и т.д. 

Большую часть диалектной лексики говора составляют слова, общие с говорами среднего диалекта: 

бђкђй — ягнёнок (так же в заказанских говорах), мљртлљк/мљтлљк — мята (так же в заказанск., камско-

устьинск.,  заказанск.-крш.),  №ара  №айын  ќимеше//№амыр  ќимеше  —  боярышник  (ср.:  заказанск. 

№ара  №айын,  дубъязск.  №амыр  чийђ,  пермск.  №амырлаwы№,  байкибашевск.  камыр  чийђ, 

каргалинск. №амыр ќилђге, златоустовск. №амыр йемеш, тепекеевск. №амыраш — в том же значе-

нии),  чђбен/шђбен  —  ворох  сена  на  один  подъём  (ср.:  заказанск.,  нагорн.,  чистопольск.  в  том  же 

значении)  и  др.;  а№

 

//сийыр  aЎы  —  молоко,  молочные  продукты:  АЎыбыз  да  йу№  ичмаса№, 

сийырыбыd  dийаннады  —  И  молока  ведь  нет,  корова  умерла.  Известно  также  в  лаишевском, 

нукратском говорах татарского языка; так же в башк., кирг., ног., ккалп., туркмен. языках. 

Пос№а№ — остатки, обрезки шкуры<др.-тюркск. бiч- — резать, рубить + афф.-№а№. Ср.: перм. 

поч№а№ — шкура, снятая с ног лошади или коровы  — используют для подшивки детских валенок, 

чтобы  в  них  можно  было  кататься;  ичкинск.,  златоустовск.  пысу  —  пилить,  нагайбакск.  —  резать, 

пилить,  кроить;  миш.  диал.  печ-/пец-,  заказанск.-крш.  печ-  —  кроить  (т.е.  сингармонические 

параллели), заказанск. печтеки — маленький, так же и тат.лит. пычак, печњ и т.д. Др.-тюрк. bucгaq — 

1) угол; 2) сторона; 3) шкурка, снятая с конечностей животного, из которой делают обувь. 

Наши  исследования  показали,  что  формирование  носителей  мензелинского  говора  шло  в  течение 

ряда  веков  в  условиях  постоянного  переселения  на  территорию  его  распространения,  особенно 

белебеевского  подговора,  татар  из  различных  регионов.  Нивелировка  их  говоров,  видимо,  не 

завершена,  о  чём  свидетельствуют  следующие  особенности  в  составе  диалектной  лексики 

белебеевского подговора. 

1.  Для  передачи  некоторых  понятий  употребляются  синонимичные  ряды.  Саулы№,  на  юге 

территории  распространения  белебеевского  подговора  орЎачы  —  овцематка.  Гљлќимеш,  к  югу  и 

востоку  —  этборон  (так  же  в  заказанско-кряшенском,  лаишевском,  камско-устьинском,  чистополь-

ском, златоустовском, шарлыкском говорах) — шиповник. 

НђќђЎђй,  ќалаЎай,  аќаЎан,  наќыЎый,  аќыЎай,  арыш  №амчаулый  (мамадышск.  арыш 

№амчылый),  ќылдырым  (чишминский  регион)  и  др.  —  зарница.  Ср.:  перм.  ќылдырым,  так  же  и 

лаишевск.,  нагорные  говоры:  ќылдырым,  др.-тюрк,  йулдырым  —  молния.  Књзикмђк,  йо№а/ќо№а, 

ќђймђ, №азан ашы, чђлпђк — национальное, ритуальное блюдо (тонко раскатанное тесто, замешанное 

на  яйце  и  жаренное  в  масле).  Все  названные  синонимы  имеются  и  в  других  говорах,  в  основном, 

среднего диалекта (ТТДС, 1969; 1993). 

2.  Наличие  узколокальных  диалектизмов:  бикђч  (в  нас.п.  Айдарали;  так  же  в  мамадышск., 

дубъязск.,  лаишевск.  говорах)  —  овцематка;  инђч  (в  нас.п.  Таукай  Гайны)  —  овцематка<инђ 

(т.е. ана) + уменьш.-ласкат.афф. -ч; миш.диал. ђнђч — молодка-курочка и др. 

3.  Синонимические  ряды  обнаруживаются  даже  в  речи  жителей  одного  и  того  же  населённого 

пункта,  причём  носители  и  сами  это  осознают:  уратма//белђзек  —  хворост  трубкообразной  формы 

(Тукаево, Ст.Ибраево),  сђмбњсђ/пирњк (Верхн.Услы) — маленький пирожок с различными начинками; 

нђќђЎай/ђќђЎай//ќалаЎай (Турмаево) — зарница и др. 

Специфичными для говора являются диалектизмы: тазЎара — гриф (?), №ушамисем — прозвище, 

мантай  —  дурень  (тат.  разг.  сантый-мантый  —  всякие  глупые,  дураки),  эзлек  —  розыск,  ту  —  1) 

яловая (о животных и гусыне), 2) бесплодная самка домашних животных: Бу ту №аd икђн, ни ата, ни 

инђ тњгел — эта гусыня, оказывается, бесплодная, неспособна иметь потомство, ни самец, ни самка. Ту 

бийђ — а) бесплодная кобыла; б) рабочая лошадь. Ср.: башк., казах., кирг.  ту, ккалп. туу, хак. туЎ — 

яловая, ног. тув — бесплодье, туркмен.  дог — годовалая неокотившаяся коза;  3) злаковые культуры, 

выросшие  сами  из  осыпавшихся  в  прошлые  годы  семян  или  выросшие  не  из  специально  высеянных 

семян: ту тары, ту киндераш, ту арыш//азау арыш, ту суЎан и др. На основе этого слова образованы 

другие диалектизмы: тучаЎа чыЎу — животное на третьем году. Ср.: тат. тпруча, мамадышск. туча — 

слово,  которым  отгоняют  корову.  Слово  туча  имеется  и  в  других  кыпчакских  языках  (подр.: 

Рамазанова, 1992, 68–69.). 

Подытоживая,  констатируем,  что  основные  номенклатурные  названия  всех  тематических  групп 

совпадают  с  соответствующими  названиями  татарского  литературного  и  общенародного  языка. 

Вариативность диалектизмов в белебеевском подговоре объясняется незавершённостью нивелировки и 

обусловлена  сложными  процессами  взаимовлияния  между  мензелинским  и  окружающими  говорами, 

при ведущей роли среднего диалекта татарского языка. По своей фонематической системе, показателям 

всех  грамматических  категорий  говор  совпадает  с  татарским  языком.  Система  особенностей 

мензелинского говора включает в себя также черты, общие для всех говоров Западного Приуралья.  

Бирский говор распространён в северо-западной части Башкортостана (Бураевский, части пределов 

Калтасинского,  Балтачевского,  Татышлинского,  Кара-идельского,  Бирского,  Мишкинского  районов) 

(Махмутова, 1962: 57–86; Хайрутдинова, 1985: 36–62; Рамазанова, 1982; 1990; 1993: 426). 

Известно,  что  по  большинству  черт  бирский  говор  совпадает  с  мензелинским.  В  то  же  время  он 

имеет  и  своеобразие,  выраженное  в  отсутствии  межзубного  d,  составляющего  одну  из  ведущих 

особенностей  мензелинского  говора.  В  бирском  отсутствует также  и  вариант  -сыЎыз/-сегез  афф.  2  л. 

мн.ч. изъявительного наклонения: барасыз — вы идёте, килгђнсез — вы пришли (как и в литературном 

языке), тогда как в заказанских, параньгинском, мензелинском факультативно барасыЎыз, килгђнсегез. 

Бирский  говор  имеет  общие  черты  с  окружающими  говорами:  присоединение  афф.  лица  не  к 

вспомогательному,  а  основному  глаголу  в  аналитической  конструкции  -а + иде:  барабыз  ийе  —  лит. 

бара идек — бывало ходили (так же и в пермском говоре); форма повелительного наклонения на -ыћ/-

ећ/-ћ (килећ — приходите); пространственные падежи личных местоимений: мићђргђ/мийђргђ — мне, 

сићђргђ/сийђргђ  —  тебе;  мићђрдђн/мийђрдђн,  сићђрдђн/сийђрдђн,  мићђрдђ/мийђрдђ;  сићђрдђ/сийђрдђ. 

Некоторое  своеобразие  говора  выражено  и  в  лексике:  хђйкђ  —  перевязь,  йафан  —  поляна,  открытое 

поле,  тезмђ  —  занавес  у  матицы,  телмђт  —  бойкий  на  язык,  йарлыЎу  —  обеднеть;  пар  ќићгђ  — 

супруги, сопровождающие невесту в дом жениха,  тљк/ана тљгљ — маточная ячейка, где сидит матка, 

№ама чаћЎы — лыжи, обитые шкурой и т.д., которые в других говорах пока не зафиксированы. 

Любопытно,  что  носители  бирского  говора отличаются  и  по  внешнему  облику,  видимо,  местный 

угорский  (или  отюреченный  угорский)  компонент  в  составе  их  предков  восходит  к  какому-то 

отдельному этносу. 

В формировании носителей бирского говора решающую роль сыграл ранний поволжско-тюркский 

компонент, усилившийся позднее мощным казанско-татарским слоем, переселившимся после падения 

Казанского  ханства.  Дальнейший  ход  их  историко-культурного  развития  шёл  в  тесной  связи  с  по-

волжскими татарами, миграция которых продолжалась до ХХ в. 

В  западноприуральском  ареале  представлен  говор  нижнекамских  кряшен  в  лице  бакалинского 

подговора.  Носители  этого  подговора проживают  в  Бакалинском  районе Башкортостана,  он  изучен и 

описан Ф.С.Баязитовой (Баязитова, 1986: 35–38). Об их происхождении высказаны различные мнения: 

большинство  учёных  вполне  справедливо  связывают  их  с  заказанскими  кряшенами  (до  крещения: 

татары Арской дороги Казанского у. (Рычков: 183–190; Стариков, 1884: 176; Витебский, 1891: 257–286; 

Токарев,  1958:  180–181;  Ахметзянов,  1985:  65–66).  По  всей  вероятности,  они  после  крещения  были 

переселены для охраны новых границ Русского государства. По мнению некоторых исследователей, в 

их  формировании  предполагается  участие  татарских  мурз,  ногайцев  и  т.д.  (подр.  и  библиогр.  см.: 

Юсупов, 1979: 15; Исхаков, 1995: 4–18; Шакуров, 1987: 119–126). По указу от 1736 г. часть из них была 

определена  «в  службу  казатскую...»  (Материалы  по  истории..,  1900:  193).  Видимо,  эта  часть  и  была 

переселена  в  1842 г.  на  новые  рубежи  Русского  государства,  т.е.  в  Верхнеуральский  у.  для 

продолжения  казачьей  службы,  и  на  её  основе  начали  формироваться  носители  говора  нагайбакских 

кряшен в Зауралье. 

В  подговоре  продолжают  бытовать  черты,  присущие  кряшенским  говорам,  например, 

систематическое ќ-оканье: ќал — лит. йал, графич. ял — отдых, ќу№ — нет и др.; систематическое 

сохранение этимологического п, к, № в исконно татарских словах: тупра№, — лит. туфрак — почва, 

земля; керпек — керфек — ресница, ќапра№ — яфрак — лист, №ан — хан, №атын — жена и др., 

ќ>з:  заный  —  ќаный  —  милый;  бозора  —  боќра  —  кольцо  (ср.:  так  же  и в отдельных  подговорах 

заказанско-кряшенского  говора);  спирантизация  увулярного  №:  хырау  —  кырау  —  заморозки; 

выпадение  н  в  позиции  перед  л,  г,  з:  туЎан  —  тулган  —  наполнился,  Мизђлђ  —  Минзђлђ  — 

Мензелинск  и  др.;  сокращение  среднеязычного  й  в  окончаниях  определённого  будущего  времени: 

ашача№ — лит. ашайачак, графич. ашаячак — ‘будет кушать’ и др. Вместе с тем, он испытал влияние 

окружающего  мензелинского  говора:  наличие  к  в  конце  определённой  группы  слов  (менђтерђк  — 

менђтерђ (в говорах) — вот, №ыс№а№ — кыска — короткий, жу№а№ — юка — тонкий и др.; ха-

рактерно  и  для  других  татарских  говоров,  особенно,  приуральских);  форма  на  -малы/-мђле:  кермђле 

тњгел  —  керерлек  тњгел  —  невозможно  войти;  cyЎa  жар  буйлап  бармалы  —  ...  барасы  —  за  водой 

нужно идти по берегу; и др. Этот же подговор можно отнести к нас.пп., заселённым отатарившимися и 

некрещёнными  чувашами,  марийцами,  мордвой  и  др.,  говор  которых  не  отличается  от 

рассматриваемого  подговора.  До  сих  пор  они  сохраняют  заднеязычные  к,  г,  своеобразные  названия 

реалий, связанных с предметами быта, одеждой и украшениями (Ст. Азмеево: кикча — платок, тарпан 

— тастар; Базгиево: качмык — тастар, тњнгђлђк — бант из ленты; и др.) (Баязитова, 1986: 35–38). 

В бакалинском подговоре, как и в других говорах ареала, имеются ведущие особенности среднего 

диалекта, рассмотренные выше, и черты, общие для всех говоров Западного Приуралья (см.ниже). 

Турбаслинский  говор.  Он  распространён  в  средней  полосе  Башкортостана,  в  Иглинском 

(Ђхмђтќанов,  1984:  138–146),  частично  и  Нуримановском  районах  (Материалы  экспедиции 

Ф.С.Баязитовой  и  З.Р.Садыковой,  1983).  Этот  говор,  хотя  и  находится  в  контактной  зоне,  где 

сформировалась  вторая  группа  говоров  среднего  диалекта  Западного  Приуралья,  характеризуется 

татарской системой согласных и гласных, т.е. ему присущи ќ-оканье, употребление переднеязычных 

ч, с, з (как и в татарском литературном языке). 

Всё  это  свидетельствует  о  ведущей  роли  представителей  среднего  диалекта  в  формировании  его 

носителя. Вместе с тем, нельзя не отметить участие в этом процессе служилых мишарей, получивших 

наделы в окрестностях Уфы, а также башкир. 

В  говоре  отдельных  деревень  Нуримановского,  Иглинского  районов  наблюдаются  случаи 

употребления особенностей, характерных для II группы, в частности, с вместо ч, d вместо з, случаи й-

оканья и др. 

Специфику говора составляют: употребление сочетаний ћг, ћЎ вместо ћ в интервокальной позиции: 

мићгђ — лит. мића — мне, йаћЎа — яћа — новый, тићге — тиће — равный ему (так же в дубъязском 

говоре);  и>ый  в  позиции  после  №,  если  последующий  слог  оформлен  с  гласными  заднего  ряда 

(преимущественно в заимствованиях): №ыйна — кино, №ыйтап — китап — книга (так же и в стерл. 

говоре); активность употребления ч вместо с: №ыч№ыч — щипцы, бач№ыч — лестница (так же и в 

заказанских  говорах)  и  др.  Кроме  того,  в  нём  обнаруживаются  все  особенности,  общие  для 

приуральских говоров (см. ниже). Исследование говора продолжается. 

жүктеу/скачать 0,66 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: