Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)»
100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
гурками: кьятла тсилу силокве силокве силокве. Кьяи силу силу, тситль — но сильнее, чем волшба
Митсимы, потому что эти слова больше значат и обращены к нему, говорят ему чудесно и наполови-
ну лишь понятно — грозная, прекрасная новая волшба, говорящая о Линде; о Линде, что храпит в
постели, и пустая чашка рядом на полу; о Линде и о Попе, о них обоих.
Все горячей ненавидел он Попе. Да, можно улыбаться, улыбаться — и быть мерзавцем. Безжа-
лостным, коварным, похотливым. Слова он понимал не до конца. Но их волшба была могуча, они
звучали в памяти, и было так, словно теперь только начал он по-настоящему ненавидеть Попе, пото-
му что не мог раньше облечь свою ненависть в слова. А теперь есть у него слова, волшебные, пою-
щие, гремящие, как барабаны. Слова эти и странный, странный сказ, из которого слова взяты (темен
ему этот сказ, но чудесен, все равно чудесен), они обосновали ненависть, сделали ее острей, живей;
самого даже Попе сделали живей.
Однажды, наигравшись, он пришел домой — дверь спальной комнатки растворена, и он увидел
их, спящих вдвоем в постели, — белую Линду и рядом Попе, почти черного; Линда лежит у Попе на
руке, другая темная рука на груди у нее, и одна из длинных кос индейца упала ей на горло, точно
черная змея хочет задушить. На полу возле постели — тыква, принесенная Попе, и чашка. Линда
храпит.
Сердце в нем замерло, исчезло, и осталась пустота. Пустота, озноб, мутит слегка, и голова кру-
жится. Он прислонился к стене. Безжалостный, коварный, похотливый… Волшбой, поющим хором,
барабанами гремят слона. Озноб ушел, ему стало вдруг жарко, щеки загорелись, комната поплыла
перед ним, темнея. Он скрежетнул зубами. «Я убью его, убью, убью». И загремело в мозгу:
Когда он в лежку пьян, когда им ярость
Владеет или кровосмесный пыл.
47
Волшба — на его стороне, волшба все проясняет, и дает приказ. Он шагнул обратно, за порог.
«Когда он в лежку пьян…» У очага на полу — мясной нож. Поднял его и на цыпочках — опять в
дверь спальной комнаты.
«Когда он в лежку пьян, в лежку пьян…» Бегом к постели, ткнул ножом, — ага, кровь! — снова
ткнул (Попе взметнулся тяжко, просыпаясь), хотел в третий раз ударить, но почувствовал, что руку
его схватили, сжали и — ох! — выворачивают. Он пойман, двинуться не может, черные медвежьи
глазки Попе глядят в упор, вплотную. Он не выдержал их взгляда, опустил глаза. На левом плече у
Попе — две ножевых ранки.
— Ах, кровь течет! — вскрикнула Линда. — Кровь течет! (Вида крови она не выносит.)
Попе поднял свободную руку — чтобы ударить, конечно. Джон весь напрягся в ожидании уда-
ра. Но рука взяла его за подбородок, повернула лицом к себе, и опять пришлось смотреть глаза в гла-
за. Долго, нескончаемо долго. И вдруг, как ни пересиливал себя, он заплакал. Попе рассмеялся.
— Ступай, — сказал он по индейски. — Ступай, отважный Агаюта.
Он выбежал в другую комнату, пряча постыдные слезы.
— Тебе пятнадцать лет, — сказал старый Митсима индейскими словами. —Теперь можно
учить тебя гончарству.
Они намесили глины, присев у реки.
— С того начинаем, — сказал Митсима, взявши в ладони ком влажной глины, — что делаем
подобие луны — Старик сплюснул ком в круглую луну, загнул края, и луна превратилась в неглубо-
кую чашку.
Медленно и неумело повторил Джон точные, тонкие движения стариковских рук.
— Луна, чашка, а теперь змея. — Взяв другой ком глины, Митсима раскатал его в длинную
колбаску, свел ее в кольцо и налепил на ободок чашки. — И еще змея И еще И еще. — Кольцо за
кольцом наращивал Митсима бока сосуда, узкий внизу, сосуд выпукло расширялся, опять сужался к
горлышку. Митсима мял, прихлопывал, оглаживал, ровнял; и вот наконец стоит перед ним мальпаис-
ский "сосуд для воды, но не черный, обычный, а кремово-белый и еще мягкий на ощупь. А рядом —
47
«Гамлет» (акт III, сц 3).
|