Олдос Хаксли «О дивный новый мир (Прекрасный новый мир)» 100 лучших книг всех времен:
www.100bestbooks.ru
Он не ответил. «Жирнозадый бес».
— Джон…
— Что нужно? — угрюмо спросил он.
— Мне бы еще мой мальтузианский пояс.
Сидя в ванной, Ленайна слушала затем, как он вышагивает за стеной. Сколько еще будет длить-
ся это шаганье? Вот так и ждать, пока ему заблагорассудится уйти? Или, повременив, дав его безу-
мию утихнуть, решиться на бросок из ванной к выходу?
Эти ее тревожные раздумья прервал телефонный звонок, раздавшийся в комнате. Шаги прекра-
тились. Голос Джона повел диалог с тишиной.
— Алло.
— Да.
— Да, если не присвоил сам себя.
— Говорю же вам — да. Мистер Дикарь вас слушает.
— Что? Кто заболел? Конечно, интересует.
— Больна серьезно? В тяжелом? Сейчас же буду у нее.
— Не дома у себя? А где же она теперь?
— О боже! Дайте адрес!
— Парк-Лейн, дом три? Три? Спасибо.
Стукнула трубка. Торопливые шаги. Хлопнула дверь. Тишина. В самом деле ушел?
С бесконечными предосторожностями приоткрыла она дверь на полсантиметра; глянула в ще-
лочку — там пусто; осмелев, открыла дверь пошире и выставила голову; вышла наконец на цыпочках
из ванной; с колотящимся сердцем постояла несколько секунд, прислушиваясь; бросилась к наруж-
ной двери, открыла, выскользнула, затворила, кинулась бегом. Только в лифте, уносящем ее вниз,
почувствовала она себя в безопасности.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Умиральница на Парк-Лейн представляла собой домбашню, облицованный лимонного цвета
плиткой. Когда Дикарь выходил из вертакси, с крыши взлетела вереница ярко раскрашенных воз-
душных катафалков и понеслась над парком на запад, к Слаускому крематорию. Восседающая у вхо-
да в лифт вахтерша дала ему нужные сведения, и он спустился на восемнадцатый этаж, где лежала
Линда в палате 81 (одной из палат скоротечного угасания, как пояснила вахтерша).
В большой этой палате, яркой от солнца и от желтой краски, стояло двадцать кроватей, все за-
нятые. Линда умирала отнюдь не в одиночестве и со всеми современными удобствами. В воздухе не
умолкая звучали веселые синтетические мелодии. У каждой скоротечницы в ногах постели помещал-
ся телевизор, непрерывно, с утра до ночи, включенный. Каждые четверть часа аромат, преобладав-
ший в запаховой гамме, автоматически сменялся новым.
— Мы стремимся, — любезно стала объяснять медсестра, которая встретила Дикаря на пороге
палаты, — мы стремимся создать здесь вполне приятную атмосферу, — нечто среднее, так сказать,
между первоклассным отелем и ощущальным кинодворцом.
— Где она? — перебил Дикарь, не слушая.
— Вы, я вижу, торопитесь, — обиженно заметила сестра.
— Неужели нет надежды? — спросил он.
— Вы хотите сказать — надежды на выздоровление?
Он кивнул.
— Разумеется, нет ни малейшей. Когда уж направляют к нам, то…
На бледном лице Дикаря выразилось такое горе, что она остановилась, изумленная.
— Но что с вами? — спросила сестра. Она не привыкла к подобным эмоциям у посетителей.
(Да и посетителей такого рода бывало здесь немного; да и зачем бы им сюда являться?) — Вам что,
нездоровится?
Он мотнул головой.
— Она моя мать, — произнес он чуть слышно.