Жан-Поль Сартр «Тошнота» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
82 обоняние и вкус. Но изобилие оборачивалось мешаниной и в итоге превращалось в ничто,
потому что было лишним.
Удивительная минута. Неподвижный, застывший, я погрузился в зловещий экстаз. Но
в самый разгар экстаза возникло нечто новое: я понял Тошноту, овладел ею. По правде ска-
зать, я не пытался сформулировать свое открытие. Но думаю, что отныне мне будет нетруд-
но облечь его в слова. Суть его – случайность. Я хочу сказать, что – по определению – суще-
ствование не является необходимостью. Существовать – это значит БЫТЬ ЗДЕСЬ, только и
всего; существования вдруг оказываются перед тобой, на них можно НАТКНУТЬСЯ, но в
них нет ЗАКОНОМЕРНОСТИ. Полагаю, некоторые люди это поняли. Но они попытались
преодолеть эту случайность, изобретя существо необходимое и самодовлеющее. Но ни одно
необходимое существо не может помочь объяснить существование: случайность – это не
нечто кажущееся, не видимость, которую можно развеять; это нечто абсолютное, а стало
быть, некая совершенная беспричинность. Беспричинно все – этот парк, этот город и я сам.
Когда это до тебя доходит, тебя начинает мутить и все плывет, как было в тот вечер в
«Приюте путейцев», – вот что такое Тошнота, вот что Подонки с Зеленого Холма и им по-
добные пытаются скрыть с помощью своей идеи права. Жалкая ложь – ни у кого никакого
права нет; существование этих людей так же беспричинно, как и существование всех
остальных, им не удается перестать чувствовать себя лишними. В глубине души, втайне, они
ЛИШНИЕ, то есть бесформенные, расплывчатые, унылые.
Как долго длилось это наваждение? Я БЫЛ корнем каштана. Или, вернее, я весь цели-
ком был сознанием его существования. Пока еще отдельным от него – поскольку я это со-
знавал – и, однако, опрокинутым в него, был им, и только им. Зыбкое сознание, которое, од-
нако, всей своей ненадежной тяжестью налегало на этот кусок инертного дерева. Время
остановилось маленькой черной лужицей у моих ног, ПОСЛЕ этого мгновения ничто уже не
могло случиться. Я хотел избавиться от этой жестокой услады, но даже представить себе не
мог, что это возможно; я был внутри: черный комель НЕ ПРОХОДИЛ, он оставался где был,
он застрял в моих глазах, как поперек горла застревает слишком большой кусок. Я не мог ни
принять его, ни отвергнуть. Ценой каких усилий удалось мне поднять глаза вверх? Да и
поднял ли я их? Пожалуй, скорее на какое-то мгновение я самоуничтожился. И когда мгно-
вение спустя возродился вновь, голова моя была уже откинута назад и глаза устремлены
вверх. В самом деле, я не помню этого перехода. Но мне вдруг стало невозможно мыслить
существованием корня. Существование пропало, тщетно я повторял себе: корень существу-
ет, он все еще здесь, под скамейкой, у моей правой ноги, – это были пустые слова. Суще-
ствование – это не то, о чем можно размышлять со стороны: нужно, чтобы оно вдруг нахлы-
нуло, навалилось на тебя, всей тяжестью легло тебе на сердце, как громадный недвижный
зверь, – или же ничего этого просто-напросто нет.
Ничего этого больше не было, взгляд мой опустел, я был счастлив, что освободился. А
потом внезапно перед глазами у меня вдруг что-то стало шевелиться и замелькали легкие,
неопределенные движения – это ветер потряс верхушку дерева.
Я, пожалуй, даже обрадовался, когда что-то зашевелилось у меня перед глазами, мож-
но было отдохнуть от множества неподвижных существований, которые уставились на меня
застывшим взглядом. Наблюдая, как покачиваются ветки, я говорил себе: движение всегда
существует не вполне, оно – переходная ступень, посредник между двумя существованиями,
разреженное время. Я приготовился увидеть, как движение возникает из небытия, как мало-
помалу зреет и расцветает – наконец-то мне удастся подсмотреть, как существование рожда-
ется на свет.
Но не понадобилось и трех секунд, чтобы все мои надежды рухнули. На колеблющих-
ся ветках, слепо шаривших вокруг, я не мог уловить «переход» к существованию. Сама идея
перехода тоже придумана людьми. Слишком определенная идея. Все эти крошечные подра-
гивания были отделены друг от друга, выступали сами по себе. Они со всех сторон кишели
на ветках и сучьях. Они вихрились вокруг этих высохших рук, обволакивая их крохотными
ураганами. Само собой, движение было чем-то иным, нежели дерево. И все равно это был