Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
59 ствовала на них. Иногда посредине какой-нибудь фразы она медленно закрывала глаза, и
лицо ее становилось безжизненным. Но эта слабость длилась не более секунды; мадам Тере-
зон открывала глаза и продолжала начатую фразу. И в благотворительных кружках шепта-
лись: «Бедная мадам Терезон! Она никогда не жалуется».
Я прошел от начала до конца весь длинный зал Бордюрена-Ренода. Потом обернулся.
Прощайте, прекрасные, изысканные лилии, покоящиеся в маленьких живописных святили-
щах, прощайте, прекрасные лилии, наша гордость и оправдание нашего бытия. Прощайте,
Подонки.
Понедельник Я больше не пишу книги о Рольбоне – конечно, писать я больше не могу. Куда я дену
свою жизнь?
Было три часа. Я сидел за столом, рядом лежала связка писем, которые я похитил в
Москве, я писал:
«Усердно распускались самые зловещие слухи. Очевидно, маркиз де Рольбон попался
на эту удочку, поскольку в письме от 13 сентября сообщил племяннику, что составил заве-
щание».
Рольбон был тут: пока я еще не окончательно воссоздал маркиза в его историческом
бытии, я наделял его моей собственной жизнью. Я ощущал его как теплый комок где-то в
недрах живота.
И вдруг я подумал, что мне непременно возразят: «Рольбон де вовсе не был открове-
нен со своим племянником – в случае неудачи заговора он хотел в глазах Павла I использо-
вать его как свидетеля защиты. Вполне возможно, что маркиз придумал историю с завеща-
нием, чтобы выглядеть этаким доверчивым простаком.
Возражение было пустяковое – оно не стоило выеденного яйца. Однако я погрузился в
мрачное раздумье. Я вдруг сразу увидел перед собой толстуху официантку из кафе «У Ка-
миля», блуждающий взгляд мсье Ахилла, зал, в котором я так явственно почувствовал, что
затерян, покинут в настоящем. И устало сказал себе: «Каким образом я, у которого не хвата-
ет сил удержать собственное прошлое, надеюсь спасти прошлое другого человека?»
Я взял перо и попытался вернуться к работе; хватит с меня всех этих размышлений о
прошлом, о настоящем, об окружающем мире. Я хочу одного – чтобы мне дали спокойно
дописать мою книгу.
Но когда мой взгляд упал на чистый блокнот, меня вдруг поразил его вид и я, с за-
стывшим в воздухе пером, уставился на эту ослепительную бумагу: какая она плотная,
броская, как ощутимо ее сиюминутное присутствие. В ней нет ничего, кроме сиюминутного
настоящего. Буквы, которые я вывел на ней, еще не просохли, но они уже мне не принадле-
жат.
«Усердно распускались самые зловещие слухи…» Эту фразу придумал я, вначале она была частицей меня самого. Теперь она вписалась в
бумагу, объединилась с ней против меня. Я больше ее не узнавал. Я даже не мог ее заново
продумать. Она была там, передо мной, и тщетно было искать в ней признаков ее изначаль-
ного происхождения. Ее мог написать любой другой человек. НО И Я, я сам, не был уверен,
что ее написал я. Буквы уже не блестели, они просохли. Исчезло и это – от их мимолетного
блеска не осталось следа.
Я в тоске огляделся вокруг: настоящее, ничего, кроме сиюминутного настоящего. Лег-
кая или громоздкая мебель, погрязшая в своем настоящем, стол, кровать, зеркальный шкаф –
и я сам. Мне приоткрывалась истинная природа настоящего: оно – это то, что существует, а
то, чего в настоящем нет, не существует. Прошлое не существует. Его нет. Совсем. Ни в ве-
щах, ни даже в моих мыслях. Конечно, то, что я утратил свое прошлое, я понял давно. Но до
сих пор я полагал, что оно просто оказалось вне поля моего зрения. Прошлое казалось мне
всего лишь выходом в отставку, это был иной способ существования, каникулы, праздность;