№4(68)/2012 Серия филология

Т.Т.Савченко 
102 
Вестник Карагандинского университета 
Такая форма эмпирически возможна в зеркальном восприятии или при разглядывании фотогра-
фического  автопортретного  изображения.  Она  получила  распространение  во  второй  половине  ХХ 
века при описании переживаний души, отделившейся от тела. В художественной литературе извест-
ное стихотворение М.Лермонтова «Сон» изображает смерть «я», увиденную со стороны: В полднев-
ный зной в долине Дагестана / С свинцом в груди лежал недвижим я, / Глубокая в груди дымилась 
рана, / По капле кровь сочилася моя. Но в этом изображении предстает прошедшее время. Кажется, 
что  Н.Заболоцкий  демонстрирует  редчайший  опыт  изображения  раздвоения:  я  есть  я,  но  я  еще  и 
вглядываюсь в себя, удаленного от себя — вон — я. Об этом А.Македонов пишет: «Заболоцкий со-
скальзывает в остраненную речь, звучащую абсолютно невпопад: она придает романтическому пафо-
су оттенок иронии, издевки над самим собой. Получается нечто самопародирующее, и стихотворение 
рассыпается на элементы, действительно, несовместимые, антихудожественные сочетания» [7]. Сего-
дня с таким толкованием стихотворения согласиться нельзя. 
А дальше предстает традиционное изображение: субъект речи и объект изображения совпадают: 
Я вынул маленький кисетик, / пустую трубку без огня, и пули бегают как дети,/ с тоскою глядя на 
меня…. Тема винтовок, заявленная в начале стихотворения, логически завершается темой пуль, бе-
гающих около «я». Винтовка не только защищает, но она чревата смертью того, кто с ней. 
Многие смыслы заключены в этом стихотворении. «Пир» выступает в стихотворении в конкрет-
ном  и  метафорическом  значении. «Ночь  нам  пива  ставит  бочку» — «мы  пьем»,  дважды  повторяю-
щееся. Под действием «пива» изменяется восприятие мира, который приобретает искаженные черты: 
знамена не на древке, а «подняты баграми», «винтовки» издают «хохот заячий», штык пронзает ста-
кан. Причем штык действует не сам по себе, а он в чьих-то руках. И вот уже в следующем строфоиде 
«штык» движется, действует самостоятельно. Создается некая сюрреалистическая картина. «Штык» 
пронзает не только Иуду — предателя. Вероятно, следует думать, что слепое безразличие штык обре-
тает в руках опьяненного сознания. В бездумных руках он, штык, не различает зло и добро, темное и 
светлое. Он не только Иуду пронзает, но и Бога, мир, ангелов: 
 
Где раньше бог клубился чадный 
и мир шумел — ему свеча; 
где стаи ангелов печатных 
летели в небе, волоча 
пустые крылья шалопаев, – 
там ты несешься, искупая 
пустые вымыслы вещей – 
ты, светозарный как Кащей! [1; 355] 
 
Возникает вопрос: с позиции кого Бог, ангелы, мир — «пустые вымыслы вещей»? Думается, что 
с позиции опьяненного сознания тех, в чьих руках остается штык. Но это не авторская позиция. 
В функции одного из персонажей, наряду с другими, а не лирического героя, как нам кажется, 
появляется «я» в стихотворении «Обводный канал»: В моем окне — на весь квартал / Обводный цар-
ствует канал и в «Бродячих музыкантах»: где спит Тамара боевая, / где сохнет молодость моя. 
Анализ субъектной структуры «Столбцов» показывает, что эта сторона книги оказывается ярко 
новаторской,  непохожей  на  все,  что  было  создано  до  Н.Заболоцкого.  Организованные  по  тому  же 
принципу,  по  которому  организовано  высказывание  у  Заболоцкого,  есть  произведения  в  наследии 
Ин.Анненского,  который  воспринимается  как  предшественник  Н.Заболоцкого.  Обратимся  к  стихо-
творению «Маки»: 
 
Веселый день горит… Среди сомлевших трав 
Все маки пятнами — как жадное бессилье, 
Как губы, полные соблазна и отрав, 
Как алых бабочек развернутые крылья. 
 
Весенний день горит… Но сад и пуст и глух. 
Давно покончил он с соблазнами и пиром, — 
И маки сохлые, как головы старух, 
Осенены с небес сияющим потиром [8]. 

Своеобразие «я» в лирической книге... 
Серия «Филология». № 4(68)/2012 
103 
В стихотворении обращает на себя внимание особенный взгляд на мир. Это словесное и эмоцио-
нальное восприятие тленности живой природы, постепенное внешнее, очевидное разложение красо-
ты, распад живого: «среди сомлевших трав все маки пятнами». Это внешнее проявление увядания. А 
далее воплощена дисгармония внешнего и внутреннего: «губы, как алых бабочек развернутые кры-
лья», таят внутри скрытые «соблазн и отраву». Здесь тонкое и глубокое постижение особенного жи-
вого мира, его противоречий. Это констатация изображения, в котором нет прямой авторской оценки. 
Поэтом вскрыта объективная сущность жизни. Она не открывается, а вскрывается. Это, как нам ка-
жется,  является  важным  свойством  художественного  творчества,  свойством  его  оригинальности. 
Этим оригинальным свойством обладает творческий дар Н.Заболоцкого. 
Автор в «Столбцах» порывает со многими традициями лирической поэзии. В его стихах отсут-
ствует  то,  что  получило  в  литературоведении  определение  «личное  начало».  Именно  это  свойство 
приобрела  русская  поэзия,  начиная  со  второй  половины  ХVIII  века  (А.Сумароков,  М.Ломоносов, 
М.Муравьев, Г.Державин). На утверждении личного начала осуществлено развитие русской лирики в 
ХIХ веке. В классической русской лирике центральное место отведено образу и личности автора. Ут-
верждение его самоценности и самодостаточности характерно для поэтических миров ведущих рус-
ских поэтов. Выработались свои формы выражения авторского сознания у поэтов и в лирике в целом. 
Среди этих форм субъектный мир, лирический герой, идейно-эмоциональный комплекс. 
В ХХ веке личное начало стало нивелироваться. В поэзии О.Мандельштама, Н.Гумилева преоб-
ладающей  становилась  повествовательная,  а  не  личная  форма  выказывания.  В  концептуалистской 
поэзии конца века личное начало окончательно исчезло. У Н.Заболоцкого появление личной формы 
высказывания оказалось очень редким, а ее содержание существенно изменилось. Повествовательная 
форма высказывания включает немотивированный переход к высказыванию от лица «я». «Я» пред-
стает во внешнем проявлении одномоментного действия и оказывается не субъектом высказывания, а 
объектом изображения. 
 
 
Список литературы 
1  Заболоцкий Н. Собр. соч.: В 3 т. — Т. 1. — М., 1983. — 654 с. 
2  Воспоминания о Н.Заболоцком. — Изд. 2-е, доп. — М.: Сов. писатель, 1984. — C. 352. 
3  Лощилов И.Е. Феномен Николая Заболоцкого. — Helsinki, 1997. 
4  Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. — Т. 9. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — 495 с. 
5  Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10 т. — Т. 3. — М.:
 
Изд-во АН СССР, 1962. — С. 112. 
6  Альфонсов В. Слова и краски. — М.-Л.: Сов. писатель, 1966. — С. 177–230. 
7  Македонов А. Николай Заболоцкий: Жизнь. Творчество. Метаморфозы. — Л.:
 
Сов. писатель, 1987. — C. 101. 
8  Анненский Ин. Стихотворения и трагедии. — Л.:
 
Сов. писатель, 1990. — 640 с. — C. 86, 87. 
 
 
Т.Т.Савченко 
Н.Заболоцкийдің «Столбцы» («Бағаналар») лирикалық  
кітабындағы өзіндік «мен» 
Мақалада  лирикалық  кітаптағы  жанр  қалыптастырушы  қызметін  атқаратын  «мен»  сөйлеу  субъектісі 
талданды. Н.Заболоцкийдің «Столбцы» («Бағаналарындағы») «мені» жеті өлеңде эпизодты түрде пай-
да  болып,  өзінің  дəрежесін  өзгертіп  отырады. «Мен»  дəстүрлі  сөйлеу  субъектісінен  аса  өзгеше:  бұл 
лирикалық  кейіпкер  емес,  ол  автордан  ерекшеленетін  персонаждардың  бірі.  Зерттеу  «Столбцы» 
(«Бағаналардағы») «меннің» бұрынғы талқылануына түзету енгізуге мүмкіндік береді. 
 
T.T.Savchenko 
Originality of «I» in N.Zabolotsky's lyrical book «Columns» 
The article analyzes subject of speech «self», which performs the genre formation function in lyric book. In 
«Columns» by Zabolotsky N. «self» changes its status, occasionally appearing in seven verses. «Self» signifi-
cantly different from the traditional subject of speech: this is not a lyrical character, but one of characters that 
is different from the author. The study allows to adjust the former interpretation of «self» in the «Columns». 
 

104 
Вестник Карагандинского университета 
УДК 82.0 
Г.З.Горбунова 
Карагандинский государственный университет им. Е.А.Букетова (E-mail: zotiсvera@mail.ru) 
Симулякр в художественной литературе: к проблеме типологии 
Статья посвящена малоизученной области научного знания, касающейся функционирования симуля-
тивных образов в художественной литературе. Автором предложена классификация симулякров, реа-
лизованных  в  произведениях  различной  эстетической  природы.  К  анализу  привлекаются  произведе-
ния классической мировой и современной литературы. Типологические ряды выстраиваются с учетом 
осмысления  феномена  в  древней  и  классической  философии,  взглядов  ученых  «Парижской  школы» 
социальной философии. 
Ключевые слова: симулякр, гиперреальность, идентичность, референция, постмодернизм. 
 
Платон  симулякром  назвал  отражение  существующих  ноуменальных  идей, «копию  копии». 
Термин  фиксировал  собой  несовершенство  рационального  познания  мира,  ограниченность  возмож-
ностей человека в постижении истинной природы вещей. В целом же сомнения в достоверности на-
ших представлений о мире обнаруживаем во многих источниках. «Ложь возникает только вследствие 
суждения  и  мнения…  Ложь  и  ошибка  всегда  лежат  в  прибавлениях,  делаемых  мыслью», — писал 
Эпикур [1]. «Не знаю, что не знаю… Кто из нас знает… и он не знает» (Кена Упанишада) [2]. Или: 
«Живет лишенный речи, ибо мы видим немых. Живет лишенный глаза, ибо мы видим слепых. Живет 
лишенный уха, ибо мы видим глухих. Живет лишенный разума, ибо мы видим глупых» (Каушитаки 
Упанишада) [3]. Библия  также  свидетельствует,  что  человеку,  как  бы  он  ни  стремился,  не  прибли-
зиться к пониманию мира, потому что он совершенно иной природы, нежели догадки о нем несовер-
шенного разума: «Мои мысли — не ваши мысли, не ваши пути — пути Мои, говорит Господь. Но как 
небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Ис.55:8,9). 
В классической философии обличение мира видимости восходит к Канту, Гегелю, Ницше. По-
следний, оспаривая идею Платона об Абсолюте, находящемся за пределами так называемой «пеще-
ры», выразил сомнение в том, что человек вообще может иметь «истинные и конечные» мысли, по-
скольку за каждой пещерой может обнаружиться еще более глубокая пещера: «Всякое мнение есть 
засада; всякое слово маска» [4]. Ср.: «Мысль изреченная есть ложь» (Тютчев). 
На  платоновской  идее  недостоверности  видимого  и  истинности  ноуменального  строилась  док-
трина  символизма.  Феномен  этого  стиля  художественно-философского  мышления,  сложившегося  в 
теоретических трудах и творческих опытах, предопределился не только необходимостью трансфор-
мации традиционных форм художественной интеграции, но, главное, острым ощущением ущербно-
сти логического пути познания. В.Брюсов в  «Ключах тайн» постулировал это следующим образом: 
«Все наше сознание обманывает нас, перенося свои свойства на внешние предметы. Мы живем среди 
вечной, исконной лжи» [5]. 
Проблему  идентичности  в  системе  отсчета  актуализировала  постмодернистская  философия,  и 
прежде всего ученые «Парижской школы» социальной философии. В оборот постмодернизма термин 
«симулякр», как известно, введен Ж.Батаем, затем феномен становится объектом осмысления в тру-
дах Ж.Делеза, Ж.Бодрийяра, П.Клоссовски и других теоретиков постмодернизма. Ж.Батай объясняет 
симулякр «открытостью существований», так как «замкнутые существования», составляющие поня-
тийный язык, основаны на недостоверных идентичностях: «Мы хотим открыть жалкие истины, соот-
носящие нашу манеру поведения и действия с тем, как ведут себя и действуют нам подобные. Это 
постоянное усилие ясно и четко обозначить наше место в мире было бы, по всей вероятности, тщет-
ным, если мы не были бы прежде всего связаны чувством всеобщей субъективности, непроницаемой 
для самой себя, для которой мир отчетливых вещей тоже непроницаем» [6]. 
Вслед  Ж.Батаю  Ж.Делез  утверждает,  что  симулякр  как  образ,  лишенный  подобия,  порождает 
мир «блуждающих дистрибуций и коронованных анархий»: «…если бы мы обладали необходимым 
навыком восприятия, то уже с самого начала знали бы, что светские знаки в силу их пустоты обнару-
живают что-то ненадежное. Затвердев и сделавшись неподвижными, они скрывают свои изъяны — 
сам светский мир в любой момент есть повреждение и деформация. …Умы сообщаются между собой 
всегда  на основе договора,  а разум  порождает  только  возможность» [7;43,123]. Принципиально  но-

Симулякр в художественной литературе... 
Серия «Филология». № 4(68)/2012 
105 
вым и лишенным непосредственного гносеологического модуса является квалификация симулякра в 
работах Ж.Бодрийяра. Сосредоточивший основное внимание на средствах массовой коммуникации в 
эпоху технического воспроизводства, Ж.Бодрийяр приходит к выводу, что симулякры не только взя-
ли верх над реальностью, но и, опережая, формируют ее. 
Хотя постмодернистская философия и литература радикализировали интерпретацию симулякра 
в контексте общего отказа от идеи референции, фундаментальные свойства симулякра, его принци-
пиальную  несоотносимость  с какой  бы  то  ни  было  реальностью  находим  задолго  в  мировой,  в  том 
числе русской литературе. Неслучайным в связи с этим является все более активизирующийся инте-
рес литературоведческой науки к симулякрам [8]. Поскольку имеет место неоднозначность взглядов 
на симулякр [9], объясняемая его неоднородной природой, сложно выстроить некие типологические 
ряды в силу не только амбивалентной сущности явления, но и многообразия форм воплощения в эс-
тетическом  слове.  Целостной  и  общепринятой  теории  симулякра  в  художественной  литературе,  на-
сколько нам известно, не существует, так как изучение феномена ведется в различных направлениях, 
актуализирующих тот или иной аспект сложного и многогранного явления. 
Цель  нашей  работы — выделение  групп  симулякров,  воплощенных  в  художественном  слове 
различной эстетической природы и характеризующихся некоей типологической общностью. В основу 
типологии  симулякра,  несомненно,  должны  быть  положены  принципы  его  дифференциации  в  постмо-
дернистской философии, отражающие гносеологические истоки, вместе с тем невозможно рассматривать 
явление  в  художественном  тексте  вне  собственно  эстетического  фактора,  вне  различных  форм  его 
реализации. 
Смыслопорождение  как  самоорганизацию  вытесненного  в  симулякр  опыта  обнаруживаем  во 
многих произведениях. Так, примером семантического фокуса, вокруг которого происходит интегра-
ция  симулятивных  смыслов,  является  реакция  Татьяны  на  появление  в  доме  Лариных  Онегина: 
Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он. Он — это симу-
лякр, причем, симулякр в данном контексте определяется в качестве «точной копии, оригинал кото-
рой никогда не существовал» (Джеймисон). Пушкин уже в эпиграфе к роману («Проникнутый тще-
славием, он обладал сверх того еще особенной гордостью, которая побуждает признаваться с одина-
ковым равнодушием в своих как добрых, так и дурных поступках, — следствие чувства превосходст-
ва, быть может мнимого») предупреждает читателя о недостоверной природе психологического об-
лика героя. Уж не пародия ли он? задастся справедливым вопросом Татьяна после посещения оне-
гинского имения, увидев в кабинете своего кумира портрет Байрона и столбик с куклою чугунной, под 
шляпой, с пасмурным челом, с руками, сжатыми крестом. 
Показательный пример подобного рода симулятивных умозаключений представляет также рас-
сказ Достоевского «Скверный анекдот», в котором писатель гротескно разоблачает заявления генера-
ла Пралинского о своей способности общаться с представителями демократических низов. Фамилия 
главного героя наверняка произведена Достоевским от слова «пралине», что означает десертный ин-
гридиент из молотого миндаля, обжаренного в сахаре. Безобразная история — скверный анекдот на 
свадьбе подчиненного — только подтверждает предсказание «ретрограда», тайного советника Ники-
форова, что Пралинский не выдержит принятой на себя роли. Заметим, Никифоров не совсем прав: 
убеждения  в  демократический  природе  своего  социального  поведения  не  являлись  маской,  а  были 
симулякром — следствием ложных представлений генерала о собственной психологической сущности. 
Коннотативные  смыслы,  не  имеющие  оснований  и  оформляющиеся  на  основе  недостоверной 
кооперации  ассоциаций,  выступают  в  данных  примерах  как  знаки,  приобретающие  автономный 
смысл. Этот тип симулякров можно назвать симулякрами представлений. По существу они являются 
иллюзиями, т.е. искаженным восприятием, интерпретацией, выдающей желаемое за действительное 
(illusio в переводе с латинского «обманывать»). Мировая литература изобилует такого рода симуля-
крами. И хотя сам термин, как правило, употребляется только в отношении современной беллетри-
стики,  нам  представляется  вполне  допустимым  использовать  его  в  анализе  произведений  классиче-
ской литературы. 
Второй тип симулякров, выделяемый также по принципу их происхождения, — симулякры, из-
начально с определенной целью конструируемые и не имеющие непосредственным источником не-
совершенство рационального начала в человеке. Случай такого конструирования ложного образа на-
ходим  в  романе  Фаулза  «Любовница  французского  лейтенанта».  Занятый  поисками  окаменелостей, 
Чарльз Смитсон долго не может осознать, что истинными духовными окаменелостями давно уже яв-
ляются и Эрнестина, и ее тетушка, да и он сам, движимый догматическими представлениями о Саре. 

Г.З.Горбунова 
106 
Вестник Карагандинского университета 
Знаменательным в этом отношении является заявление доктора Дрогана о том, что об окружающих 
людях  мы  знаем  меньше,  чем  об  окаменелостях.  Автосимулякр  Сары  Вудраф  выступает  как  некое 
гносеологическое  метапространство,  побуждающее  эксплицитно  выражать  негативное  отношение  к 
ней, это провокационное предложение познать окружающим, и прежде всего Чарльзу Смитсону, ис-
тину в форме не истины, то есть сомнительной истины, и тем самым дать возможность пройти своего 
рода обряд духовного преображения — обретения своей подлинной личности, насколько это, разуме-
ется, возможно. 
Наиболее  распространенным  типом  конструируемых  симулякров  являются  симулякры  вообра-
жения (грезы, мечты, фантазии). Ограничимся лишь одним примером — фарсом-трагедией Ионеско 
«Стулья».  Пожилые  супруги,  находящиеся  в  самом  низу  социальной  лестницы,  соблазняются  мыс-
лью о том, что они являются подлинными хозяевами жизни, и начинают строить иллюзорный мир, в 
котором  им  якобы  отведены  завидные  места.  Старик-привратник,  не  ставший  «главным  императо-
ром», «главным  маршалом»,  удовлетворившийся  лишь  званием  «маршала  лестничных  маршей»,  со 
своей  женой,  которую  называет  Семирамидой,  становится  мнимым  главой  пышного  приема.  В  ги-
перреальности (в пьесе множество невидимых персонажей: президенты, делегаты, священники, пол-
ковники) старик намерен сообщить миру о своей великой миссии. Симулякры воображения, компен-
сируя уязвленное самолюбие, заполняют миражами пустоту и ничтожество бытия: 
Старушка (почти успокоившемуся старику). Тшшш, успокойся, не расстраивайся, не убивайся… 
вспомни, сколько у тебя талантов, вытри глазки, а то скоро придут гости, увидят тебя зареван-
ным… Ничего не загублено, ничего не закопано, ты им все скажешь, все им объяснишь, у тебя же 
Весть… ты всегда говорил, что передашь ее… борись, живи ради своей Миссии… 
Старик. Я вестник, это правда, я борюсь, у меня Миссия, за душой у меня что-то есть. Это моя 
Весть человечеству…человечеству… 
Старушка. Человечеству, душенька, от тебя весть. 
Старик. Это правда, вот это правда [10]. 
Жанрообразующее  значение  конструируемый  с  определенной  целью  симулякр  приобретает  в 
романе-антиутопии.  В  этом  случае  производство  симулякров  является  социальной  психотехникой, 
направленной  на  превращение  граждан государства  в  послушных  марионеток.  В  романах  Замятина 
«Мы», Оруэлла «1984», Хаксли «О дивный новый мир», Толстой «Кысь» убогая жизнь героев, пол-
ная  материальной  нужды,  пропагандируется  как  совершенная  форма  существования.  Заметим,  что 
коммунистическую  идею  Ж.Деррида  назвал  одной  из  величайших  иллюзий-симулякров.  Подделка 
порождает ирреальность, заполняя социокультурное пространство симулякрами, таким образом, вла-
стью  сознательно  формуется  гиперреальность,  с  действительной  реальностью  не  только  не  совпа-
дающая, но и принципиально не соотносимая с ней и вместе с тем побуждающая граждан к благого-
вейному энтузиазму и благодарственному воспеванию симулятивного образа жизни: Судя по дошед-
шим до нас описаниям, нечто подобное испытывали древние во время своих «богослужений». Но они 
служили своему нелепому, неведомому Богу — мы служим лепому и точнейшим образом ведомому; 
их Бог не дал им ничего, кроме вечных, мучительных исканий: их Бог не выдумал ничего умнее, как 
неизвестно почему принести себя в жертву — мы же приносим жертву нашему Богу, Единому Го-
сударству, — спокойную,  обдуманную,  разумную  жертву.  Да,  это  была  торжественная  литургия 
Единому Государству… («Мы») [11]. 
Агрессивное навязывание идеи превосходства предлагаемых государством форм существования 
лишает возможности критически оценивать действительность, подавляет сознание, приводит к утрате 
идентичности.  Герои  теряют  свое  человеческое  лицо,  свое  человеческое  естество,  превратившись  в 
символические автоматы, социальная реальность оказывается предельно дегуманизированной. В ро-
мане Хаксли, если член социума начинает входить в недопустимое государством состояние, он при-
нимает наркотик сому, который вновь возвращает его к радостному самоощущению, таким образом, 
общество постоянно поддерживается в состоянии иллюзий (Сомы грамм — и нету драм). Возмож-
ность самоопределения купируется уже на эмбриональной стадии, поскольку люди создаются искус-
ственно. В антиутопии Хаксли обнаруживаем самый зловещий тип симулякра, подменившего по су-
ществу и самого человека, и его жизнь в целом. 
Ж.Бодрийяр свидетельствовал, что мир все более становится симулятивным, т.е. гиперреальным. 
Симулякры неотделимы от культурных продуктов: «Все сущее продолжает функционировать, тогда 
как смысл существования давно исчез. Оно продолжает функционировать при полном безразличии к 
собственному содержанию. И парадокс в том, что такое функционирование нисколько не страдает от 

Симулякр в художественной литературе... 
Серия «Филология». № 4(68)/2012 
107 
этого,  а  напротив,  становится  все  более  совершенным…  Мы  наблюдаем  сегодня,  как  каждая  вещь 
посредством рекламы, средств массовой информации и изображений приобретает свой символ. Даже 
самое банальное и непристойное — и то рядится в эстетику, облачается в культуру» [12]. Андрей Ве-
ликанов, автор книги «Симулякр ли я дрожащий или право имею» [13], следующим образом характе-
ризует симулятивную природу современного общества: «…если у Платона симулякры были ошибка-
ми  системы,  браком  при  производстве  вещей,  то  теперь  в  симулятивной  природе  они  становятся 
формами, по образу которых творятся вещи. Суррогаты эйдосов производят вещественное и тут же 
лишают его реальности, присваивая «истинную» реальность себе» [14]. 
Так, средства массовой коммуникации манипулируют коллективным сознанием, формуют его по 
необходимому  подобию,  предлагая  подделки  культурных  объектов.  Современная  звукозаписываю-
щая  аппаратура  позволяет  исполнять  музыкальные  произведения  под  так  называемую  «фанеру», 
классика становится малоузнаваемой в результате ее «осовременивания», недобросовестная реклама 
и яркие этикетки навязывают покупателю недоброкачественную продукцию, мода предлагает так на-
зываемые гламурные образцы, заменяющие собой практичную, удобную одежду и обувь. Публику-
ются тексты, которые никому, кроме авторов, не нужны. Множащиеся симулякры искажают и под-
меняют  собой реальное бытие. Теряются  границы  между  высоким  искусством  и  бульварными  под-
делками под него. «Уже ничего нет в качестве объекта», — сетует Ж.Батай [15]. Показателен в этом 
отношении эпизод с Моцартом в романе Г.Гессе «Степной волк»: И правда, к моему неописуемому 
удивлению  и  ужасу,  дьявольская  жестяная  воронка  выплюнула  ту  смесь  бронхиальной  мокроты  и 
жеваной резины, которую называют музыкой владельцы граммофонов и абоненты радио… А ведь 
вы  слышите  не  только  изнасилованного  радиоприемником  Генделя,  который  и  в  этом  мерзейшем 
виде  еще  божествен, — вы  слышите  и  видите,  уважаемый,  заодно  и  превосходный  символ жизни 
вообще. Слушая радио, вы слышите и видите борьбу между идеей и ее проявлением… [16]. 
Образцы проектирования гиперреальной социальной действительности обнаруживаем в романах 
Д.Барнса «Англия, Англия» и Ч.Поланика «Невидимки». В центре романа Д.Барнса долларовый маг-
нат Джек Питман, который «продублировал» Англию, поместив копии ее достопримечательностей в 
одном месте для удобств многочисленных туристов. Остров со второй Англией приносит огромные 
доходы, копия подменила оригинал, и в сознании тысяч, посещающих остров, истинной Англией яв-
ляется именно подделка. Фабрикуется по необходимым моделям и история страны, которая должна 
выглядеть  привлекательной  и,  главное,  быть  успешно  продаваемой.  Поверхностное  восприятие  не 
позволяет  многим,  в  том  числе  и  организаторам  «второй  Англии»,  отделить  настоящее  и  ложное, 
оригинал и мастерски сделанную копию. 
Симулякры, широко используемые в коммуникативных процессах современного общества, — в 
центре романа Ч.Поланика. Их мощным источником становится реклама. Люди, как этикетки, яркие, 
многочисленные девицы с неестественно красивыми «ненатурально зелеными глазами» и ярко крас-
ными вырисованными губами являются по сути подделками самих себя. Безымянная героиня романа 
— бывшая преуспевающая модель, вся жизнь которой превращается в длинную череду масок: До не-
которых пор вся моя взрослая жизнь сводилась к тому, что за невероятную уйму денег в час мне, 
разнаряженной и причесанной, следовало стоять на огромном куске бумаги и выполнять требования 
какого-нибудь фотографа, нанятого той или иной известной компанией. Он говорил, какие чувства 
и эмоции я должна изображать: 
 
«Покажи мне страсть, детка! — кричит фотограф. 
Вспышка. 
Покажи мне злобу! 
Вспышка. 
Покажи мне отрешенность, внутреннее опустошение экзистенциалиста. 
Вспышка. 
Покажи мне неистовую интеллектуальность как способ выживания в этом мире. 
Вспышка» [17; 9–10]. 
 
Необходимые маски каледойскопически сменяются уже вне мира рекламы и становятся симуля-
крами, скрывающими истинные чувства. 

Г.З.Горбунова 
108 
Вестник Карагандинского университета 
Фотограф в моей голове говорит: 
 
Покажи мне умиротворение. 
Вспышка. 
Покажи мне освобождение. 
Вспышка… 
Покажи мне тоску по дому. 
Вспышка. 
Покажи мне воспоминания о счастливом детстве. 
Вспышка» [17; 105, 112]. 
 
Лица и даже тела героев-симулякров подменены многочисленными пластическими операциями. 
Обилие вполне доступных лекарств и наркотиков позволяет забыться, убежать от социальных ужа-
сов. Бегство осуществляется и от самих себя: Бренди подносит пудреницу к моему лицу и располага-
ет его так, чтобы я могла заглянуть вовнутрь. Я в изумлении обнаруживаю, что вместо пудры в 
ней — маленькие белые капсулы. А вместо зеркала — фотография улыбающейся Бренди Александр. 
Она выглядит сногсшибательно [17; 61]. Нет родного языка, его заменили многочисленные слоганы 
— Отправь в свой рот настоящую вкуснятину… Мороженое Тутера — ты завизжишь от удоволь-
ствия [17; 86–87]. Сознание становится клиповым, множество имен, под которыми герои путешест-
вуют по миру, смена пола ничего в сущности не меняют. Лицо героини в результате несчастного слу-
чая оказывается обезображенным, и потому она вынуждена скрывать его под черной вуалью, пони-
мая, что не она одна в мире является невидимым уродом, что чудовища могут скрываться под куда 
более  привлекательными  обличьями:  Никто  не  показывает  людям,  кто  он  такой  на  самом  деле… 
Просто для того, чтобы узнать о человеке правду, надо максимально к нему приблизиться, а это 
практически невозможно…  Покажи  мне  хоть  что-нибудь  в этом  треклятом мире,  что  выглядит 
таким, какое оно есть в реальности! [17;110, 106, 274]. «Invisible Monsters» — так в оригинале звучит 
название романа. 
Сознательное  производство  симулякров  в  области  политтехнологий  обнаруживаем  в  романе 
В.Пелевина «Generation П». Дух Че Гевары, вызванный главным героем, объясняет ему механизмы, 
движущие  современный  социум.  Это  прежде  всего  телевидение,  лишающее  зомбированный Homo 
Zapiens (заппинг — быстрое переключение с канала на канал) возможности критического отношения 
к  чему  бы  то  ни  было.  Разработаны  политтехнологии,  направленные  на  создание  необходимых 
имиджей публичных деятелей различных рангов. Если раньше существование политической партии 
являлось результатом воли граждан, то теперь партия лишь инструмент реализации амбиций претен-
дентов на государственные посты. Интересы граждан только декларируются в предвыборный период, 
но затем не имеют никакого отношения к деятельности политика. Вместо отцов Отечества — симу-
лякры с мандатами доверия. 
В ряде произведений, представляющих радикальные формы художественной интеграции, обна-
руживаем  тип  симулякра,  порожденный  постмодернистской  поэтикой,  основанной  на  историко-
эстетической игре, игнорирующей всякое подобие. Это симулякры исторических лиц в таких произ-
ведениях, как «Бескорыстный убийца», «Жертвы долга», «Носороги» Э.Ионеско, «Чапаев и Пустота» 
В.Пелевина, «Мужская  зона»  Л.Петрушевской, «Звезда  пленительная  русской  поэзии»  Д.Пригова, 
«Дети Пушкина» Вик. Ерофеева. Основой создания образов служит деконструкция имиджей реаль-
ных  исторических  лиц,  часто  культовых  фигур — Беранже,  Шуберта,  Пушкина,  Ленина,  Гитлера, 
Бетховена, Эйнштейна, Чапаева. Деконструкция осуществляется, как правило, в направлении профа-
нации  и  абсурдизации,  разрушения  привычных  представлений  об  объектах,  бытующих  в  массовом 
сознании. У Петрушевской деконструкция распространяется также на классический текст Шекспира: 
Л е н и н. Уж полночь близится, a все лунa проходит 
Свой вечный путь, 
кaк сменa кaрaулa 
у мaвзолея Ленинa меня. 
Н a д с м о т р щ и к. Лунa зaходит. Утро. 
Ленин уходит, кaк чaсовой, печaтaя шaг под звон курaнтов. 
Б  е  т  х о  в  е  н.  Ромео,  никогдa  мне не  было  тaк хорошо, ни  с родителями,  ни с  брaтом,  ни  с 
пaпой. 

Симулякр в художественной литературе... 
Серия «Филология». № 4(68)/2012 
109 
Э й н ш т е й н (смущен). Чего тaм! Моя мaмочкa тоже мной довольнa, недaвно родилa мне се-
стренку  с  двумя  рожкaми  и  хвостом.  Пaпa  ее  хорошенько  зaспиртовaл,  нa  Новый  год  будет 
нaстойкa. 
Н a д с м о т р щ и к. Ленин, тaк лунa не зaходит! 
Ленин, семеня, изобрaжaет тaнец мaленьких лебедей. 
Гитлер. Сейчaс сыгрaем свaдьбу, у Джульетты родится дочь с рогaми! [18]. 
В сюжетах подобных произведений действия героев не детерминированы, в языке реализуется 
невозможное — некая история возможностей. Введение в художественное пространство минималь-
ных биографических элементов, основанных на реальных фактах, а также имена героев побуждают 
читателя  соотносить  образы  с  конкретными  историческими  лицами,  но  последовательно  осуществ-
ляемая  деструкция  разрушает  установку  на  миметическую  вероятность  изображаемого.  Подобные 
произведения — художественная  реализация  постмодернистской  философии,  мыслящей  мир  как 
пространство, в котором, по мысли Ж.Делеза, «идентичность образца и подобие копии будут заблуж-
дением». 
Мысль о недостоверности социального бытия, невозможности познания истины предопределила 
особый тип симулякра, который может интерпретироваться как симулякр онтологический. В данном 
случае  реализуется  высказанная  Бодрийяром  мысль  о  том,  что  объективной  реальности  вообще  не 
существует,  все  реальности  символические,  т.е.  созданные  для  воспроизводства  мифов,  не  позво-
ляющих  социальной  группе  распасться.  В  этом  отношении  знаменателен  финал  романа  Набокова 
«Приглашение на казнь», где в сцене казни Цинцинната обнажается мнимая природа земной атрибу-
тики: Мало что оставалось от площади. Помост давно рухнул в облаке красноватой пыли. Послед-
ней промчалась в черной шали женщина, неся на руках маленького палача, как личинку. Свалившиеся 
деревья лежали плашмя, без всякого рельефа, а еще оставшиеся стоять, тоже плоские, с боковой 
тенью по стволу для иллюзии круглоты, едва держались ветвями за рвущиеся сетки неба. Все рас-
ползалось. Все падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, тряпки, крашеные щепки, мелкие об-
ломки позлащенного гипса, картонные кирпичи, афиши; летела сухая мгла; и Цинциннат пошел сре-
ди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, 
стояли существа, подобные ему [19]. Потусторонность, таким образом, становится обратной сторо-
ной всеобщего мирового симулякра. 
Пребывание героев в потусторонности или на пороге потусторонности катализирует разрушение 
привычных симулятивных представлений. «Истина, — утверждает Ж.Делез, — зависит от встречи с 
чем-то, что вынудит нас думать и искажать правду» [7; 410]. Особое место в ряду подобных транс-
грессивных ситуаций занимают тяжелые болезни, предсмертные состояния, сны, выполняющие в ху-
дожественном  пространстве  функцию  познания  истины [20]. Я  нужен  России…  Нет,  видно,  не  ну-
жен, — произносит  на смертном  одре  тургеневский  Базаров.  Сон-смерть  становится  своеобразным 
испытанием для визионера в рассказе Достоевского «Сон смешного человека», в результате духовной 
инициации  меняются  мировоззренческие  позиции  персонажа.  После  пробуждения  переоценивает 
трагизм реальности с нравственных позиций Раскольников. На смертном ложе подвергает переоценке 
прежние убеждения Болконский: очнувшись от сновидения, метафорически приравниваемого к смер-
ти, князь Андрей смиренно ждет окончательного угасания последних жизненных сил своего матери-
ального тела. Трансгрессивные ситуации, разрушая привычные симулякры, обнажают в предметах и 
явлениях новые качества, не учтенные субъектом или не обнаруженные до определенного времени. 
Таким образом, симулякр как сложный и многоаспектный феномен находит различные формы 
реализации  в  художественном  слове.  Симулякр  представлений,  широко  бытующий  в  классической 
художественной  литературе,  есть  воплощение  ограниченности  рациональной  природы  человека  и 
вынужденности  оперировать  ложными  представлениями  для  выстраивания  социальных  отношений. 
Сознательное  конструирование  симулякров  предоставляет  возможность  выдавать  символическую 
реальность  за  материальную  вещественность.  Постмодернистская  литература  радикализировала  ин-
терпретацию симулякра в контексте общего отказа от идеи референции. 
 
 
Список литературы 
1  Из письма к Геродоту // История греческой литературы. — Т. 3. — М.: АН СССР, 1960. — С. 360. 
2  Кена Упанишада. Гл.2 // http://www.theosophy.ru/lib/upan-ken.htm. 
3  Каушитаки Упанишада. Гл. 3 // http://www.theosophy.ru/lib/upan-kau.htm 

Г.З.Горбунова 
110 
Вестник Карагандинского университета 
4  Ницше Ф. По ту сторону добра и зла // http://lib.ru/NICSHE/dobro_i_zlo.txt 
5  Брюсов В.Я. Ключи тайн // Брюсов В.Я. Собр. соч.: В 7 т. — Т. 6. — М.: Худож. лит., 1975. — С. 92. 
6  Батай Ж. Литература и зло // http://www.fidel-kastro.ru/bataille/zlo.htm#6 
7  Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. — СПб.: Алетейя, 1999. — 190 с. 
8  Панова О. Рембо и симулякр // Новое литературное обозрение. — 2005. — № 1. — С. 200–210; Бычкова О.А. Про-
блема симулякра в произведениях русского постмодернизма на материале произведений А.Битова, Т.Толстой, В.Пелевина: 
Дис. … канд. филол. наук. — Чебоксары, 2008. — 201 с.; Радько Е.В. Роман В.Набокова «Приглашение на казнь»: Поэтика 
мнимости: Дис. … канд. филол. наук. — М., 2006. — 214 с.; Фролова Е.Е. Художественно-семантические свойства симуля-
кра в романе Малькольма Брэдбери «Профессор Криминале»: Дис. … канд. филол. наук. — Нижний Новгород, 2005. — 187 с. 
9  Постмодернизм.  Энциклопедия / Под  ред.  А.А.Грицанова,  М.А.Можейко. — Минск.:  Интерпрессервис;  Книжный 
дом, 2001. — С. 727.  Новейший  философский  словарь // http://www.kultu-rolog.ru/slovar/aa-griczanov-novejshij-filosofskij-
slovar/simulyakr/ 
10  Ионеско Э. Лысая певица. — М.: Известия, 1990. — С. 50. 
11  Замятин Е. Избранные произведения. — М.: Сов. писатель, 1989. — С. 574. 
12  Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. — М.: Добросвет, 2000. — С. 12, 26. 
13  Великанов В. Симулякр ли я дрожащий или право имею. — М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 272 с. 
14  Симулякры — это вице-эйдосы // http://exlibris.ng.ru/person/2008–04–10/2_velikanov.html (интервью с В.Великановым) 
15  Батай Ж. Проклятая доля. — М.: Гнозис, 2003. — С. 174. 
16  Гессе Г. Избранное. — М.: Худож. лит., 1977. — С. 387, 388. 
17  Поланик Ч. Невидимки. — М.: ЛЮКС, 2005. — 300 с. 
18  Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. — М.: Флинта, Наука, 2002. — С. 570. 
19  Набоков В. Собр. соч.: В 4 т. — Т. 4. — М.: Правда, 1990. — С. 130. 
20  Ремизов писал: «О себе и о другом узнаешь из сна такое, о чем и не подозревал. И никакой разговор, никакое при-
сматривание и вглядывание не откроют того, что так и просто обнаруживает сон» // См.: Ремизов А. Избранные произведе-
ния. — М.: Панорама, 1995. — С. 324–325. 
 
 
Г.З.Горбунова 
Көркем əдебиеттегі симулякр: типология мəселелері 
Мақала көркем əдебиеттегі симулятивті бейнелер қызметін қарастыратын тың ғылыми білім саласына 
арналған.  Автор  əр  түрлі  эстетикалық  шығармаларда  жүзеге  асырылған  симулякрлардың 
классификациясын  ұсынған.  Классикалық  əлемдік  жəне  қазіргі  əдебиет  шығармалары  талдауға 
алынады.  Типологиялық  қатарлар  көне  жəне  классикалық  философия  феноменін,  əлеуметтік 
философияның «Париж мектебі» ғалымдарының қөзқарастарын ұғыну нəтижесінде топтастырылған. 
 
G.Z.Gorbunova 
Simulacrum in fiction: on the problem of typology 
The article is dedicated to under investigated scientific knowledge related to functioning of fictitious charac-
ters in fiction. The author offers classification of simulacra, realized in writings of various aesthetic nature. 
The analysis is focused on writings of classical world and modern literature. Typological rows are being 
drawn up with regard to apprehension of phenomenon in ancient and classical philosophy, views of the schol-
ars of social philosophy of the School of Paris. 
 
 
 
 
 

Серия «Филология». № 4(68)/2012 
111 
УДК 82.091 
О.А.Иост 
Павлодарский государственный университет им. С.Торайгырова (E-mail: olga_jost@mail.ru) 
К проблеме имагологичности киноповести В.М.Шукшина  
«Калина краcная» 
В статье предлагается духовный ракурс имагологического подхода, с позиций которого и рассматри-
вается  киноповесть  В.М.Шукшина.  На  примере  судьбы  главного  персонажа  Егора  Прокудина  рас-
смотрено создание образа «чужого» и «своего». 
Ключевые слова: имагология, образы «своего» и «чужого», духовность, сюжетная ситуация, система 
образов-персонажей,  система  интертекстуальных  включений,  поэтика  имен,  метафизический  смысл, 
евангельский контекст. 
 
Актуальный сегодня в гуманитарном знании имагологический подход к объекту изучения пре-
доставляет  реальную  возможность  довольно  плодотворных  изысканий  и  в  литературоведении.  Тем 
более,  что  зачастую  принято  считать:  имагология  «как  учение  об  образах»  возникла  как  составная 

жүктеу/скачать 2,98 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: