Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
62 ствовать, что она существует; я не могу от нее избавиться, как не могу избавиться от осталь-
ного моего тела, от влажного жара, который грязнит мою рубаху, от теплого сала, которое
лениво переливается, словно его помешивают ложкой, от всех ощущений, которые гуляют
внутри, приходят, уходят, поднимаются от боков к подмышке или тихонько прозябают с
утра до вечера в своих привычных уголках.
Вскакиваю рывком – если б только я мог перестать думать, мне стало бы легче. Мысли
– вот от чего особенно муторно… Они еще хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца,
оставляя какой-то странный привкус. А внутри мыслей – слова, оборванные слова, наметки
фраз, которые возвращаются снова и снова: «Надо прекра… я суще… Смерть… Маркиз де
Роль умер… Я не… Я суще…» Крутятся, крутятся, и конца им нет. Это хуже всего – потому
что тут я виновник и соучастник. К примеру, эта мучительная жвачка-мысль: «Я СУЩЕ-
СТВУЮ», ведь пережевываю ее я. Я сам. Тело, однажды начав жить, живет само по себе. Но
мысль – нет; это я продолжаю, развиваю ее. Я существую. Я мыслю о том, что я существую!
О-о, этот длинный серпантин, ощущение того, что я существую, – это я сам потихоньку его
раскручиваю… Если бы я мог перестать мыслить! Я пытаюсь, что-то выходит – вроде бы
голова наполнилась туманом… и вот опять все начинается сызнова: «Туман… Только не
мыслить… Не хочу мыслить… Я мыслю о том, что не хочу мыслить. Потому что это тоже
мысль». Неужто этому никогда не будет конца?
Моя мысль – это я: вот почему я не могу перестать мыслить. Я существую, потому что
мыслю, и я не могу помешать себе мыслить. Вот даже в эту минуту – это чудовищно – я су-
ществую ПОТОМУ, что меня приводит в ужас, что я существую. Это я, Я САМ извлекаю
себя из небытия, к которому стремлюсь: моя ненависть, мое отвращение к существованию –
это все разные способы ПРИНУДИТЬ МЕНЯ существовать, ввергнуть меня в существова-
ние. Мысли, словно головокруженье, рождаются где-то позади, я чувствую, как они рожда-
ются где-то за моим затылком… стоит мне сдаться, они окажутся прямо передо мной, у ме-
ня между глаз – и я всегда сдаюсь, и мысль набухает, набухает, и становится огромной, и,
заполнив меня до краев, возобновляет мое существование.
Слюна у меня сладковатая, тело теплое, мне муторно от самого себя. На столе лежит
мой перочинный нож. Открываю его. Почему бы нет? Так или иначе это внесет некоторое
разнообразие. Кладу левую руку на блокнот и пытаюсь всадить нож в ладонь. Движение
вышло слишком нервным; лезвие скользнуло по коже – легкая царапина. Царапина кровото-
чит. Ну а дальше что? Что изменилось? И все же я с удовольствием смотрю, как на белом
листке, поверх строк, которые я недавно написал, растеклась лужица крови, которая нако-
нец-то уже не я. Четыре строки на белом листке бумаги, пятно крови – вот и готово пре-
красное воспоминание. Надо бы написать внизу: «В этот день я отказался от намерения пи-
сать книгу о маркизе де Рольбоне».
Смазать руку йодом? Не знаю. Гляжу, как однообразно течет струйка крови. Но вот
кровь свернулась. Кончено. Вокруг пореза кожа кажется ржавой. А под кожей остается
только легкая чувствительность – ощущение, похожее на все остальные, разве что еще более
муторное.
Пробило половину пятого. Встаю, холодная рубашка прилипла к телу. Выхожу на
улицу. Зачем? Да затем, что так же бессмысленно оставаться дома. Даже если я останусь,
даже если в молчании забьюсь в угол, я все равно никуда от себя не денусь. Я буду суще-
ствовать в этом углу, буду давить своей тяжестью на пол. Я есмь.
По пути покупаю газету. Сенсация. Найдено тело маленькой Люсьены! Запах типо-
графской краски, бумага мнется в моих пальцах. Гнусный убийца скрылся. Девочку изнаси-
ловали. Найдено тело – скрюченные пальцы впились в грязь. Комкаю газету, пальцы впи-
лись в газету: запах типографской краски: Господи, как навязчиво существуют сегодня
вещи! Маленькую Люсьену изнасиловали. Задушили. Ее тело все еще существует, плоть ис-
терзана. ОНА больше не существует. Ее руки. Она больше не существует. Дома. Иду между
домами, я есмь, между домами, иду прямо по мостовой, мостовая под моими ногами суще-
ствует, дома смыкаются надо мной, как вода смыкается надо мной над лебединым крылом