Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
61 теку, чтобы поработать в ее архивах.
Мне хочется вскочить, выйти на улицу, заняться чем угодно, чтобы забыться. Но я ес-
ли шевельну хоть пальцем, если не буду сидеть совершенно неподвижно, я знаю, что со
мной случится. А я пока еще не хочу, чтобы это случилось. Чем позже это произойдет, тем
лучше. Я не шевелюсь – машинально перечитываю на листке бумаги неоконченный абзац:
«Усердно распускались самые зловещие слухи. Очевидно, Рольбон попался на эту удоч- ку, поскольку в письме от 13 сентября сообщил племяннику, что составил завещание». Великое предприятие под названием Рольбон кончилось, как кончается великая
страсть. Придется придумать что-нибудь другое. Несколько лет назад в Шанхае в кабинете
Мерсье я внезапно стряхнул с себя сон, я очнулся. Но началось другое сновидение: я зажил
при царском дворе, в старых дворцах, таких холодных, что зимой в дверных проемах нарас-
тали ледяные сталактиты. Сегодня я очнулся перед блокнотом белой бумаги. Факелы,
празднества в ледяных домах, мундиры, прекрасные зябнущие плечи – все исчезло. Вместо
них в теплой комнате осталось НЕЧТО, и это нечто я не хочу видеть.
Маркиз де Рольбон был моим союзником: он нуждался во мне, чтобы существовать, я
– в нем, чтобы не чувствовать своего существования. Мое дело было поставлять сырье, то
самое сырье, которое мне надо было сбыть, с которым я не знал, что делать, а именно суще-
ствование, МОЕ существование. Его дело было воплощать. Все время маяча передо мной,
он завладел моей жизнью, чтобы ВОПЛОТИТЬ через меня свою. И я переставал замечать,
что существую, я существовал уже не в своем обличье, а в обличье маркиза. Это ради него я
ел, дышал, каждое мое движение приобретало смысл вне меня – вон, там, прямо передо
мной, в нем; я уже не видел своей руки, выводящей буквы на бумаге, не видел даже напи-
санной мной фразы – где-то по ту сторону бумаги, за ее пределами, я видел маркиза – мар-
киз потребовал от меня этого движения, это движение продлевало, упрочивало его суще-
ствование. Я был всего лишь способом вызвать его к жизни, он – оправданием моего
существования, он избавлял меня от самого себя. Что я буду делать теперь?
Только не шевелиться, главное – НЕ ШЕВЕЛИТЬСЯ… ОХ!
Мне не удалось удержаться, и я повел плечами.
Я потревожил вещь, которая ждала, она обрушилась на меня, она течет во мне, я полон
ею. Ничего особенного: Вещь – это я сам. Существование, освобожденное, вырвавшееся на
волю, нахлынуло на меня. Я существую.
Существую. Это что-то мягкое, очень мягкое, очень медленное. И легкое – можно по-
думать, оно парит в воздухе. Оно подвижно. Это какие-то касания – они возникают то здесь,
то там и пропадают. Мягкие, вкрадчивые. У меня во рту пенистая влага. Я проглатываю ее,
она скользнула в горло, ласкает меня, и вот уже снова появилась у меня во рту; у меня во
рту постоянная лужица беловатой жидкости, которая – ненавязчиво – обволакивает мой
язык. Эта лужица – тоже я. И язык – тоже. И горло – это тоже я.
Я вижу кисть своей руки. Она разлеглась на столе. Она живет – это я. Она раскрылась,
пальцы разогнулись и торчат. Рука лежит на спине. Она демонстрирует мне свое жирное
брюхо. Она похожа на опрокинувшегося на спину зверька. Пальцы – это лапы. Забавы ради
я быстро перебираю ими – это лапки опрокинувшегося на спину краба. Вот краб сдох, лапки
скрючились, сошлись на брюхе моей кисти. Я вижу ногти – единственную частицу меня са-
мого, которая не живет. А впрочем. Моя кисть перевернулась, улеглась ничком, теперь она
показывает мне свою спину. Серебристую, слегка поблескивающую спину – точь-в-точь ры-
ба, если бы не рыжие волоски у основания фаланг. Я ощущаю свою кисть. Два зверька, ше-
велящиеся на концах моих рук, – это я. Моя рука почесывает одну из лапок ногтем другой.
Я чувствую ее тяжесть на столе, который не я. Это ощущение тяжести все длится и длится,
оно никак не проходит. Да и с чего бы ему пройти. В конце концов это невыносимо… Я
убираю руку, сую ее в карман. Но тут же сквозь ткань начинаю чувствовать тепло моего
бедра. Я тотчас выбрасываю руку из кармана, вешаю ее на спинку стула. Теперь я чувствую
ее тяжесть в запястье. Она слегка тянет, чуть-чуть, мягко, дрябло, она существует. Я сдаюсь
– куда бы я ее ни положил, она будет продолжать существовать, а я буду продолжать чув-