Менасивный речевой акт в политическом дискурсе и его классификация

Менасивный речевой акт в политическом дискурсе и его классификация

Всеми признан разноуровневый характер менасивного речевого акта, который проявляется при вербальной реализации как таковой, на лингвистическом, грамматическом и синтаксическом уровнях.

Детально исследуя данный феномен, а именно менасивный речевой акт, следует отметить семантику, значение данного определения, обратить внимание на этимологию самого слова «менасив». Общеизвестно, что происхождение слова менасив происходит от латинского minacia/minax/minaciae основное значение которого является угроза, угрожать, грозить, представлять опасность, ставить под удар. В английском языке menace означает тоже самое: грозить, запугивать, пугать, угрожать, опасность, такой перевод нам выдает электронный словарь ABBYYLingvoX3 ME [111].

Идентичный перевод дает Oxford Russian minidictionary (Edited by Della Thompson) [112]. Новый англо-русский словарь под редакцией В.К. Мюллера изданный в 2003 году, кодифицирует несколько вариантов перевода слову menace, это: 1. n. Угроза, опасность; 2. шутл. надоеда, чистое наказание (о ребенке и т.п.) зануда; 3. v. Угрожать, грозить [113]. Интересен тот факт, что в англо-русском юридическом словаре под редакцией С.Н. Андрианова и др. дается сходный перевод [114]. В словаре русского языка С.И. Ожегова, издание 1960 года, автор дает следующее пояснение слову угроза: 1. Запугивание, обещание причинить кому-нибудь зло. 2. Возможная опасность. Далее автор дает толкование глаголу грозить: 1.Делать угрожающий жест рукой; 2. Предупреждать с угрозой о чем-нибудь; 3. Предвещать (что-нибудь плохое, опасное, неприятное); 4. Предстоять (о чем-нибудь плохом) [73]

Мы исходим из концепции О. В. Эпштейн, где предложено определение менасивного речевого акта, который рассматривается «как коммуникативно- прагматический класс высказываний со смысловой доминантной угрозы» [15, с. 57]. Автор отмечает, что в большой политике и не только «угроза», к сожалению, является реалией человеческой деятельности [15, с. 57-58].

Наиболее точно передается смысловая сущность менасивного речевого акта в политическом дискурсе в Большой Советской Энциклопедии, где написано, что «угроза – это…намерение нанести физический, материальный или иной вред отдельному лицу или общественным интересам, выраженное словесно, письменно, действиями либо другим способом…» [116]

Принимая во внимание такой функциональный подход к речевому акту, ученые совершили попытку детерминировать менасивные речевые акты как коммуникативно-прагматическую систему высказываний или текста со смысловой доминантой менасива. Как обычно, менасив всегда связан с человеком или с политикой государства и их деятельностью, где интересы занимают чрезвычайно актуальное значение. Поэтому при определении понятия менасива многие исследователи пытаются связать с разными направлениями науки и стараются дифференцировать с точки зрения физического, материального, морального восприятия и оценки угрозы.

Общеизвестно, что каждая наука в зависимости от принципов и методов исследования, определяют характеристику угрозы.

Так, например, если психологи определяют угрозу, как вид психического влияния над сознанием и манупулированием человека (отрицательные переживания, состояния напряженности и так далее), то в юриспруденции агрессия рассматривается как любая форма поведения, нацеленная на оскорбление или причинения вреда другому живому существу.

В целом, угрозу можно рассмотреть более детально в теории конфликтологии, как инструмент установления определённой социальной дисгармонии, либо неравенства.

Несомненно, такие понятия, как агрессия и угроза являются близкими по- своей сути, однако в многочисленных исследованиях ученые разделяют данные понятия, отмечая агрессию, как эмоционально-психическую составляющую, отталкиваясь от агрессивного поведения и отношения к определенному объекту, выражая тем самым это в своей речи.

А. В. Дмитриев описывает агрессию как «целенаправленное деструктивное поведение, наносящее вред объектам нападения или вызывающее отрицательные переживания, состояние напряженности. Он считает речевую агрессию менее опасной и разрушительной, нежели агрессию физическую. Далее автор утверждает, что «угроза есть намерение не только навредить интересам другой стороны, но и преследование цели по принуждению оппонента действовать согласно предъявленным требованиям» [117].

В целом, по мнению большинства ученых, мы пришли к выводу, что речевая агрессия явно показывает враждебность, и в какой-то степени напряжённость, тем самым провоцируя людей на конфликт. Как мощное орудие конфликтогенного фактора, мы считаем, что агрессия представляет собой некий акт манипулирования сознанием оппонента как имплицитно, так и эксплицитно.

Не только лингвисты акцентируют свое внимание на особенную структуру языка угрозы, а также и другие научные направления как: психология, медицина, юриспруденция, экономика, политология, и др.

Характеристика менасивного речевого акта с точки зрения онтолого- когнитивного направления, предполагает раскрытие многоуровневую форму любого высказывания – угрозы.

В целом, менасивный речевой акт представляет собой расширенную форму коммуникации. Лингвистическое ядро МРА наполнено логико-содержательным континуумом, где параметром смыслового поля, как правило, выступают различные типы намерений. Автор высказывания может прибегнуть к различным формам высказывания, например, обычной шуткой может проявить свою агрессию, даже такие отрицательные поведения, как: смущение, неловкость, насмешку и т.д. В принципе такое поведение (насмешка, ирония) признаются учеными достаточно опасными способами речевого воздействия на противника.

Согласно, И. А. Мартыновой менасивный речевой акт является средством прямого воздействия на адресата. С этой точки зрения, по ее мнению,

«проблема изучения языка, как средство воздействия выходит за рамки

собственно лингвистики» [16, с. 42], она рассматривается в когнитивном, психологическом, социальном, языковом и других аспектах. Опираясь на теоретические труды, автор пишет: «речевое воздействие непосредственно связано с регулятивной функцией языка, занимающей важное место» [16, с. 43]. Данное мнение подтверждается в исследовательской работе А. К. Михальской, которая считает, что «агрессор, имея приоритет в социальном статусе по сравнению с жертвой, самоутверждается за счет использования

агрессивного речевого акта и часто добивается от жертвы подчинения» [118].

Трактовка категории угрозы в других науках часто носит общий характер. Менасив в общей системе речевых актов занимает ведущее положение, направленное на предупреждение возможного действия со стороны противника. В менасивном речевом акте иллокутивный эффект обеспечивается внутренним состоянием более высокого положением актора. Интересны содержание и форма косвенных менасивов, которые предопределяют различные коммуникативные интенции. Вторичные значения речевой агрессии проявляются в процессе коммуникации и, как обычно, выражаются в скрытом виде. Именно намеки, аллюзии, инсинуации и т.д. дают возможность говорящему повышать этикетность коммуникативного акта. Тут соблюдение принципа вежливости, который дает возможность противнику большую свободу действий.

Таким образом, речевая угроза становится базовой категорией для всего многообразия МРА в современной коммуникации. По сущностному определению О. В. Эпштейн «дихотомия коммуникативно-прагматического смысла данного типа высказываний включает имплицитную прескрипцию и эксплицитное предписание в виде трансформируемой модели. Трансформируемость при наличии нулевой исходной формы является неотъемлемым условием существования менасива в качестве отдельного речевого акта. МРА не имеет собственной перформативной формулы, что говорит о наличии означаемого, но отсутствии четких рамок означающего. Функционирование менасивного речевого акта в речи осуществляется через принятие им формы других определенных речевых актов: промисивного, комиссивного, директивного и ассертивного – так что данный речевой акт вполне можно назвать «РА-хамелеоном» [15, с. 62-63].

Такие факты говорят о таком типе высказываний как об отдельном речевом акте, ввиду определенных его характеристик, в частности: лексико- семантическое наполнение; грамматико-синтаксическое оформление; социолингвистическая реализация; коммуникативная направленность и т.д.

Все эти характеристики МРА, учеными распределяются по трем аспектам: семантическому, коммуникативно-прагматическому и синтаксическому. Как обычно, семантический аспект МРА составляет пропозициональное содержание высказывания, номинирующее будущее нежелательное для адресата действие, которое можно охарактеризовать по всем параметрам содержания и формы.

С этой точки зрения коммуникативно-прагматический аспект МРА (концепция Дж. Серля) детерминируется социолингвистическими аспектами:

1. 
   «адресованность речевого акта»;
   
2. 
   «распределение коммуникативных и социальных ролей»;
   
3. 
   «характер отношений между коммуникантами, т.е. их дистантность (близкая, нейтральная, далекая)»;
   
4. 
   «обстановка общения»;
   
5. 
   «степень мотивированности применения угрозы тем или иным коммуникантом» [16, c.62-63].
   

В нашей работе наибольший интерес по данному вопросу представляет анализ подходов к менасивному речевому акту ряда ученых, осуществленный О. В. Эпштейн. Автор в своих трудах подробно раскрывает подходы А.А. Арского, Ю.Д. Апресяна, G.N. Leech и других. По мнению А. А. Арского, при реализации речевого акта угрозы адресантом, как правило, реакция адресанта будет заранее ожидаемой, и он подготовится на данное высказывание. Ученый убежден, что ожидание от адресата реакции – страха или опасения, с последующим изменением поведения, является «семантико-прагматическим компонентом интенции угрозы» [6, с. 67]. Опираясь на мнение А.А. Арского о том, что чувства страха и опасения является целевыми установками речевого акта угрозы, что способствуют установлению различных типов этого действия, О. В. Эпштейн высказывает, что «способ оформления семантических группировок слов помогают строить типы смысловых преобразований высказывания» [15, c. 61].

Лингвист детально описывает концепцию Ю. Д. Апресяна, согласно которой «ультиматум» (выделено автором) можно определить, как

«предъявляемое Х-ом к Y-y требование Т, невыполнение которого Y-ом В течение обусловленного небольшого времени с неизбежностью влечет осуществление угрозы Ха причинить Y-y зло» [6, с. 96], [15, с. 61-62].

Углубляя семантические основы концепции Ю. Д. Апресяна, О. В. Эпштейн пишет, что «явное наличие семантических отношений между угрозой, требованием, ультиматумом и намерением причинить зло при невыполнении условия можно представить следующим образом: X предъявляет У-у ультиматум // X обращается к У-у с требованием // X угрожает У-у // X намеревается причинитьУ-у зло, если Уне выполнит поставленное условие, следовательно, X шантажирует У // X, намереваясь причинить У-у зло, обещает вести себя жестоко, следовательно, X устрашает У // Х ставит У-у условие о не/выполнении требования, следовательно, X предостерегает У о последствиях» (все курсивы выделены автором). В речи государственных политиков Великобритании часто встречается последняя формула [15, c. 62]

В целом, менасивный речевой акт указывает на конкретные негативные для противника последствия. В речевом акте угрозы присутствует предикат с деструктивным содержанием для выражения потенциального и конкретного ущерба для адресата. Как обычно, предикат с деструктивной семантикой использует нейтральные словосочетания, фразы по своему значению, которые несут менасивные характеристики только в контексте коммуникации. Поэтому исследователи склонны считать, что использование таких типов словосочетаний и фраз обусловлено имплицитным характером выражения угрозы при котором, говорящий подразумевает, что оппоненту известны содержание угрозы, в последствии которого адресант может быть подвергнут при выполнении и невыполнении какого-либо действия.

Интересна точка зрения Т.Н. Шелингера, рассматривающего менасивные речевые акты [121] синтезирующим феноменом одновременно директива и комиссивы. Это свойство речевого акта угрозы безусловно, проявляется именно в побудительном глаголе «threaten» («пригрозить»). Если В.С. Храковский и А.П. Володин их рассамтривают как действиями-возмездия [122], то А. А.

Романов относит менасивные речевые акты, как тип иллокутивной силы, к классу экспозитивов [123]. В данном вопросе мы вслед за постсоветскими учеными такими, как И.П. Иванова, В. В. Бурлакова, Г. Г., Почепцов В. В. Быстров, О. В. Эпштейн [22, 124, 15] и других, придерживаемся мнения, что менасивы являются особым типом речи, что их нужно включать в отдельные классы. Это помогает глубже понять не только природу менасивных речевых актов, но способствует понять особенности верной передачи их смысла в переводах. Мы делаем попытки показать и доказать необходимость изучения менасивных речевых актов в политическом дискурсе как отдельный класс речевых актов (см. ІІ главу).

Таким образом, в менасивных речевых актах можно обнаружить характерные особенности различных иллокутивных сил. Исследование этих особенностей, несомненно, способствует расширить понимание функциональных признаков менасивных речевых актов, включая в политическом дискурсе.

Проблема менасивного речевого акта в политическом дискурсе чрезвычайно сложная. В целом ученые сходятся во мнении, что базовой категорией менасивного речевого акта является угроза, которая направлена на ущерб противоположной стороны и принуждения оппонента действовать согласно предъявленного ультиматума. С этой точки зрения описание концептуальных подходов О. Боварда, Е.И. Шейгал, В.И. Карасика, О.В. Эпштейн к менасивному речевому акту в политическом дискурсе является важным, где всесторонне и глубоко изучается вопросы содержания МРА, его коммуникативно-прагматического аспекта, проблемы фактора адресанта/адресата, социально-психологических и статусно-ролевых условий конфликтного общения и проблемы мотивированности речевых угроз, прагматико-синтаксических аспектов, косвенного речевого акта агрессии, структурно-синтаксических особенностей и т.д.

В целом, содержание менасивного речевого акта в политическом дискурсе отличается многообразием семантических тематик. Результаты компонентного содержательного анализа фактического материала, представленные выше названных ученых, показывают, что существует два класса МРА по способу воздействия в политическом дискурсе: конкретизируемая угроза (побольше) и не конкретизируемая угроза (поменьше).

Ученые к первому классу конкретизируемых угроз относят следующие компоненты содержания МРА:

1. 
   Угроза физической расправы. Исследователи указывают на случаи угрозы применения физической силы, которые можно обозначить как символическое действие. Такое выражение угрозы, как обычно, сопровождается интенсивной эмоциональностью, реализации которой нередко способствуют стилистические средства. В таких случаях, мы наблюдаем, что автор применяет стилистический прием (гиперболы) для усиления воздействия собственных действий. Адресант, как правило, представляет адресат в качестве
   

гиперболизации своих сил адресантом направлены на то, чтобы сильнее устрашить своего противника. В тоже время гиперболизация подобных угроз объясняется тем, что в них обнаруживается слишком много семантических несоответствий реальности, чтобы адресат смог воспринять угрозу как истину и принять ее на веру, а не только как высокопарные слова.

2. 
   Угроза экономических санкций и нанесения ущерба экономике [125, с. 82]. Как обычно, угрозы экономических санкций исходит от США. В таких случаях использование приемов менасивных речевых актов становится чрезвычайно актуальной.
   
3. 
   Угроза политических санкций. Политические санкции, которыми политики могут угрожать, довольно велики. Как правила, такие угрозы связаны с разрывом дипломатических и консульских связей, привлечением международных организаций в решении проблем определенной страны, усиление визового режима, запрет на вывоз товаров другой страны и т.д.
   

5. Угроза судебного преследования [125, с. 112]. 6 Угроза промышленной и военной мощью и т.д.

Ко второму классу не конкретизируемых угроз, как и следует по названию, ученые относят такие типы МРА, как: по способу воздействия, в поверхностной структуре, в которых четко не указывается, чем адресант угрожает, какие последствия ожидают адресата.

Объем лексических единиц, которые несут менасивную нагрузку не позволяет определить способ воздействия адресату и конкретный ему ущерб (физический, психологический, материальный), как во всех вышеперечисленных случаях. Учеными были выделены следующие виды менасивов:

1. 
   Общая угроза [125, с. 26]. В таких случаях происходит лишь обще- смысловая постановка менасива, т.е. угрозы-обещание адресату плачевного для него исхода дела, без уточнения каких-либо последствий, когда и что с ним произойдет. Для определения такого типа угрозы как общего не конкретизируемого содержательного типа помогают и используемые в подобных случаях специальные глаголы с широкой семантикой. При этом агрессивную окраску такие глаголы во многих случаях приобретают только в сочетании с конкретным лексическим окружением.
   
2. 
   Угроза-символическое объявление войны [125, с. 321]. Такие типы угрозы исходит чаще всего от США. В качестве примера исследователи приводят примеры высказываний президента США Дж. Буша, который на протяжении трех лет, буквально объявлял войну всем тем, кто не «любит
   

Рассмотрев основные компоненты содержания МРА по признаку способа воздействия, хотим подчеркнуть, что они, несмотря на их дифференциальный характер, могут варьироваться между собой по характеру воздействия, совпадая различными типами речевых угроз.

Проведя анализ работ И. Любицкой [126], которая также следует концепции О. В. Эпштейн, содержание МРА в политическом дискурсе можно разделить на три основных типа: 1) Угроза-обещание (промисив) – promise, vow, swear; угроза-предостережение (директив) – warn, угроза-намерение (комиссив) – intend, seek, assure [15, c. 131]. Следуя определению данных исследователей, данные типы менасивных речевых актов представляют собой совокупность отличительных дифференциальных признаков, характеризующих различные конструкции: оппозитивные/неоппозитивные (термины Арского А.А.) [6, c. 18], конкретизируемые/неконкретизируемые [125], конвенциональные/неконвенциональные [127] и т.п.

Взятая за основу классификации компонентов содержания МРА другой признак, а именно по характеру воздействия, эти угрозы, вчастности: 1. Угроза- устрашение; 2. Угроза-ультиматум; 3. Угроза-предупреждение возможной агрессии подразумевают четкое обещание негативных последствий для адресата, лишь предупреждает о возможных нежелательных последствиях для реципиента угрозы [15, c. 61]. Все типы угрозы, выделенные в составе обоих классов (первой и второй), могут характеризоваться как акт проактивной агрессии.

В целом, классификация компонентов содержания менасивных речевых актов в политическом дискурсе всемерно раскрывает содержательную сущность речевой агрессии, характер перформативов и способов воздействия адресанта на адресата, глаголов, описывающих речевое действие (косвенные и прямые иллокуции, планируемое физическое или вербальное действие) и т.д.

Рассматривая менасивные речевые реплики в контексте функционально- семантического подхода В.В. Быстров приходит к выводу, что с точки зрения структуры содержания речевые угрозы имеют гетероморфный (множественные формы и компоненты) характер. Компонентное членение менасивов бывает условным, каузативным (причинным). Ученый выделяет типологию менасивных речевых актов и дает следующую классификацию: по способу выражения коммуникативной цели [124, с. 30], по типу коммуникативной цели [124, с. 40], по типу менасивного действия [124, с. 41], по отнесенности кондинционального компонента к менасивному действию [124, с. 43], по

способу выражения кондиционального компонента [124, с. 44], по взаиморасположению кондиционального менасивного компонента [124, с. 45]. В итоге он приходит к выводу, что менасивные речевые акты являются неоднородными как по структуре, так и по своим иллокутивным функциям. В. В. Быстров считает, что угрозы с условными компонентами отличаются от угроз с причинными компонентами, где первое характеризуется действием, которое требуется к исполнению адресату, а второй тип менасивных речевых актов имеет целью усиления страдания адресата перед выполнением адресантом менасивного действия [124, c. 47]. Исследования лингвиста показывают, что структура данных типов менасивов наиболее близка к промиссивным речевым актам и содержит элементы обещания или взятия обязательств по выполнению определенного действия в ущерб адресату.

Можно отдифференциировать МРА от смежных по своей семантике директивных высказываний и упрека. Анализ показывает, что при речевом акте угрозы иллокутивный эффект достигается посредством предостережения с предъявлением возможных отрицательных последствий для коммуниканта, в директивных высказываниях присутствует статусное отношение коммуникантов. МРА в политическом дискурсе больше носит предупредительный характер.

Основной функцией МРА является, с прагматической точки зрения, воздействие на слушателя. Иначе говоря, МРА выполняет регулятивную функцию языка в речи. В целом, так как мы рассматриваем политический дискурс, МРА выполняет коммуникативную функцию, которая свойственна языку.

Анализ фактического материала дает основание определить семантические группы глаголов, при помощи которых выражается угроза:

• 
  глаголы физического уничтожения: kill, to bomb, destroy, to end, to eradicate, to finish off, to hit, to shoot и др.;
  
• 
  глаголы со значением разрушительного действия: to smash, to attack;
  
• 
  глаголы демаскируемости: to call, to tell everyone;
  
• 
  глаголы средств и мер воздействия: impose the sanction, to cut off.
  

Менасивный речевой акт является представителем регулятивной функции языка, средством словесного воздействия, обращаясь к адресату, ставя перед собой цель побуждения его к определенному действию, направленному на изменение его деятельности или эмоциональной сферы, путем обращения к его чувству страха, опасения, испуга, характеризующимся наличием менасивной части.

Регулятивная функция языка обуславливается многообразием лексических, языковых средств выражения, где важное место занимают порядок слов, интонация, тон, манера речи, которые выражают наше

отношение к говорящему, а также конструкции с разнотипной синтаксической связью.

Простой ли это менасивный речевой акт или сложный зависит от того одним или несколькими высказываниями выражается МРА. Если речевой акт выражен одним высказыванием, то его можно считать простым. Если же несколькими, при этом каждый речевой акт оформлен последовательностью, логической и прагматической связанностью, то составным.

Простые менасивные единицы структурно одинаковы и интенция у них идентичная, так как они выражаются одним перлокутивным эффектом.

В целом речевые акты можно разделить на простые и сложные по средствам выражения иллокутивной силы. Простой речевой акт имеет всего лишь одну иллокутивную функцию.

Что касается сложного речевого акта, то в данном случае, речевой акт определяется последовательностью отдельных предложений.

“The United States has great strength and patience, but if it is forced to defend itself or its allies, we will have no choice but to totally destroy North Korea” [128].

В данном предложении мы наблюдаем, что каждое предложение выражено отдельным речевым актом как таковым, и каждый речевой акт со своей иллокутивной функцией. Условно, данное предложение можно разделить на три части, первая часть выражает утверждение, вторая часть выражает условность, и наконец, третья часть выражает угрозу как таковую.

Материал исследования показывает, что такого рода сложные предложения разбиваются на несколько простых и обособляются пунктуацией. Также необходимо отметить, что менасивный речевой акт в составе сложного предложения с двумя или более компонентами формируют единое смысловое поле. В сложном предложении МРА и сложносочинённом связь между компонентами выражаются с помощью сочинительных союзов, подчинительных союзов, соединительных союзов, противительных союзов, разделительных союзов, а также могут выражаться бессоюзно.

На сегодняшний день, в целом, политический дискурс, в частности менасивные речевые акты недостаточно изучены в аспекте перевода. Менасивный речевой акт требует более глубокого изучения, а также его адекватной передачи с английского на русский язык.

Адекватная их интерпретация дает возможность решения многих проблем, связанных с социально-политическими вопросами. Исследуя вопросы перевода политического дискурса, мы пришли к мнению, что политический дискурс обладает прагматическим потенциалом, который, на наш взгляд, необходимо передать в полной мере с иностранного языка на язык перевода. Очень важно для переводчика в процессе декодирования информации учесть особенности передачи менасивного речевого акта в политическом дискурсе, с целью достижения конструктивного диалога и взаимопонимания между различными государствами [129]. В целом, разного рода противостояния могут привести к конфликтам. Так, например, противостояние США с Северной Кореей из-за ядерной программы может вылиться в военный конфликт, как

сообщает СNN, в доказательство приводя слова 45-го Президента США Дональда Трампа в интервью Reuters своего 100 дня президентства:

“There is a chance that we could end up having a major, major conflict with North Korea. We'd love to solve things diplomatically, but it's very difficult… I believe he is trying very hard. He certainly doesn't want to see turmoil and death. He doesn't want to see it…” [130].

Дональд Трамп упоминая о существующем конфликте между двумя государствами, где отмечает, что США хотели бы решить проблему демократическим путем, признавая сложность задачи. Особенно угрозу в речи президента США, мы можем наблюдать в предложении: He certainly doesn't want to see turmoil and death, где он имплицитно выражает определенную угрозу.

В интервью The Financial Times президент Соединенных Штатов Америки выразил желание обсудить нарастающую угрозу со стороны Северной Кореи и их программы ядерного оружия с Си Дзиньпин во время визита председателя Китайской Народной Республики в штат Флорида. В свою очередь г-н Д. Трамп заявил:

“China has great influence over North Korea. And China will either decide to help us with North Korea, or they won’t… …If they do, that will be very good for China, and if they don’t, it won’t be good for anyone” [131].

В данном отрывке президент Трамп отметил: «Китай будет решать, помочь нам с Северной Кореей или нет. Если они согласятся, это будет хорошо для Китая. Если нет – это не пойдет на пользу никому». Тем самым, Д.Трамп предупреждает о предстоящей угрозе, которая передана посредством условного предложения [132]

Рассмотрим следующий пример, ответ президента США на высказывание президента Ирана Хасан Роухани «не кусать льва за хвост», интересно отметить, что Д.Трамп не поскупился угрозами в адрес Ирана, и в своем Твиттер-сообщение опубликовал следующее послание:

“TO IRANIAN PRESIDENT ROUHANI: NEVER, EVER THREATEN THE UNITED STATES AGAIN OR YOU WILL SUFFER CONSEQUENCES THE LIKES OF WHICH FEW THROUGHOUT HISTORY HAVE EVER SUFFERED BEFORE. WE ARE NO LONGER A COUNTRY THAT WILL STAND FOR YOUR DEMENTED WORDS OF VIOLENCE & DEATH. BE CAUTIOUS!” [133].

Мы считаем, данное сообщение было опуликовано в порыве эмоций, об этом свидетельствуют заглавные буквы по всему сообщению, и тем не менее в данном послании присутсвует прямая угроза. Ниже мы предлагаем рассмотреть перевод данного сообщения: