Критика чистого «общения»

нечто, то «нечто», о котором человек говорит. Иными 
словами, когда кто-то говорит, он а) выражает себя, 
б) обращается «к» кому-то другому; однако если он не го­
ворит при этом «о» чем-то, то не оправданно называть 
этот процесс «языком». Мы будем в таком случае иметь 
дело со своего рода псевдоязыком, который действитель­
но не более чем способ самовыражения (и которому иног­
да недостает даже обращения к партнеру). Есть шизофре­
ники, разговор которых может быть интерпретирован как 
такой «язык», выражающий лишь настроение, но лишен­
ный обращения к реальности *. 
То, что справедливо для языка, относится также к со­
существованию и общению-встрече, поскольку здесь так­
же третий аспект межчеловеческой и межличностной ком­
муникации должен быть рассмотрен и принят во внима­
ние. Именно для этого аспекта феноменология Брентано 
и Гуссерля создала термин «интенциональный референт» 
[7]. И все потенциальные интенциональные референты 
вместе, все объекты, к которым отсылает язык, объекты, 
которые «имеются в виду» двумя коммуницирующими 
друг с другом субъектами, образуют структурированное 
целое, мир «смысла»; эту необъятность смыслов уместно 
назвать «логосом». Из этого можно видеть, что любая 
психология, которая отбрасывает смыслы, отрезает чело­
века от его «интенциональных референтов», — так ска­
зать, кастрирует себя. Психология, заслуживающая свое­
го имени, должна уделять должное внимание обеим поло­
винам этого имени — как психе, душе, так и логосу. 
Бубер и Эбнер не только обнаружили центральное ме­
сто, занимаемое общением-встречей в жизни человеческо­
го духа, но также и определили эту жизнь как по сути 
своей диалог между «Я» и «Ты». Однако я убежден, что 
никакой истинный диалог не возможен, если не затраги­
вается измерение логоса. Я бы сказал, что диалог без ло­
госа, диалог, в котором отсутствует направленность на 
интенциональный референт, — это в действительности 
взаимный монолог, всего лишь взаимное самовыражение. 
Здесь отсутствует качество человеческой реальности, ко­
торое я называю «самотрансценденцией» [4], обозначая 
тот факт, что быть человеком, по сути, означает находить­
ся в отношении к чему-то и быть направленным на что-
* В начале 30-х годов я демонстрировал соответствующий случай 
в Обществе прикладной психологии в Вене. 
322 

то иное, нежели он сам. «Интенциональность» когнитивных 
актов, которая всегда подчеркивалась феноменологиче­
ской школой, составляет лишь один аспект более широко­
го человеческого феномена, самотрансценденции челове­
ческого существования. Диалог, ограниченный только са­
мовыражением, не входит в самотрансцендирующее ка­
чество человеческой реальности. Истинное общение-
встреча — это модус co-существования, открытый логосу, 
дающий партнерам возможность трансцендировать себя 
к логосу, даже способствующий такой взаимной само-
трансценденции. 
Не следует также недооценивать или забывать, что са-
мотрансценденция означает стремление не только к смы­
слу, который ждет осуществления, но и к другому челове­
ку, которого можно полюбить. Без сомнения, любовь 
идет далее общения-встречи, поскольку общение-встреча 
осуществляется на человеческом, а любовь — на личност­
ном уровне. Общение-встреча в самом широком смысле 
слова дает нам осознать партнера как человека, любовь 
же к нему показывает нам большее — его сущностную 
уникальность. Эта уникальность — основополагающая 
характеристика личностного бытия. Самотрансценденция 
же равно присутствует, превосходит ли человек себя в осу­
ществлении смысла или в общении-встрече, в любви: 
в первом случае участвует внеличный логос, во втором — 
личностный, так сказать, воплощенный логос. 
В отличие от традиционного понятия общения-встре­
чи, развитого Бубером и Эбнером, расхожее понятие, 
предлагаемое большей частью литературы в области 
гуманистической психологии, по-прежнему привязано 
к устаревшей психологии, которая реально представляет 
собой монадологию: рассмотрение человека как монады 
без окон, которые допускали бы самотрансцендирующие 
отношения. Поэтому понятие общения-встречи вульгари­
зируется. Оно скорее механистично, чем гуманистично, и, 
таким образом, оказывается, что движение групп обще­
ния все еще привязано к тому, что Питер Р. Хофштеттер 
из Гамбургского университета однажды удачно назвал 
«гидравликой либидо». 
Следующий случай может быть вопиющим примером. 
Женщина, входившая в группу общения, была очень воз­
буждена и полна гнева на своего бывшего мужа, с кото­
рым она развелась. Ведущий группы предложил ей проко­
лоть ударом воздушный шар, Чтобы дать выход своей 
323 
11* 

агрессии и гневу. Иными словами, воздушный шар дол­
жен был заместить реальный объект, а именно ее мужа. 
Однако можно сказать точно так же, что целью того, что 
она «дала себе выход», было сделать воздушный шар за­
местителем самой женщины как субъекта этого взрыва. 
В конце концов, цель ведь была в том, чтобы предотвра­
тить ее «взрыв». После «отреагирования действием» она 
могла почувствовать облегчение. Но вправе ли мы прини­
мать, что облегчение после предполагаемого выхода 
агрессии, о котором человек г о в о р и т , — это подлинное 
переживание? Что доказывает, что оно не является скорее 
результатом ненамеренного внушения, внушения устаре­
лого представления о совершенной механистичности че­
ловека? «Отреагирование действием» ничего не изменило: 
все субъективные основания для гнева остались на своем 
месте! По сути, человек занят прежде всего тем, есть ли 
у него основания, чтобы сердиться, и лишь побочно — 
собственными эмоциями, будь то гнев или какая-либо 
иная реакция, которую он проявляет. Но механистическое 
представление о человеке, лежащее в основе терапевтиче­
ских процедур вроде вышеописанной, заставляет пациен­
та рассматривать себя с точки зрения «гидравлики либи­
до», в нем действующей, и тем самым забыть о том, что, 
в конце концов, человек может также и сделать что-то 
с данной ситуацией; он может занять определенную пози­
цию и даже выработать какое-то отношение к собствен­
ным эмоциям, агрессии и пр. Этому «человеческому по­
тенциалу» в лучшем смысле следовало бы отвести централь­
ное место в подлинно гуманистическом представлении 
о человеке. Терапевтическая практика, основанная на та­
кой теории, могла бы стремиться к тому, чтобы пациент 
все в большей мере сознавал этот потенциал: свободу че­
ловека изменить что-то в мире к лучшему, если возможно, 
и изменить себя к лучшему, если это необходимо. Возвра­
щаясь к случаю разведенной женщины — почему бы ей не 
выбрать отношение, называемое «примирением», будь то 
примирение с мужем, если это возможно, или, если не­
обходимо, примирение с судьбой разведенной женщи­
ны, а затем превратить это затруднительное положение 
в повод для достижения на человеческом уровне! Разве 
мы не лишаем нашего пациента возможности подняться 
над положением, вырасти за его пределы, превратить 
негативные переживания в нечто позитивное, конст­
руктивное, творческое, разве мы не блокируем такую 
324 

возможность для пациента, если заставляем его верить 
в то, во что невротик и так склонен верить, а именно что 
он пешка, жертва внешних влияний и внутренних обстоя­
тельств? Или, опять обращаясь к нашему примеру, вну­
шая нашей пациентке, что она зависит от мужа, который 
примирится или не примирится с ней, зависит от аг­
рессии, которая проявится или не проявится и найдет се­
бе выход в том, скажем, что она проколет воздушный 
шар? 
Или возьмем, например, не гнев, а печаль и спросим 
себя, какой должна быть реакция человека, который опла­
кивает любимого и которому предлагают транквилиза­
тор: «Закрывать глаза на реальность — не значит уничто­
жить ее. Уснуть и не сознавать смерть того, кого я лю­
б л ю , — не значит уничтожить факт, что он мертв. Един­
ственное, что меня заботит, жив он или мертв, а не то, уг­
нетен я или нет!» Иными словами, человек заботится не 
о том, счастлив он или несчастен, а о том, есть ли у него 
основания быть счастливым или несчастливым. Систему 
Вильгельма Вундта критиковали за то, что это «психоло­
гия без психе, души». Это давно ушло в прошлое, но все 
еще имеет место то, что я назвал бы «психологией без ло­
г о с а » , — психология, которая интерпретирует человече­
ское поведение не как вызываемое основаниями, лежащи­
ми в мире, а как возникающее по причинам, действую­
щим в его собственной психе (или в его соме). Но, как я го­
ворил, причины — не то же самое, что субъективные осно­
вания. Если вы подавлены и выпьете виски, оно может 
быть причиной того, что ваша подавленность рассеется, 
но основания для этой подавленности останутся. То же 
относится и к транквилизаторам, которые не могут изме­
нить судьбу человека или вернуть ему утраченное. Но сно­
ва: почему бы не изменить отношение, не превратить 
тяжелые обстоятельства в повод для достижений на чело­
веческом уровне? Разумеется, ни для чего подобного нет 
места в психологии, которая отделяет человека от ми­
р а , — мира, только в котором его действия могут иметь 
основания и в котором даже его страдания могут иметь 
смысл. Психология, рассматривающая человека как зам­
кнутую систему, в которой разыгрываются динамические 
взаимодействия, а не как существо, стремящееся к смы­
слу, венчающему его существование, по необходимости 
должна лишать человека способности превратить траге­
дию в триумф. 
325 

Трудности возникают и с понятием агрессии, будь то 
биологическое понятие, по Конраду Лоренцу, или психо­
логическое — по Зигмунду Фрейду. Эти понятия неподхо­
дящи и неадекватны, потому что они совершенно отри­
цают интенциональность как присущий человеку фено­
мен. В действительности в пределах моей души нет такой 
вещи, как агрессия, ищущая выхода и вынуждающая 
меня, ее «жертву», искать объекты, которые послужили 
бы для ее «отреагирования». На человеческом уровне, то 
есть как человек, я не имею фиксированного количества 
агрессии, чтобы затем направить ее на подходящую цель; 
в действительности я делаю нечто иное: я ненавижу! Я не­
навижу кого-то или что-то. Разумеется, ненавидеть что-
то — более осмысленно, чем ненавидеть кого-то (созда­
теля или «собственника» того, что я ненавижу), потому 
что, если я не ненавижу его лично, я могу помочь ему 
преодолеть то, что я в нем ненавижу. Я могу даже любить 
его, несмотря на то, что я в нем ненавижу. Как бы то ни 
было, ненависть, так же как и л ю б о в ь , — человеческий фе­
номен в отличие от агрессии; они человечны потому, что 
они интенциональны: у меня есть основания ненавидеть 
что-то, и у меня есть основания любить кого-то. В проти­
воположность этому агрессия зависит от причин. Эти 
причины могут иметь психологическую или физиологиче­
скую природу. Что касается последней возможности, до­
статочно вспомнить классические опыты Хесса, в которых 
он вызывал агрессию у кошек, стимулируя определенные 
центры мозга. 
Какой несправедливостью было бы предположить, 
что те, кто вступал в движение Сопротивления против на­
ционал-социализма, были заняты только «отыгрыва­
нием» своих агрессивных импульсов, которые по случай­
ности были направлены против Адольфа Гитлера. В дей­
ствительности большинство из них не намеревалось бо­
роться с человеком по имени Адольф Гитлер, они боро­
лись с системой, называемой национал-социализмом. 
Сегодня агрессия стала распространенной — чтобы не 
сказать модной — темой для конгрессов и конференций. 
И что даже еще более важно, так называемые «исследова­
ния ради мира» также заняты агрессией. Однако я пола­
гаю, что эти «исследования ради мира» обречены на не­
удачу, если они будут опираться на это не-человеческое 
и не-личностное понятие. Разумеется, в человеке суще­
ствуют агрессивные импульсы, интерпретируем ли мы их 
326 

как наследие, доставшееся нам от до-человеческих пред­
ков, или как нечто реактивное в духе психодинамических 
теорий. Однако на человеческом уровне агрессивные им­
пульсы никогда не существуют в человеке per se, а всегда 
как нечто, по отношению к чему он должен занять опреде­
ленную позицию, по отношению к чему он постоянно за­
нимает определенную позицию, выбирает ли он отож­
дествление себя с ними или отделение себя от них *. В 
этом случае значимо личное отношение к безличным аг­
рессивным импульсам, а не сами эти импульсы. 
Аналогичны этому суицидальные импульсы. Бессмы­
сленно, например, измерять их. В конечном счете риск са­
моубийства зависит не от силы суицидальных импульсов 
в человеке, а от его реакции на эти импульсы, а его реак­
ция в свою очередь зависит, по существу, от того, видит 
ли он в сохранении жизни нечто осмысленное — хотя бы 
и приносящее боль. Разумеется, существует и тест, кото­
рый не претендует на измерение суицидальных импульсов 
как таковых, но оценивает несравненно более важный 
фактор — личное отношение к ним. Я разработал этот 
тест в начале тридцатых годов, а на английском языке 
впервые описал его в книге «Врач и душа» [3]. 
«Исследования ради мира» заняты, можно сказать, 
выживанием человечества как целого. Но им вредит фата­
лизм, происходящий от преимущественного внимания 
к агрессивным импульсам вместо обращения к человече­
ской способности занять позицию по отношению к ним. 
Таким образом, агрессивные импульсы превращаются 
в алиби, в оправдание ненависти. Человек не перестанет 
ненавидеть, пока его учат, что ненависть создается им­
пульсами и механизмами. Но это он сам ненавидит! Что 
еще более важно, понятие «агрессивного потенциала» за­
ставляет людей верить, что агрессия может быть канали­
зована. Фактически же бихевиоральные исследования 
группы Конрада Лоренца показали, что попытки отвлечь 
агрессию на маловажные объекты и отреагировать на нее 
безопасными действиями лишь провоцируют и обычно 
усиливают ее. 
Разница между агрессией и ненавистью похожа на раз­
ницу между сексом и любовью. Меня влечет к партнеру 
* Это проявление специфически человеческой способности к са­
моотстранению. Самотрансценденция проявляется в том вышеупомяну­
том факте, что ненависть в отличие от агрессии интенциональна. 
327 

сексуальное побуждение. На человеческом же уровне 
я люблю партнера, потому что, как я чувствую, у меня 
для этого множество оснований; половой акт является вы­
ражением любви, ее, так сказать, «воплощением». На суб­
человеческом уровне я видел бы партнершу, очевидно, 
всего лишь как объект катектирования либидо — более 
или менее подходящее средство, чтобы избавиться от из­
лишка спермы. Половое взаимодействие при таком отно­
шении часто характеризуется нашими пациентами как 
«мастурбирование на женщине». Говоря так, они импли­
цитно противопоставляют это нормальному отношению 
к партнеру на человеческом и личностном уровне: здесь 
партнер видится не как «объект», а как другой субъект. 
Это исключает отношение человека к другому как только 
к средству для достижения какой бы то ни было цели. На 
человеческом уровне человек не «использует» человека, 
люди встречают, находят друг друга как люди. На лич­
ностном уровне личность находит личность, и это есть 
любовь к партнеру. Общение-встреча сохраняет видение 
человека в партнере; любовь обнаруживает его уникаль­
ность как личности. 
Истинное общение-встреча основывается на само-
трансценденции, а не просто на самовыражении. В частно­
сти, истинное общение-встреча трансцендирует себя к ло­
госу. Псевдовстреча, с другой стороны, основывается на 
«диалоге без логоса» [5], это только платформа для 
взаимного самовыражения. Причина, почему такого рода 
общение широко практикуется сегодня, в основном со­
стоит в том, что люди очень стремятся к тому, чтобы кто-
то о них заботился, что в свою очередь вызывается дефи­
цитом внимания. В безличной атмосфере индустриально­
го общества все большее число людей, очевидно, страдает 
от чувства одиночества — одиночества «одинокой тол­
пы». Понятно, что возникает сильное желание компенси­
ровать этот недостаток тепла близостью. Люди жаждут 
интимности. И жажда интимности столь настоятельна, 
что этой интимности ищут любой ценой, на любом уров­
не; ирония состоит в том, что ее ищут даже на безличном 
уровне, на уровне чисто чувственной интимности. Жажда 
интимности здесь превращается в приглашение «дотронь­
ся». А от чувственной интимности всего лишь шаг до сек­
суальной неразборчивости. 
Гораздо нужнее сексуальной интимности экзистен­
циальная приватность. Человеку необходимо найти все 
328 

лучшее в одиночестве, «набраться смелости» остаться 
в одиночестве. Есть творческое одиночество, которое по­
зволяет превратить нечто негативное — отсутствие лю­
дей, в нечто позитивное — возможность размышлять. 
Используя эту возможность, человек может компенсиро­
вать преувеличение в индустриальном обществе роли vita 
activa и периодически уделять время vita contemplativa. Из 
этого мы можем видеть, что реальная противополож­
ность активности — не пассивность, а восприимчивость. 
Важно правильное соотношение между творческим и 
воспринимающим потенциалами осуществления смысла, 
и здесь находится место для «формирования сензитивно-
сти». 
Что касается тех, кто так хочет, чтобы о нем заботи­
лись, то беда в том, что в существующих условиях за это 
приходится платить, и нетрудно представить себе, сколь­
ко искреннего интереса могут проявить те, кто принимает 
на себя «заботу», не будучи связанными профессиональ­
ной этикой, не пройдя ни соответствующего обучения, ни 
терапии. Во времена, когда лицемерие в сексуальных во­
просах вызывает такое отвращение, не следует все же на­
зывать сексуальную неразборчивость чувствительностью 
или общением-встречей. В сравнении с теми, кто подает 
секс под видом сексуального образования, нудистских ма­
рафонов и тому подобного, можно оценить честность 
обыкновенной проститутки: она не притворяется, что за­
нимается своим делом ради блага человечества, беды ко­
торого, как многие авторы хотят нас заставить поверить, 
заключены в плохом оргазме и должны исцеляться в соот­
ветствии с этим. Верно, что часто нам не удается жить 
в соответствии с идеалами нашей профессиональной 
этики; однако, в конце концов, терпеть неудачи — 
неотъемлемая часть человеческого положения. Но если 
мы терпим неудачу, мы, разумеется, не будем гордиться 
ею. Тот факт, что исключение из правила иногда случает­
ся, не оправдывает превращения исключения в правило. 
Однако нынешний культ интимности можно понять. 
Как указал Ирвин Йелом [8], мобильность населения Со­
единенных Штатов в значительной мере объясняет отчу­
ждение людей, которые привыкли переезжать из города 
в город. Вместе с тем я бы сказал, что отчуждение касает­
ся не только других, но и самого себя. Есть социальное 
отчуждение, но есть и эмоциональное отчуждение — 
отчуждение от собственных эмоций. Слишком долгое 
329 

время из-за пуританизма, преобладавшего в англосаксон­
ских странах, люди должны были не только контролиро­
вать, но и подавлять свои эмоции. Нечто подобное отно­
сится к сексуальным инстинктам. С тех пор, очевидно, 
произошел крен в другую крайность, особенно в связи 
с популяризацией, чтобы не сказать — вульгаризацией, 
учения Фрейда. Сегодня мы сталкиваемся с последствия­
ми крайней терпимости: люди не устойчивы ни к малей­
шей фрустрации инстинктов и эмоциональному напря­
жению, они проявляют, так сказать, «недержание» в неспо­
собности умерить свои эмоции, они не могут удержаться 
от выражения их и разделения их с другими. 
Именно этой цели предоставляет себя «группа». Здесь, 
однако, мы должны иметь дело не только с терапией, но 
одновременно и с симптомом. В конце концов, «недержа­
ние» может быть дефектом на психическом уровне, так же 
как и на соматическом. На соматическом — возьмите 
хотя бы случаи артериосклероза, когда пациент начинает 
смеяться или плакать по совершенно неподходящей при­
чине и не может остановиться. Похож на это другой симп­
том, также указывающий на нарушение мозговых функ­
ц и й , — отсутствие чувства межличностной дистанции, как 
это наблюдается при определенных случаях эпилепсии: 
пациент немедленно вступает в панибратские отношения 
и не может перестать рассказывать вам интимные под­
робности своей жизни или расспрашивать вас о вашей. 
Итак, движение групп общения и воспитания сензитив-
ности сводится к реакции на социальное и эмоциональное 
отчуждение. Но реакцию на проблему не следует путать 
с разрешением проблемы. Даже если «реакция» оказыва­
ется целительной, это излечение симптомов, паллиатив. 
Хуже того, такое лечение может усилить болезнь. Эмо­
ции, о которых идет речь, не могут быть вызваны наме­
ренно. Они ускользают от «гиперинтенции», как я это 
называю. Нигде это так не очевидно, как в пережива­
нии счастья: счастье должно возникать и не может быть 
вызвано. Счастье должно появиться само, и мы должны 
дать ему появиться. И наоборот, чем больше мы делаем 
его целью, тем меньше у нас возможности ее достичь. 
Мой ученик, предпринявший независимое исследование 
групп общения, рассказывал, что происходило с ним на 
одной из них: «Многие просили меня быть их другом. Я 
не чувствовал себя искренним, обнимая их и говоря, что 
я их люблю и буду их другом, но я все это так или иначе 
330 

проделывал. Я заставлял себя быть эмоциональным — но 
тщетно: чем больше я старался, тем труднее это было». 
Мы должны считаться с фактом, что есть проявления, 
которые не могут возникать по требованию, команде или 
приказу. Причина состоит в том, что они не могут вызы­
ваться произвольно: я не могу «по своей воле» верить; я не 
могу «по своей воле» надеяться; я не могу «но своей воле» 
любить; и меньше всего я могу «по своей воле» желать, 
хотеть. Попытки делать все это отражают совершенно 
манипулятивный подход к таким человеческим феноме­
нам, как вера, надежда, любовь и желание. Этот манипу-
лятивный подход в свою очередь объясняется ошибкой 
объективации и овеществления этих феноменов. Чтобы 
лучше понять это, давайте рассмотрим то, что я назвал 
бы основной характеристикой любого субъекта, а именно 
тот факт, что субъект — посредством своей самотрансцен-
денции или интенциональных когнитивных актов — 
всегда находится в отношении со своими собственными 
объектами, то есть «интенциональными референтами», на 
которые его когнитивные акты направлены. В той мере, 
в какой субъект превращается в просто вещь («овеществ­
ление») и, таким образом, сам обращается в объект 
(«объективация»), — в той самой мере его собственные 
подлинные объекты должны исчезнуть, так что его каче­
ство субъекта совершенно теряется. Это действительно не 
только для человека в целом, но и для любого частного 
человеческого феномена: чем больше мы рефлектируем 
по его поводу, тем больше мы теряем из вида его «интен­
циональный референт». 
Релаксация также ускользает от любой попытки «про­
извести» ее. Это полностью принимал в расчет 
Дж. X. Шульц, систематизировавший релаксационные 
упражнения. Было весьма мудро с его стороны предла­
гать пациентам во время этих упражнений представлять 
себе, что их руки становятся тяжелыми; это автоматиче­
ски создавало релаксацию. Если бы он приказывал пациен­
там расслабиться, их напряженность возрастала бы, по­
скольку они интенсивно и намеренно старались бы рас­
слабиться. Не иначе обстоит дело и с терапией чувства не­
полноценности: пациенту никогда не удается преодолеть 
его посредством прямого усилия. Чтобы избавиться от 
чувства неполноценности, он должен пойти, так сказать, 
в обход, например посещая определенные места, несмо­
тря на чувство неполноценности, или выполняя свою ра-
331 

боту, несмотря на это чувство. До тех пор, пока он на­
правляет свое внимание на чувство неполноценности в се­
бе и «борется» с ним, он продолжает страдать от него; од­
нако, как только он сосредоточит внимание на чем-
нибудь, кроме себя, например на задании, чувство непол­
ноценности начнет атрофироваться. 
Уделение излишнего внимания чему-либо я называю 
«гиперрефлексией». Это сходно с гиперинтенцией в том 
отношении, что и то и другое может породить невроз. 
И фактически и то и другое может быть усилено в «груп­
пе». Пациенту предлагается внимательно наблюдать себя 
и следить за собой — что еще более важно, участники 
группы поощряют его к бесконечному обсуждению с ни­
ми всего, что он может извлечь из себя. Подходящим тер­
мином для того, что при этом происходит, может быть 
«переобсуждение». И это «переобсуждение» все в большей 
мере заменяет смысл жизни, который в наши дни так ча­
сто отсутствует, которого не хватает тем нашим пациен­
там, кто охвачен «экзистенциальным вакуумом» [3] — 
чувством пустоты и бессмысленности. В этом вакууме 
расцветает невроз. Напротив, если экзистенциальный ва­
куум заполняется, неврозы часто исчезают. 
Нельзя не согласиться с тем, что говорит Шарлотта 
Бюлер [1]: «Несмотря на значительные отклонения и нега­
тивные побочные эффекты, ясно видятся определенные су­
щественные достоинства движения групп общения». Сре­
ди основных достоинств она называет «дух кооперации 
и взаимопомощи». Действительно, правильно понятая 
группа общения может, конечно же, создать атмосферу 
взаимной помощи, в которой можно обсуждать смысл 
жизни. Правильно понятая группа общения не доволь­
ствуется созданием условий для самовыражения ее участ­
ников, но также обеспечивает их самотрансценденцию. 
Или, как говорит Роберт М. Холмс [6], «групповая лого­
терапия может дать большой выигрыш». Холмс пред­
ставляет себе «возможности введения логотерапевтиче-
ской философии в конкретных групповых ситуациях». 
332 

жүктеу/скачать 3,33 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: