Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
70 крохотным делом, которое никто не мог бы делать успешнее. Никто не может успешнее вон
того коммивояжера распродать зубную пасту «Сван». Никто не может успешнее этого инте-
ресного молодого человека шарить под юбкой своей соседки. Я тоже один из них, и, глядя
на меня, они, должно быть, думают, что никто успешнее меня не сделает то, что я делаю. Но
я-то ЗНАЮ. Я держусь как ни в чем не бывало, но я знаю, что существую и что они суще-
ствуют. И если бы я владел искусством убеждать, я подсел бы к этому седовласому красавцу
и объяснил бы ему, что такое существование. Представив, какое у него сделалось бы при
этом лицо, я разражаюсь хохотом. Самоучка смотрит на меня с удивлением. Я хотел бы пе-
рестать смеяться, но не могу – я хохочу до слез.
– Вам весело, мсье, – осторожно замечает Самоучка.
– Просто я думаю, – говорю я ему смеясь, – что все мы, какие мы ни на есть, едим и
пьем, чтобы сохранить свое драгоценное существование, а между тем в существовании нет
никакого, ну ни малейшего смысла.
Самоучка посерьезнел, он тщится меня понять. Я смеялся слишком громко – многие
обернулись в мою сторону. К тому же я жалею, что наговорил лишнего. В конечном счете
это никого не касается.
Самоучка медленно повторяет:
– В существовании нет никакого смысла… Вы, конечно, хотите сказать, мсье, что
жизнь не имеет цели? Кажется, это и называют пессимизмом, не так ли? – Подумав немного,
он мягко добавляет: – Несколько лет назад я читал книгу одного американского автора, она
называлась: «Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить?» Не правда ли, вы задаете себе имен-
но этот вопрос?
Ясное дело, нет, я задаю себе совершенно другой вопрос. Но я не собираюсь пускаться
в объяснения.
– Автор в своих выводах склоняется к сознательному оптимизму, – тоном утешителя
говорит Самоучка. – Жизнь приобретает смысл, если мы сами придаем его ей. Сначала надо
начать действовать, за что-нибудь взяться. А когда потом станешь размышлять, отступать
поздно – ты уже занят делом. А вы что думаете на этот счет, мсье?
– Ничего, – отвечаю я.
Вернее, я думаю, что это и есть та самая ложь, которой себя постоянно тешат комми-
вояжер, молодая чета и седовласый господин.
Самоучка улыбается чуть плутовато и весьма торжественно.
– Вот и я вовсе так не считаю. Я думаю: в поисках смысла жизни незачем ходить так
далеко.
– Вот как?
– Цель у жизни есть, мсье, цель есть… есть люди.
Верно, я совсем забыл, что он гуманист. Он помолчал – ровно столько времени, сколь-
ко ему понадобилось, чтобы тщательно и неумолимо расправиться с половиной порции ту-
шеного мяса и большим ломтем хлеба. «Есть люди…» Ну что ж, этот слюнтяй нарисовал
свой исчерпывающий автопортрет, только он не умеет выразить свою мысль словами. Спору
нет, в его глазах душа, она так и льется через край, – да только одной души тут мало. Было
время, я встречался с гуманистами-парижанами, они тоже сотни раз твердили мне: «Есть
люди», но то был совсем другой коленкор! В особенности неподражаем был Вирган. Он
снимал очки, словно обнажая себя в своей человеческой плоти, впивался в меня своими тро-
гательными глазами, своим тяжелым, усталым взглядом, казалось, раздевая им меня, чтобы
выявить мою человеческую сущность, и потом мелодично шептал: «Есть люди, старина,
есть люди», придавая этому «есть» какую-то неуклюжую мощь, словно его любовь к людям,
вечно обновляясь и дивясь, путается в своих могучих крыльях.
Мимика Самоучки еще не так отработана, его любовь к людям наивна и первозданна –
это гуманист-провинциал.
– Люди, – говорю я ему, – люди… Не похоже, однако, что вы ими особенно интересуе-
тесь. Вы всегда один, всегда сидите уткнувшись в книгу.