Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
76 неслыханный героизм.
– А на десерт что будете, мсье? – спрашивает официантка.
Самоучка бледен как мел, веки над окаменевшими глазами полуопущены. Он слабо
взмахивает рукой, как бы приглашая меня выбрать.
– Сыр, – решаюсь я, призывая на помощь весь свой героизм.
– А мсье?
Его передергивает.
– Что? Ах да – мне ничего, я кончил.
– Луиза!
Два толстяка расплачиваются и уходят. Один из них прихрамывает. Хозяин провожает
их до дверей: это важные клиенты – им подали бутылку вина в ведерке со льдом.
Я смотрю на Самоучку не без угрызения: целую неделю он вожделенно предвкушал
этот обед, за которым он поделится с другим своей любовью к людям. Ему так редко случа-
ется поговорить. И вот нате вам – я испортил ему удовольствие. По сути, он так же одинок,
как я, – никому нет до него дела. Хотя он не отдает себе отчета в своем одиночестве. Ну что
ж, не мне открывать ему глаза. Мне не по себе – я злюсь, это верно, но не на него, а на Вир-
гана и иже с ним, на всех тех, кто отравил эти жалкие мозги. Будь они сейчас передо мной, у
меня нашлось бы, что им сказать. А Самоучке я не скажу ничего. К нему я испытываю толь-
ко симпатию – он вроде мсье Ахилла, из нашего брата, он предает по неведению, из добрых
побуждений!
Смех Самоучки выводит меня из моего мрачного раздумья.
– Простите, но когда я думаю о глубине моей любви к людям, о том, какие мощные
порывы влекут меня к ним, а потом вижу, как мы двое сидим тут, рассуждаем, доказываем…
меня разбирает смех.
Я молчу, я принужденно улыбаюсь. Официантка приносит мне на тарелке ломтик по-
хожего на мел камамбера. Я оглядываю зал, и меня вдруг охватывает неописуемая гадли-
вость. Что я тут делаю? Чего ради ввязался в спор о гуманизме? Зачем эти люди здесь? За-
чем едят? Правда, они не знают, что они существуют. Мне хочется уйти, убраться туда, где я
в самом деле окажусь НА СВОЕМ МЕСТЕ, на месте, где я прийдусь как раз кстати… Но та-
кого места нет нигде, я лишний.
Самоучка смягчается. Он опасался с моей стороны более упорного сопротивления. Он
готов предать забвению все, что я наговорил.
– В глубине души вы их любите, мсье, – заявляет он, доверительно склонившись ко
мне, – вы любите их, так же как я. Мы расходимся только в словах.
Говорить я больше не в состоянии, я наклоняю голову. Лицо Самоучки приблизилось
вплотную к моему. Он самодовольно улыбается у самого моего лица, как бывает в кошмар-
ном сне. Я через силу пережевываю кусок хлеба, не решаясь его проглотить. Люди. Людей
надо любить. Люди достойны восхищения. Сейчас меня вывернет наизнанку, и вдруг – вот
она – Тошнота.
Тяжелый приступ – меня всего трясет. Уже целый час я чувствовал ее приближение,
только не хотел себе в этом признаться. Этот вкус сыра во рту… Самоучка что-то лепечет,
его голос вяло жужжит в моих ушах. Но я уже не слышу, что он говорит. Я киваю, как авто-
мат. Моя рука сжимает ручку десертного ножа. Я ЧУВСТВУЮ черную деревянную ручку.
Ее держит моя рука. Моя рука. Лично я предпочел бы не трогать ножа: чего ради вечно к
чему-нибудь прикасаться? Вещи созданы не для того, чтобы их трогали. Надо стараться
проскальзывать между ними, по возможности их не задевая. Иногда возьмешь какую-нибудь
из них в руки – и как можно скорее спешишь от нее отделаться. Нож падает на тарелку. При
этом звуке седовласый господин вздрагивает и смотрит на меня. Я снова беру нож, прижи-
маю лезвием к столу, сгибаю его.
Так вот что такое Тошнота, значит, она и есть эта бьющая в глаза очевидность? А я-то
ломал себе голову! И писал о ней невесть что! Теперь я знаю: я существую, мир существует,
и я знаю, что мир существует. Вот и все. Но мне это безразлично. Странно, что все мне