Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
— Я люблю вас сильней всего на свете.
— Тогда почему же молчал, не говорил! — воскликнула она. И так выведена была Ленайна из
себя, что острые ноготки ее вонзились Джону в кожу. — Городишь чепуху об узлах, пылесосах и
львах. Лишаешь меня радости все эти недели.
Она выпустила его руку, отбросила ее сердито от себя.
— Если бы ты мне так не нравился, — проговорила она, — я бы страшно на тебя разозлилась.
И вдруг обвила его шею, прижалась нежными губами к губам. Настолько сладостен, горяч,
электризующ был этот поцелуй, что Джону не могли не вспомниться стереоскопически зримые и
осязаемые объятия в «Трех неделях на вертоплане». Воркование блондинки и мычанье негра. Ужас,
мерзость… он попытался высвободиться, но Ленайна обняла еще тесней.
— Почему ты молчал? — прошептала она, откинув голову и взглянув на него. В глазах ее был
ласковый укор.
«Ни злобный гений, пламенящий кровь, ни злачный луг, ни темная пещера, — загремел голос
поэзии и совести, — ничто не соблазнит меня на блуд и не расплавит моей чести в похоть»
65
. «Ни за
что, ни за что», — решил Джон мысленно.
— Глупенький, — шептала Ленайна. — Я так тебя хотела. А раз и ты хотел меня, то почему
же?..
— Но, Ленайна, — начал он; она тут же разомкнула руки, отшагнула от него, и он подумал на
минуту, что Ленайна поняла его без слов. Но она расстегнула белый лакированный пояс с кармашка-
ми, аккуратно повесила на спинку стула.
— Ленайна, — повторил он, предчувствуя недоброе.
Она подняла руку к горлу, дернула молнию, распахнув сверху донизу свою белую матроску;
тут уж предчувствие сгустилось в непреложность.
— Ленайна, что вы делаете!
Жжик, жжик! — прозвучало в ответ. Она сбросила брючки клеш и осталась в перламутрово-
розовом комби. На груди блестела золотая Т-образная застежка, подарок архипеснослова.
«Ибо эти соски, что из решетчатых окошек разят глаза мужчин…»
66
Вдвойне опасной, вдвойне
обольстительной становилась она в ореоле певучих, гремучих, волшебных слов. Нежна, мягка, но как
разяща! Вонзается в мозг, пробивает, буравит решимость. «Огонь в крови сжирает, как солому, креп-
чайшие обеты. Будь воздержней, не то…»
67
Жжик! Округлая розовость комби распалась пополам, как яблоко, разрезанное надвое. Сбрасы-
вающее движенье рук, затем ног — правой, левой —и комби легло безжизненно и смято на пол. В
носочках, туфельках и в белой круглой шапочке набекрень Ленайна пошла к Джону.
— Милый! Милый мой! Почему же ты раньше молчал! — Она распахнула руки.
Но, вместо того чтобы ответить: «Милая!» — и принять ее в объятия, Дикарь в ужасе попятил-
ся, замахав на нее, точно отгоняя опасного и напирающего зверя. Четыре попятных шага, и он уперся
в стену.
— Любимый! — сказала Ленайна и, положив Джону руки на плечи, прижалась к нему.
— Обними же меня, — приказала она. — Крепче жми меня, мой кролик. —У нее в распоряже-
нии тоже была поэзия, слова, которые поют, колдуют, бьют в барабаны. — Целуй, — она закрыла
глаза, обратила голос в дремотный шепот, — целуй до истомы. Ах, любовь острее…
Дикарь схватил ее за руки, оторвал от своих плеч, грубо отстранил, не разжимая хватки.
— Ай, мне больно, мне… ой! — Она вдруг замолчала. Страх заставил забыть о боли — открыв
глаза, она увидела его лицо; нет, чье-то чужое, бледное, свирепое лицо, перекошенное, дергающееся
в необъяснимом, сумасшедшем бешенстве. Оторопело она прошептала:
— Но что с тобой, Джон?
65
«Буря» (акт IV, сц. 1).
66
«Тимон Афинский» (акт IV, сц. 3).
67
«Буря» (акт IV, сц. 1).